Рита Мональди - Secretum
Я долго наблюдал за ней: она не двигалась, зато моя рука, сжимавшая садовый нож, двигалась сама собой. Острие ножа обвело контуры тени рядом с моей на песке садовой аллеи. Сутана, парик и шапочка аббата… Тут тень, будто получая удовольствие, оттого что ее разглядывают, неторопливо повернулась к солнцу, показав на песке свой профиль. Я увидел крючковатый нос, выступающий подбородок, большой рот… Рука, которая, казалось, скорее ласкала эти линии, чем рисовала их, задрожала. Сомнений у меня больше не было.
* * *Атто Мелани. Я не мог оторвать глаз от силуэта, вычерченного мною на песке, в голове проносились тысячи мыслей, туманя взгляд и разум. Аббат Мелани… для меня – синьор Атто. Атто, действительно, Атто…
Тень благодушно ожидала.
Сколько лет прошло с тех пор? Шестнадцать. Нет, семнадцать, подсчитывал я, пытаясь прийти в себя и обернуться. В течение нескольких секунд тысячи воспоминаний заполнили мою голову, невзирая на законы времени. Да, действительно, семнадцать лет я не получал никаких известий об Атто Мелани. «И вот он появился здесь, и его тень возвышается над моей», – снова и снова проносилось у меня в голове, пока наконец я медленно встал и повернулся.
И через какое-то время мои глаза приспособились к солнечным лучам.
Он стоял, опираясь на трость. За то время, которое мы не виделись, он стал меньше ростом и чуть сгорбился. Как призрак былых времен, он был одет в серо-фиолетовую льняную сутану, на голове шапочка аббата – точно так же, как тогда, при нашей первой встрече, и, очевидно, его мало волновало, что сей наряд уже давно вышел из моды. Представ перед моим изумленным и смущенным взором, аббат сказал очень лаконично, обезоруживающе светским тоном: «Я иду отдыхать, я только что прибыл. Увидимся позже. Я пришлю за тобой».
И, направившись к усадьбе, он растворился в лучах света, подобно призраку.
Я словно окаменел. Не знаю, как долго я простоял неподвижно посреди сада. Дыхание жизни медленно возвращалось, и я постепенно оживал, подобно холодной и белой мраморной Галатее. Затем меня неожиданно захлестнул поток любви и печали, как всякий раз за эти долгие годы, когда я вспоминал об аббате Мелани.
* * *Все письма, которые я посылал ему в Париж, поглощала черная бездна молчания. Год за годом я безуспешно осаждал почтовое отделение Франции в ожидании его ответа. И в конце концов, чтобы унять тревогу, я уже внутренне был согласен смириться с тем, что получу короткое сухое сообщение, которое представлял себе тысячу раз:
«Моей печальной обязанностью является сообщить Вам о кончине господина аббата Мелани…»
Но не было ничего. До того момента, когда его неожиданное появление выбило у меня почву из-под ног. Я с трудом мог поверить, что аббат Мелани, только что прибывший почетный гость Роспильози, принятый со всеми почестями на вилле кардинала Спады, первым делом нашел меня, бедного крестьянина, согнувшегося над своей лопатой. Дружба и доверие аббата Мелани победили расстояния и долгие годы.
Поспешно закончив работу, я вскочил на своего мула и тотчас поехал к себе на ферму – мне не терпелось рассказать об этом событии Клоридии!
«А чему здесь удивляться? – спрашивал я себя по дороге, совершенно растроганный. – Неожиданное появление – это очень в духе аббата».
Однако какая буря чувств, какая зарубка на сердце! И мне, как во сне, вспомнились те ученые лекции и духовные страсти, которые открыл мне тогда аббат Мелани и в которые был втянут я сам, когда следовал за ним по его опасному пути…
Но через какое-то время к радости и благодарности присоединился еще и один вопрос. Как Атто нашел меня на вилле Спада? Логичнее было бы искать меня на виа дель Орсо, в доме, где когда-то находилась локанда[4] «Оруженосец», где я был слугой и где мы познакомились. Однако Атто, по всей видимости приглашенный кардиналом на свадьбу племянника, прибыл на виллу, как будто точно знал, что застанет меня здесь.
И от кого он это узнал? Уж наверняка не от людей из виллы Спада: тут никто не знал о нашем давнем знакомстве, не говоря уже о том, что никто не обращал на меня особого внимания. Кроме того, у нас не было ни единого общего знакомого, просто семнадцать лет назад одно давнее приключение свело нас на постоялом дворе «Оруженосец». Я вкратце изложил эти необычайные события в дневнике, с тем чтобы впоследствии написать подробные мемуары, которыми я, честно говоря, очень гордился. В своем последнем письме (это была моя последняя, отчаянная попытка), отправленном несколько месяцев назад, я даже написал об этом Атто.
