Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
Закрепив на запястье подушечку с иголками, костюмерша билась над сценическим костюмом, который не сходился на Арно Шераке.
— Это же надо в таком юном возрасте такое брюхо-то отрастить! Если так будет продолжаться, он сможет завязывать шнурки только перед зеркалом, да еще, не дай господь, сцена под ним провалится!
Стук в дверь прервал ее гневную филиппику. Костюмерша сделала вид, что не расслышала. Но, не слыша реакции, незнакомец толкнул дверь и вошел. Немедленная выдача синенькой купюры тотчас же прервала поток проклятий. Булавки веером упали на ковер.
— Не уколитесь, — посоветовал Виктор. — Я к вам ненадолго. Вы наверняка знаете всех актеров как облупленных. Меня интересует мадемуазель Понти, я ее преданный поклонник. Где она обычно ужинает после спектакля?
Костюмерша мельком взглянула на его отражение в зеркале и поправила выбившуюся из прически прядку. Везет же этой кривляке Шарлине, такого любезного, обаятельного мужчину охмурила! Ну, в конце концов, ей ничего не мешает тоже попытать счастья.
— По вечерам она никогда не отступает от правила: нужно пойти и расслабиться после рабочего дня с другими актерами в одном не слишком дорогом, но известном ресторанчике под названием «Модный бык» на улице Валуа, при выходе из галереи «Орлеан».
— Как жаль, что я не знал этого в четверг, 2-го числа! Я в этот вечер принес ей большой букет, но зал был полон, мест не было, и я не стал высиживать в кафе до конца спектакля со своими гардениями!
Костюмерша, виляя бедрами, прошлась по комнате, наклонилась, подобрала нитку и подошла к Виктору.
— О! Я что-то припоминаю: нет, правильно вы ее не стали ждать! В четверг 2 ноября пьеса началась с двадцатиминутным опозданием, произошел один неприятный случай. У нас в театре дамы допускаются в партер только с непокрытой головой, запрещены шляпы и любые другие головные уборы. А второго одна зрительница отказалась снять шляпу, такой у нее был шелковый капот и на нем целый фруктовый сад — и яблоки, и виноград, и сливы. Произошел скандал, пришлось поправлять всей труппе макияж. Кстати сказать, мадемуазель Понти такая бездарность! Ну, публика разнервничалась, тем более что в четверг много зрителей по абонементам. Точно-точно, припоминаю, что, поскольку было поздно, мадемуазель Понти прямиком отправилась домой.
— А седьмого? Я тоже все ноги оттоптал, ожидая ее.
— Я вам не почтовый календарь! Вы думаете, вы один такой за ней приударяете? Седьмого она усвистела с капитаном стрелков, вся грудь в орденах, ну а дальше не знаю, я свечку не держала.
Виктор, хоть весь и кипел от любопытства, флегматично заметил:
— А она что, недавно болела? До меня дошли слухи, что ее не было в театре… Вечно ходишь, ходишь, пытаешься ее застать… Вот 29 октября я столько времени потерял напрасно!
Костюмерша огорченно скривила губы, что означало: жалко, вам не пришло в голову прибегнуть к моим услугам, я была тогда совершенно свободна!
— Да, мадемуазель Понти отсутствовала целую неделю, ездила на похороны бабушки. Вот уж ее дублерша радовалась! Ну, непростое дело съездить на юг и обратно!
— На юг? Какой еще юг?
— Юг Франции, какой же еще! Не в Антарктиду же, это как-то слишком далековато! Ну даете! Похоже, вы не семи пядей во лбу, а?
Виктор нахмурился, пытаясь нащупать в памяти воспоминание о какой-то чрезвычайно важной детали. Что же ему такое сказала мадам Ноле, мама бедного маленького Флорестана, по поводу Лины Дурути?… «Она баскского происхождения». Не означает ли поездка на юг Франции к родне, что Шарлина и Лина — одно и то же лицо?
Он не без труда освободился от заигрываний костюмерши, обещав ей, что будет ее навещать каждый свой приход в театр.
— Меня зовут Амандина, — игриво обронила она на прощание.
* * *Он собирался поужинать в «Модном быке», но там не было свободных мест. Пытаться договориться с официантом в длинном белом фартуке было бесполезно: ему надо было накормить слишком много народу. Тот, которого Виктору все же удалось поймать, грубовато ответил:
— Зря вы думаете, что нам как-нибудь удается отмечать завсегдатаев, да еще когда они все вместе собрались!
— Актриса «Комеди-Франсез», хорошенькая и развязная.
— Короче говоря, три четверти нашей клиентуры. Ох! Если бы вы искали рябую хромую скромницу, я бы такую точно не позабыл!
Восемь тридцать вечера! Жозеф вошел. Эфросинья, с поджатыми губами, убирала со стола. Не взглянув на него, она бросила:
— Мы тебя и не ждали. Айрис твоих детишек положила. Если хочешь поужинать, в кухне есть суп, а я устала, я ухожу, завтра на меня не рассчитывайте.
