Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской
— Нарисуй им своих должников.
Лыков в очередной раз тщательно описал наружность Рупейто-Дубяго и Самотейкина.
— Передайте от моего имени всем домовладельцам и на постоялые дворы: ежели таковые имеются — немедля сообщить! А ты, Кувалда, дуй в подземелье.
Дергачи разошлись. Ванька-Пан бросил буфетчику пятёрку:
— Напои ребят, да на четверых отложи.
Шайка довольно загудела, налётчики начали рассаживаться за столами.
— Вы гуляйте, а мы с Лыковым отлучимся ненадолго. Пошли!
Алексей не стал задавать лишних вопросов. Если что-то насторожило «маза» и он решил зарезать опасного человека на улице, то всё равно в кабаке не отсидишься. На всякий случай сыщик приготовился к схватке, но на выходе их никто не поджидал. Пан провёл Алексея по берегу вверх до еврейского кладбища. За ним, в полугоре, стоял двухэтажный кирпичный дом, окружённый высоким забором. «Маз» стукнул в ворота. Их молча впустил бородатый верзила. Запер ворота на дубовый засов и повёл гостей внутрь.
Втроём они вошли в роскошно обставленную залу. Там, в резном кресле из карельской берёзы, развалился рыхлый мужчина лет пятидесяти пяти, в атласной жилетке и с тремя перстнями на пухлых пальцах. Позади него, сложив могучие руки на груди, застыл гигант с торжественно-глупым лицом.
Хозяин кабинета несколько секунд молча рассматривал Лыкова, потом, не приглашая сесть, заговорил неприятным трескучим голосом:
— Мы здесь проживаем своим умом и чужих не любим. Поэтому Анчутка Беспятый, и уж тем более какой-то там Верлиока для нас — тьфу! Понял?
Алексей молча кивнул.
— Я Гурий Осмачкин, хозяин Дорогомилово. Без моего согласия тут комар не чихнёт.
Алексей вторично кивнул.
— Предлагаю тебе, Лыков, сослужить одну службу. Ванька сказал, ты георгиевский кавалер. Так?
— Так.
— И медали имеются?
— Аннинская и за турецкую войну.
— Очень хорошо! Тут вот какое дело. На Божедомке есть один старый генерал. Давно в отставке и проживает одиноко, лишь с денщиком и кухаркой. Богатый! Сейчас генерал подыскивает своему денщику замену — тому надо на полгода отлучиться в деревню. Примет он на службу только отставного солдата — георгиевского кавалера. Старик доверяет лишь им… Ты пойдёшь туда, устроишься на место. Когда у нас об этом годе Пасха?
— 17 апреля, — почтительно доложил Ванька-Пан.
— А 17 апреля, как генерал с кухаркою вернуться со Всенощной, выждешь малость и отворишь ворота и дверь с чёрного хода. Дальше тебя не касается. Получишь за работу пятьсот рублей и новый «глаз»[107]. Ну, согласен?
— А правильно старик кавалерам доверяет!
— Это что значит?
— Это значит, пошёл к чёрту. Я здесь за услугой, которую уже оплатил. Пусть твои люди сделают, что оговорено, и я дальше пойду. А стариков душить — это не ко мне.
Осмачкин посмотрел на Лыкова с насмешливым удивлением.
— Куда же ты теперь пойдёшь, после такого разговора? А вдруг в полицию заявишь? Нет, дурак, ты теперь мой.
— Мелковат ты, Гурий, чтобы Алексей Лыков твоим был. Я хожу, где хочу, и делаю, что хочу. А ежели мне кто в этом перечит, я тому башку набок сворачиваю.
На лице Осмачкина появилось брезгливое выражение. Он вяло хлопнул в ладоши и скомандовал:
— Ослябя!
Гигант за его спиной крякнул, обошёл стол и двинулся на Алексея. Одновременно дворник и Ванька-Пан схватили сыщика за руки. Но он давно уже был готов к этому и не мешкал. Легко вырвавшись, сыщик взял обоих за грудки и поставил перед собой. Ослябя налетел на сообщников и запнулся. Тогда Лыков оторвал Ваньку от пола и наотмашь, словно каким предметом, ударил им гиганта в лицо, головой в голову. Тот отшатнулся. Бросив Пана, Алексей проделал тот же приём с дворником, но пробил ещё сильнее. Теперь двое противников, оглушённые, лежали на полу, а Ослябя, вытаращив от удивления глаза, качался посреди комнаты, готовый тоже упасть.
— Вот тебе раз, другой бабушка даст!
Лыков с размаху задвинул ему в переносицу так, что детина улетел в угол и врезался в комод. Треск, звон стекла, стоны… Осмачкин полез было в ящик бюро, но Алексей перегнулся через стол, схватил его за горло и как котёнка вытащил к себе. Поставил посреди кабинета, не разжимая хватки, и внимательно посмотрел в перепуганные глаза «хозяина Дорогомилово».
— Пусти… — прохрипел Гурий, быстро покрываясь красными пятнами.