Пока мой мул мелкой рысью пересекал поля, я погрузился в воспоминания и будто заново пережил все эти далекие удивительные события. Чума, отравления, погони по римским подземельям, битва под Веной, заговоры европейских правителей…
«Я действительно блестяще рассказал обо всем этом в своих мемуарах», – думал я. Поначалу мне самому доставляло удовольствие перечитывать их бессонными ночами. Меня больше не смущало повествование о злодействах Атто, о его кощунстве, коварстве и богопротивных поступках. Мне достаточно было дойти до конца своих записей, чтобы снова взбодриться, даже почувствовать себя счастливым: любовь моей дорогой Клоридии, которая, Deo gratias,[5] все еще была рядом со мной; заслуживающая уважения работа в поле и, наконец, мое недавнее вхождение в дом Спады. Я был никому не известный крестьянин, об удивительных приключениях которого никто и не догадывался. Да, кстати, вилла Спада…
И тут, словно ужаленный тысячью скорпионов, я подстегнул мула и быстрее поскакал домой.
К сожалению, я уже обо всем догадался.
Клоридии дома не было. У меня перехватило дыхание, и я бросился к сундукам, где хранились все мои книги. Я поспешно опустошил их, перерыв все до самого дна. Мемуары исчезли.
* * *«Вор, бандит, обманщик, – тихо рычал я. – А сам-то я – просто полный идиот, осел!»
Какой ошибкой было писать Атто о моих мемуарах! На их страницах было слишком много секретов, слишком много доказательств предательства и подлостей, на которые был способен аббат Мелани. Как только он узнал о существовании мемуаров, то подговорил одного из своих подручных в Риме и приказал похитить их. Проникнуть в мой неохраняемый дом и обыскать все было для него, конечно же, детской забавой.
Я проклинал Атто, себя самого и того или тех, кого он послал похитить мои замечательные мемуары. Но чего еще я мог ожидать от аббата Мелани? Достаточно вспомнить все, что мне было известно о его прошлых темных делах.
Кастрированный певец и французский шпион – одно это достаточно говорило о нем. Его певческая карьера завершилась давным-давно. Конечно, в молодости он был знаменитым сопрано и под прикрытием своих концертов долгие годы занимался шпионажем при дворах половины европейских правителей.
Он зарабатывал себе на хлеб насущный хитростью, обманом и мошенничеством. Ловушки, заговоры и убийства были его постоянными спутниками. Он мог выдать трубку в своей руке за пистолет, умолчать о правде, не солгав при этом, из чистого расчета растрогаться (и растрогать других), он владел искусством слежки и воровства и умело пользовался им.
Однако же он обладал живым и ясным умом. Его знание государственных дел, насколько я помнил, включало в себя знание самых тщательно охраняемых секретов королевств и тайн королевских семей. Его беспощадная проницательность позволяла ему с легкостью ножа, режущего масло, добираться до глубин человеческой души. Блестящие глаза Атто вызывали симпатию, а красноречием он без труда завоевывал доверие собеседника.
Все его достоинства, однако, служили самым гнусным и подлым целям. Когда он посвящал кого-то в свои планы, то делал это только для того, чтобы добиться расположения. Если он утверждал, что выполняет важную миссию, то при этом, естественно, не забывал о своих личных грязных интересах. «Если же он обещал кому-либо свою дружбу, – с гневом вспоминал я, – то это значило, что ему нужна услуга от этого человека, представляющаяся ему крайне выгодной».
Доказательства? Полное равнодушие к своим старым друзьям. За семнадцать лет аббат Мелани ни разу не сообщил о себе. И вот теперь как ни в чем не бывало он снова властно призывает меня оказывать ему услуги…
«Нет, синьор Атто, я уже не мальчик, каким был более семнадцати лет назад», – хотелось мне сказать ему, глядя прямо в глаза. Я показал бы ему, что уже стал мужчиной, кое-что понимающим в жизни, и больше не испытываю смертельного страха перед господами, а всего лишь отношусь к ним с почтением, не забывая, однако, вовремя распознать свою собственную выгоду. И хотя все до сих пор называли меня юношей из-за моего невысокого роста, я чувствовал, что давно не тот мальчик на побегушках, с которым аббат Мелани познакомился много лет назад.
Нет, я не мог принять поведение аббата. И уж совсем не намеревался терпеть кражу своих мемуаров.
