Элизабет Редферн - Музыка сфер
И только Кроуфорд из всех его бывших приятелей в министерстве еще выказывал какую-то привязанность к нему. Вдвоем они провели немало вечеров в разных питейных заведениях, где Джонатан лишь изредка ронял два-три слова, очередная бутылка кларета сменялась другой, и демоны у него в голове давали себе волю. Изредка, если Джонатана вдруг охватывало недоумение, чем объясняется такое участие к нему Кроуфорда, он от него отмахивался, полагая, что Кроуфорду приходится иметь дело с собственными демонами.
Кроуфорд занимал очень невысокое положение. А ведь он прежде был приближен к Ивену Непину, заместителю Генри Дандеса в дни, когда Дандес возглавлял Министерство внутренних дел. Тогда Джонатан часто видел издали, как Кроуфорд, хлопотливый клерк, важно сновал туда-сюда, выполняя распоряжения своего начальства, усердно переписывал и подшивал. Но когда прошлым летом Генри Дандес возглавил новосозданное Военное министерство, забрав с собой самых способных своих помощников Непина и Хаскиссона, Кроуфорд ко всеобщему изумлению, включая и его собственное, к ним присоединен не был. В растерянности, с ощущением горестной утраты, он остался занять место у самого низа кучи, подчиненной новому главе Министерства внутренних дел герцогу Портлендскому. И его обязанности теперь исчерпывались переписыванием распоряжений расположенному поблизости Артиллерийскому управлению касательно выдачи оружия и боеприпасов милиции и колониям. Да уж, смиреннейшее положение.
Возможно, Кроуфорд ощущал своего рода родство с Джонатаном, чьи надежды на служебную карьеру сошли на нет, как и его собственные. Джонатан мог предположить только, что именно это привлекало в нем Кроуфорда. Однако даже теперь, после множества вечеров, проведенных в его обществе, Джонатан не назвал бы Кроуфорда близким другом — напротив, он замечал, что из-за отвращения к себе обходится с Кроуфордом как с человеком даже ниже себя, раз уж он так глуп, что ищет дружбы с ним. И его все больше и больше раздражала эта навязчивая участливость — на взгляд Джонатана, притворная и сверхъелейная — всегда подчеркнуто написанная на нездорово бледном лице фитюльки-шотландца.
Кроуфорд, без сомнения, решил, что Джонатан вызвался пойти в «Ангел», место сборища шлюх, потому что все еще надеялся найти ниточку к убийце своей дочери. Быть может, Кроуфорд и не ошибался. Одно было несомненно: куда бы он ни шел, каким бы ни был час, по какой бы то ни было причине, Джонатан все еще ловил себя на том, что повсюду ищет веселую улыбку своей дочери и ее вьющиеся рыжие волосы.
В «Ангеле», хотя в этот вечер французские шпионы могли и отсутствовать, шлюхи зато имелись в большом количестве, чаще в лохмотьях и совсем молоденькие, хотя их глаза, выглядывающие в битком набитом зальце возможного похотливца, казались очень старыми. Когда подошли и миновали одиннадцать часов, зальце словно еще больше переполнилось шлюхами, жалкими французскими беженцами, угрюмыми англичанами. Джонатан, снова проиграв, уже готовился встать, сделать знак Лакиту, что они оставляют свою задачу невыполненной, и уйти, как вдруг его внимание привлекло что-то новое.
В глубине зальца был альков, скрытый за грязными занавесками, подвешенными от стены до стены. И около половины двенадцатого Джонатан заметил, что некоторые французские émigrés начали выстраиваться перед занавеской в очередь. Еще он заметил, что они принадлежали к наиболее жалким изгнанникам: несколько стариков, один с надрывным кашлем, юнец с огненной сыпью на лице, старуха, скрюченная ревматизмом, и землисто-бледная мать, чей младенец тоскливо хныкал у ее груди.
Некоторое время спустя занавеска на мгновение отдернулась, и первый из этих несчастных скрылся в алькове. Джонатан обернулся к одному из картежников.
— Что там творится? Ты не знаешь?
Тот пристально изучал свои карты и ответил, едва взглянув туда:
— Там? Да ничего такого. Опять этот французский докторишка — он раз в неделю или около того приходит пользовать своих больных земляков. Им аптекари-то не по карману, вот они и торчат здесь, ждут его.
— В такую поздноту?
Картежник пожал плечами. Тема эта его явно не интересовала.
— Он же не только сюда приходит. Французы-то болеют и помирают по всему Лондону, черт их дери. Твой ход.
