Евгений Латий - Дело гастронома № 1
– У тебя, капитан, целый букет провинностей: превышение служебных полномочий, использование служебного положения в корыстных целях, давление на виновного с целью вымогательства взятки, так что лет на шесть можешь загреметь при всех смягчающих! – перечислив все статьи, Боков поморщился. – Плюс лишение офицерского звания, всех наград и конфискация имущества!
Ширшов задергал желваками, уронил голову на руль.
– Жаль, ребенка не увижу, – он смотрел в одну точку. – Теща заставит жену развестись со мной.
И он глухо застонал. Боков молчал.
Беркутов открыл дверь кабинета начальника Мосторговли Старшинова, заглянул. Начальник уже сидел за своим столом, без пиджака, в широких подтяжках. Старшинов его заметил, замахал рукой. Беркутов вошел, присел за стол. Старшинов нажал кнопку селектора.
– Ирусь, чайку нам не организуешь?! И пирожками угости Георгия Константиновича!
– А как же! И года не пройдет!
Старшинов рассмеялся ее шутке и тут же отключился, с грустью взглянул на Беркутова. Директор гастронома сидел напряженный.
– Там все все знают!
Он хмуро ткнул в потолок.
– Но счет пока все не в нашу пользу! У Аримина нашли пятьдесят пять тысяч долларов в молочном бидоне! Брежнев был возмущен! И когда только наш пострел успел столько намолотить?! Н-да, ловок наш сахарный оказался! А они, как видишь, не спят, крутятся! И батю обговняли! Мол, Аримин миллион ему преподнес на тарелочке с золотой каемочкой! Н-да! Ты-то сам веришь этому?
Беркутов пожал плечами, протянул заявление.
– Может быть, пора?
Старшинов пробежал глазами заявление Беркутова об уходе, нахмурился, положил перед собой, задумался.
Двое оперов-криминалистов в рабочих костюмах, в каких обычно ходили телефонисты, открыли отмычкой входную дверь, вошли в квартиру Беркутова, прислушались. Но все было тихо. Старший сделал предупреждающий знак молодому, сам прошелся по квартире, заглянул в гостиную, в спальню, в кабинет, в комнату Веры, вернулся в прихожую. Не произнося ни звука, старший указал молодому на кабинет, сам же направился в гостиную. Оба молча начали работать: развинчивать телефоны, чтобы поставить туда «жучки». Молодой оперативник, ставя «жучок» в кабинете, искоса поглядывал на фотографии в рамочках, висевшие на стене. На одной из них молодой Беркутов с погонами старшего сержанта и с орденом Красной Звезды на гимнастерке был запечатлен с другом, капитаном. На другой Беркутов стоял с новорожденной дочерью и с женой на ступеньках роддома. На третьей он гордо позировал рядом с Гришиным и Старшиновым в фойе Кремлевского Дворца съездов. На четвертой – Беркутов с космонавтом Егоровым. Молодой не успел еще поставить «жучок», как зашел старший и сразу же уставился на фотографии. Уважительно качнул головой. Молодой оперативник завинтил телефон. Старший ткнул указательным пальцем на мелкий мусор, оставшийся на стекле, которое покрывало стол. Молодой тотчас вытащил губку и старательно вытер стекло. Старший посмотрел на часы, кивнул головой в сторону прихожей. Оба двинулись туда. Прежде чем выйти, старший взглянул в «глазок» двери. Никого не обнаружив на лестничной площадке, он кивнул напарнику. Щелкнул замок двери, и оба вышли.
Николай Иванович Старшинов неожиданно достал пачку папирос «Герцеговина Флор» и закурил. Это удивило Беркутова, но он и вида не подал. На столе стоял чай в подстаканниках с барельефом Сталина, вазочка с пирожками, печенье и конфеты. Перед Старшиновым на столе по-прежнему лежало заявление Беркутова.
– Попробуй-ка пирожок, Георгий! Ирка сама печет! Объеденье!
Георгий Константинович кивнул, взял пирожок, стал есть.
– Вкусно! – удивившись, произнес Беркутов. – Я хоть и не любитель печеностей, но вкусно!
– Что ты?! – радостно подхватил Старшинов и сам взял пирожок. – Я за день порой двадцать штук съедаю! Поправился на пять килограммов! Представляешь?!
Беркутов кивнул.
– Я запамятовал: ты у нас сколько уже трудишься? – вдруг спросил Старшинов.
– Десять лет.
Старшинов качнул головой.
– Н-да, возраст! Я-то, как ты понимаешь, не против. Сам устал до чертиков и сбежал бы куда глаза глядят. Да надо учитывать обстановку. Н-да!.. Но как там объяснить?
Он кивнул на потолок.
– Через три года тебе шестьдесят, вот тогда налицо все резоны, что называется. А тут что получается? Самый успешный директор, ни одного нарушения, флагман Доски почета – и вдруг по собственному?! Да, замучил диабет, но не рак же! С диабетом вон до девяноста живут! А ты не пьешь, не куришь, налево не гуляешь!