— Ась? Не пойму, о чём ты? — издевательски ответил Лыков и ещё чуть-чуть свёл пальцы.
— Пу… пу… сти… Всё… возь… ми…
— Да я и так возьму, что хочу, без твоего разрешения, дурак. Сейчас вот людишек твоих добью. Потом тебя в тонкий лист раскатаю. Говоришь, тут без тебя комар не чихнёт? И я теперь твой?
Сыщик ещё немного нажал, и Осмачкин захрипел, закатил глаза, ноги у него подкосились. Разжав хват, Лыков закатил ему крепкую оплеуху. Поймал на лету, встряхнул, поставил на ноги.
— Ну, понял теперь, кто ты есть, мокрица?
Гурий, не открывая глаз, молча согласно затряс головой.
— Уже лучше. Скажи мне, что ты ещё понял?
— Что ты… вы ходите, где хотите, и делаете, что хотите.
— Ты правильно понял, — милостиво констатировал Лыков. — Живи покуда, только не забывай урок. Иван! За мной на выход.
Ванька-Пан и сторож с трудом поднялись с пола. Лица у обоих были сконфуженные, из разбитых носов текла кровь. Ослябя продолжал лежать в буфете, не подавая признаков жизни.
Сыщик вышел, не прощаясь. На улице его догнал «маз». Пройдя несколько шагов молча, Лыков вдруг развернулся, схватил его за ворот:
— Ты чего на меня кинулся?
— Приказали… — прохрипел Пан, не пытаясь вырваться.
— Лешая голова! Ты же навёл обо мне справку. Неужели не понял, что трёх человек на меня не достаточно?
— Я не поверил…
— А теперь веришь?
— Конешно…
Лыков отпустил «маза» и продолжил путь. Тот торопливо бежал следом, как собачонка, и виновато молчал.
— Ты хоть понимаешь, что теперь с тобой будет? — прервал паузу Алексей. — Этот Гурий — просто дешёвка. Но с самомнением. Он никогда тебе не простит, что ты наблюдал, как ему морду чистили. Сдоньжит, под тюрьму подведёт, но избавится от свидетеля унижения. Соображаешь?
— Не смогёт! Он без меня, как без рук, — уверенно заявил дергач. — В Дорогомилово все знают Ваньку-Пана, и все его боятся. Фартовые меня слушают! Куды Гурий без моих ребят? Вся его сила — в нас.
— Пустые слова говоришь. Я таких, как Осмачкин, хорошо знаю. Они делают исподтишка. Гурий сначала всё обдумает, потом подсунет тебе, навроде, как помощника. На самом же деле сменщика. А несколько месяцев спустя попадёшься с бутором[108] к сыскным. И даже не поймёшь, что это Гурий тебя сдал.
Ванька шёл и молчал, потом спросил тоскливо:
— Что же мне делать?
— Хочешь, я с Верлиокой поговорю? Перейдёшь под его руку. Он много приличнее твоего Осмачкина. Останешься дорогомиловским «мазом», а Гурия — на помойку.
— Здешние не примут. Мы ребят Верлиоки недавно потопили — а теперь я под его руку перебегу! В глаза сказать побоятся, а нож в спину при случае сунут.
— Ну, как хочешь. Но я тебя предупредил!
За разговорами пришли в кабак и просидели в нём до полуночи. Один за другим вернулись из разведки все четыре дергача. Доклады их были одинаковы: Рупейто-Дубяго и Мишки Самотейкина в Дорогомилове нет.
— Ладно, Иван. Пойду искать дальше. Если услышишь что — не сочти за труд передать через Верлиоку.
— Куда ты сейчас пойдёшь? Поздно уже. Переночуй у нас!
— А ты уверен, что меня спящего не зарежут? После такого разговора с Гурием…
Ванька-Пан смутился.
— Дать провожатого? А то у нас пошаливают.
Лыков усмехнулся:
— Им же хуже будет. А то пройдёмся вместе, покажешь мне дом, в котором Наполеон останавливался. Давно хочу на него посмотреть.
— Это вон там, на горе. Но темно сейчас, ни черта не увидишь.
— Ну, тогда бывай. Помни наш разговор. Уходить тебе надо от Осмачкина, пока не поздно…
Глава 24
Поиски продолжаются
Алексей пришёл в Шиповский дом под утро. Верлиоки в комнате не было, и он завалился спать на его постель.
Через пару часов сыщик проснулся от энергического потряхивания за плечо. Открыл глаза — над ним стоял комендант и с усмешкой его разглядывал.
— А? Что? — спросил Алексей спросоня.
— Да на фонарь твой любуюсь. Кто это тебя так?
— Хапиловские.
— Вот! — Верлиока нравоучительно поднял палец. — Думалось попить да попеть, ан плясать заставили! А ведь я говорил…
— Ну, там по-ихнему-то всё ж не получилось… Прахоря[109] на мне и часы с цепочкой тоже. Однако ребят своих я не нашёл. А нынче ночью заходил в Дорогомилово, там всё прошерстил, и с тем же успехом.
— Ты был у Гурия Осмачкина?