Джонатан положил карту и продолжал проигрывать деньги. Кроме того, он продолжал следить за занавешенной потайной нишей и чередой изнуренных бедолаг, безмолвно входивших туда один за другим. И он прикидывал, какой это доктор вздумал принимать своих пациентов в подобном месте и в подобное время.
* * *Незадолго до полуночи дверь кабака распахнулась, впустив насыщенный водяными каплями порыв ночного воздуха и какого-то человека. Ничего необычного в этом не было: посетители кабака все время то входили, то выходили. Однако этот человек в широком оливково-зеленом плаще с поднятым от дождя воротником и в широкополой низко надвинутой на глаза шляпе казался сосредоточенным только на каких-то своих поисках. Без колебаний он прошел через зальце к алькову, где занавески скрывали доктора. Растолкав очередь, не слушая ропот тех, кто ждал в ней, он отдернул все занавески.
Джонатан поспешно вытянул шею, чтобы рассмотреть то, что до сих пор скрывали занавески. Там в озаренном свечами алькове сидел доктор с засученными рукавами, а на столе рядом с его баулом перед ним наготове были его мази, и пузырьки, и порошки. Джонатан рассмотрел, что доктор был высоким ширококостным французом лет примерно тридцати пяти, заметил длинные темные волосы и мрачное с грубыми чертами лицо. В эту минуту доктор как раз пускал кровь толстой француженке: узкая шелковая лигатура перетягивала ей руку выше локтя, где насыщался пяток присосавшихся пиявок.
Неизвестный, ворвавшийся в альков, даже не взглянул на женщину, а подошел прямо к доктору и вручил ему записку. Доктор торопливо прочел ее, затем в крайней спешке начал отрывать пиявок от кожи своей пациентки. Она закричала от боли, из проколов обильно потекла кровь. Доктор схватил полотняный бинт и замотал руку женщины. Затем собрал раздувшихся от крови пиявок и бросил их в банку; затем, пошвырял все свои принадлежности в кожаный баул, так что они торчали наружу, он пробормотал извинения пациентам в очереди и вышел следом за принесшим записку вон из кабака. Тяжелая дверь «Ангела» со стуком захлопнулась за ними; сальные свечи замигали и задымились под сквозняком. Занавешенный альков опустел. Те, кто ждал очереди к доктору, ворча, разошлись.
Разумеется, письма всех родов были прямым делом Джонатана Эбси. Он со жгучим интересом следил, как французский лекарь читал записку, и его худое лицо исказила тревога. А потому Джонатан, только что неудачно сбросив туза, а следом за ним выложив заметную часть еще остававшихся у него монет, повернулся на табурете и резко дернул головой в сторону Лакита.
— За ними! — беззвучно прошептал он.
И тут же увидел, как Лакит насупился, несомненно, удивляясь зачем. Однако паренек был по-своему послушным: и, соскользнув со своего насеста, он поспешил в ночь. И тут настал черед Джонатана удивиться, зачем он послал его за ними. Француз-доктор, который потчевал снадобьями и пиявками своих пациентов за занавеской в переполненном скверном кабаке; посланец с письмом. Стоили они того, чтобы посылать Лакита в погоню за ними?
Напрашивалось объяснение, что доктора позвали к какому-то больному. Но Джонатан не мог забыть испуганной торопливости, с какой француз собрал свои вещи и выбежал в ночь, а также и его большие руки, вымазанные кровью при отдирании пиявок.
Джонатан осознал, что картежники нетерпеливо уставились на него — снова настал его черед играть. Он поставил на кон несколько еще оставшихся у него шиллингов и немного отыгрался. Однако при первой возможности отказался продолжать и встал, оглядывая полное посетителей помещение, беспокойно прикидывая, удалось ли Лакиту выследить доктора и долго ли придется ждать его возвращения.
Один из картежников, дюжий детина с ручищами кузнеца и щербатыми зубами, побуревшими от табака, наклонился с табурета и дернул Джонатана за полу плаща.
— Останешься еще на одну игру? — Это было скорее требование, чем вопрос, и игрок оскалил зубы совсем не в улыбке.
— Не могу, — сказал Джонатан. — Меня ждут.
Он начал проталкиваться к стойке, чувствуя, что взгляды угрюмых картежников следуют за ним.
— Тут был французский лекарь, — сказал он кабатчику, когда тот наконец обернулся к нему. — Не скажешь ли мне, как он зовется?
— Как зовется? Знать не знаю. — Кабатчик резко отвернулся обслужить кого-то еще.
— Но он же пользовал людей в том закутке, — указал Джонатан. — Ты должен что-то про него знать.
Кабатчик тяжело навалился локтями на стойку и свирепо посмотрел на Джонатана.