Старшинов вдруг расхохотался. Беркутов недоуменно посмотрел на начальника.
– Не обижайся, я сам такой же, – заметив недоумение Беркутова, махнул рукой Старшинов.
Тоня, жена Ширшова, сидела на веранде, ловко нарезала овощи для борща, несмотря на выпирающий из-под халатика большой живот, словно он совсем не мешал ей. На участок въехали «Жигули» мужа. Тоня выглянула в окно, взглянула на часы и удивилась: половина двенадцатого дня. Она поднялась, вышла на крыльцо.
– Ты чего так рано? Заболел, что ли?!
– Заболел.
Он вылез из машины, хмуро махнул рукой, отодвинул у веранды большой камень, там, в углублении, лежала чекушка. Ширшов достал ее, зубами на ходу сорвал «бескозырку», выпил всю водку из горлышка на глазах жены, шумно выдохнул, занюхал тыльной стороной ладони. После чего зашел на веранду, вытащил из трехлитровой банки соленый огурец, присел на табурет и шумно захрустел. Тоня вернулась на веранду, с тревогой наблюдая за действиями мужа.
– Что-то случилось?
Ширшов жене не ответил, вышел на крыльцо, присел на ступеньку, вытащил свою «Приму», закурил. Тоня последовала за ним, присела рядом.
– Ты можешь хоть слово сказать? – возмутилась она.
– Меня отстранили от дел. Отправили под домашний арест! Вот тебе мое слово!
– За что?
Он нахмурился, промолчал.
– Грозят под трибунал отдать, и лет на шесть загремлю!
Он шумно выдохнул, дернул желваками, и слезы блеснули в его глазах. Тоня испуганно смотрела на мужа, схватилась за живот, стала его поглаживать.
– Да за что же шесть лет-то?! – вдруг, схватившись за голову, застонала она.
– Ты чего?! – всполошился он. – Схватки?!
– Ага, схватки! Ты такие схватки привез, что родишь раньше срока! – насупилась она. – Давай выкладывай все как есть!
– А что выкладывать? Взятку предложили, а я ее взял. На нее и машину купил.
– За что же столько дают?
– За красивые глаза! Да за ерунду! – поспешил разъяснить капитан, чтоб жена не подумала уж совсем неприличное. – Чтоб в тюрьму не угодить!
Тоня молчала, все еще прижав руки к животу и глядя в одну точку. Ширшов, заметив ее оцепенение, усмехнулся, заботливо обнял ее. Глаза Тони увлажнились.
– Сам, дурак, виноват. Не смог устоять. Опять же, мечта была! А сейчас на эти «Жигули» смотреть не могу!
Он помолчал.
– Ты матери пока не объявляй. Скажи, отгулы взял, – вздохнул капитан. Тоня кивнула. Ширшов поднялся, а она встать не смогла. Он снова присел, обнял ее.
– Ты пока не наматывай все это на себя! Может быть, и обойдется! Может быть! То-то урок на всю жизнь! Щелбан основательный мне жизнь поставила!
И он поморщился.
Старшинов загасил папиросу, в упор взглянув на Беркутова. Хлебнул холодного чая.
– Ну а потом – сам понимаешь. Ты у нас, как Волга, которая несет свои могучие воды. И первое, о чем меня там спросят, – он снова ткнул пальцем в потолок, – река обмелеет или нет? А что я им скажу? Не так-то просто найти толкового казначея и своего в доску! Под тобой семь филиалов да твой флагман. Когда там спрашивают, я говорю: баба Машка надежней, чем Морфлот! Все ржут от души!
Он подавил смешок, кашлянул, взглянул на Беркутова, но Георгий Константинович, казалось, пропустил насмешку мимо ушей. Но это Старшинова лишь раззадорило.
– Ты свою кликуху-то хоть слыхал?
– Слыхал! – нахмурился Беркутов.
– Ты уж не серчай, родной! Костиков, черт рогатый, придумал! Меня Папой окрестил, а тебя бабой Машкой! Что к чему, я и сам не понимаю. Шут гороховый. И все ему с рук сходит!
Он рассмеялся.
– Это ведь ты меня стал наверх тащить, когда пришел в управление? – вдруг спросил Беркутов, не меняя выражения своего опечаленного лица. – Я у Евы тут был в гостях.
Старшинов на мгновение задумался. Развернул конфетку, бросил в рот, хлебнул чаю.
– Скажем так: я знал, что ты – бывший муж Евы. А во всем остальном твои личные заслуги.
Он улыбнулся.
– Мы с Евой до твоего возвращения из тюрьмы в ладу жили. А как она тебя прогнала, ну, когда ты вернулся, чуть ли не каждую ночь принималась плакать: где он, чего он, вплоть до того, что хватай пальто и беги тебя искать! Вот разлад у нас и пошел!
Он вздохнул, махнул рукой.
– Я ведь тоже не подарок был! Мог психануть, резким словцом девушку обругать. Да и ревность в мозгу играла. Ведь я ее до сих пор люблю, а она тебя из сердца не выкинет! Н-да…