Когда Айрис вернулась в столовую, она сделала над собой усилие, чтобы сохранить серьезное лицо: такой уж виноватый вид был у Жозефа, прямо как у школьника, которого наказал учитель.
Входная дверь хлопнула.
— Успокойся, милый, присядь, в печке есть кусочек ростбифа и немного десерта.
— Печь потушили? Дети легли?
Она погладила его по голове.
— Да. Я почти закончила сказку. Я тебе рассказывала, «Злоключения Мочалки», история бессонной овчарки, которая считала овец, чтобы заснуть. И потом быстро дуй в кровать, нам же не обязательно подражать ей.
* * *Все кафе на Больших бульварах были переполнены. Приказчики из магазинов растрачивали свои деньги на аперитивы. Вереница фиакров ожидала клиентов у кафе «Маргери». Виктор кинул взгляд на театр «Жимназ» и решил, что заходить внутрь не стоит: спектакль уже начался. Сделав несколько кругов вокруг театра, он обнаружил маленькую будку возле служебного входа. Постучался в окошко. Какой-то толстячок с важным видом высунулся из будки, явно нарочно заставив посетителя подождать.
— Вы консьерж? — спросил Виктор.
— Нет, мсье, я портье, это большая разница. Вход запрещен.
— У меня есть разрешение, — сказал Виктор, показывая письмо с печатью и подписью Огюстена Вальми.
— А кто мне может поручиться, что оно не фальшивое? Такое уже случалось.
— Но я к тому же друг Рафаэля Субрана. У нас назначена была встреча на 29 октября, потом на 2 ноября, но я зря волновался. Я оставлял ему записку, вы, по всей вероятности, забыли ему передать? Мы должны были встретиться седьмого, но он не пришел.
— Что вы такое несете, господин не-имею-честь-знать? Я уже тридцать лет наблюдаю, как сюда приходят и отсюда уходят артисты, я знаю их всех в лицо и лично, ни разу меня никто ни в чем не упрекнул! Может, вы за какой-нибудь бабенкой гоняетесь? Тогда вы ошиблись адресом. Здесь театр «Жимназ», а не дом терпимости. Здесь не место темным делишкам, завлеканию клиентов, тайному разврату! Здесь люди творят и работают, воплощают в жизнь персонажей пьес! Идите прочь, вон отсюда, запрещаю вам тревожить артистов, которым необходимо войти в образ!
Портье, видимо, принадлежал к категории старых искренних пуритан-фанатиков, таких немало встречается.
— Но пропустите же меня! — стоял на своем Виктор.
— Нет, говорю вам. Вот уже две недели после каждого спектакля по пьесе «Дегенераты!» труппа репетирует «Горюшко», комедию в трех актах Мориса Вокера, которую покажут тринадцатого числа. Закончат они только в час ночи.
— Тринадцатого? В день конца света? Это, скорее, большое, настоящее горе.
— Мсье, я не готов оценить ваше остроумие. Вы издеваетесь над автором пьесы.
— Да боже меня упаси. Но вы берете на себя ответственность отказать мне в моем намерении. Комиссар Вальми будет в ярости, если только вы не позволите мне изучить вашу книгу, где отмечены приходы и уходы.
Портье явно не знал, что делать. Он почесал затылок и внезапно выпалил:
— Это будет стоить сто су.
Виктор сунул руку в карман, но пока не доставал деньги.
— Я хотел бы удостовериться, что вы скажете мне все как есть.
— Да покажу я вам мой журнал, там все отмечено. Вот же, читать умеете? 29 октября, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 и сегодня, 11 ноября: начало представления в семь тридцать, конец в десять тридцать, конец репетиции в час ночи, вы довольны? Видите, ваш друг занят. Я уж не говорю о воскресеньях, когда все эти господа и дамы еще и утром на сцене.
Виктор пробежал глазами имена актеров, присутствовавших на репетициях. Рафаэль Субран не пропустил ни одной.
Глава семнадцатая
По общему соглашению Кэндзи, Виктор и Жозеф решили, что ввиду предстоящих рождественских и новогодних праздников две витрины книжного магазина «Эльзевир» будут посвящены литературе для юношества. Оба молодых отца, привыкшие к феминистическим выпадам своих жен, воспротивились решению Кэндзи выставить в одной литературу для мальчиков, а в другой — литературу для девочек. И весело перемешали яркие золоченые обложки романов Жюля Верна и произведений графини де Сегюр, «Семьи Фенуйар» Кристофа и «Ундины» Фридриха де ла Мотт-Фуке, сказок мадам д’Онуа и Андерсена. Это было выше понимания Кэндзи, который терпеть не мог эти басни, которые написаны исключительно для того, чтобы убедить читателей всех возрастов, что в жизни больше от мечты и приключения, чем от реальной действительности. Поэтому он придумал себе повод, чтобы пойти проветриться и хотя бы ненадолго насладиться одиночеством.
