Йен ПИРС - Гибель и возрождение
– А что вы посоветуете?
Он пожал плечами:
– Что я? Ты останешься моей помощницей при любом раскладе. Выбирай, что тебе самой больше нравится.
– Когда я должна дать ответ?
Он сделал такой широкий жест, словно впереди у нее была целая вечность.
– До конца недели. Мне очень не хочется тебя торопить, но я тоже должен определиться. У тебя будет возможность испытать себя в роли начальника, потому что я всю неделю буду занят – мне нужно представить им план работы. Имей в виду: за нами сейчас будут пристально следить из министерства. Я буду всем вам крайне признателен, если за это время не случится налета на президентскую художественную коллекцию или национальную галерею. И тем более ограбления монастыря, о чем нас предупредили заранее.
– Неужели все так плохо?
– Не идеально. Не идеально.
Глава 3
Дэн Менцис работал методично, тщательно и кропотливо, что совершенно не вязалось с его репутацией и габаритами. Несмотря на любовь к красивым жестам и частое употребление патетических фраз, особенно когда речь заходила об уничтожении того или иного культурного объекта, он, если принимался за дело, работал медленно и скрупулезно. Коллеги Менциса называли своих помощников командой, Менцис держал на подхвате целую армию – он вообще любил армейский жаргон. Получив заказ на крупный проект с богатым финансированием, Менцис превращался в театральную копию генерала Патона – перебегал из одного места в другое, криками подбадривая своих солдат и так же громогласно отдавая им распоряжения и приказы.
Но в этой церкви он работал один. Как ни странно, он отдыхал. Ему казалось, что он восстанавливает здесь не только картины. Уже много лет он не работал один. Здесь он весь день, не разгибаясь, проводил наедине с картинами, пытаясь проникнуть в замысел автора и не замечая, как бежит время, как ломит спину и плечи, и чувствовал себя счастливым. Нужно почаще устраивать себе такие передышки, решил он как-то под вечер, когда сгущающиеся сумерки заставили его прекратить работу. Хотя бы раз в году нужно работать самостоятельно, думал он, разминая затекшие мышцы и смывая с рук краску. Или хотя бы раз в два года.
Любой из его коллег, увидев его в этом тихом, самоуглубленном состоянии, был бы в шоке, настолько оно не вязалось с его обычным поведением и репутацией. Все знали Менциса как громогласного шоумена и любителя привлечь к себе внимание. В его адрес звучало одинаковое количество похвал и критики за театрализированный подход к столь серьезному делу, как возвращение к жизни художественных полотен. Он знал о таком к себе отношении и не принимал его близко к сердцу, считая неотъемлемой частью конкурентной борьбы. Он работал на совесть, а если и превращал свою работу в спектакль, так это только ради того, чтобы порадовать публику. Да, он хотел нравиться, полагая, что у него есть для этого все основания, и не понимал, почему критики и конкуренты так несправедливы к нему. Эти профаны ничего не смыслят в его методе. Его поддерживают многие, очень многие люди. Когда кто-нибудь заводил речь о том, что Менцис своими методами уничтожает полотна, он, как правило, не мог сдержаться и вступал в яростную перепалку. Мог пустить в ход и кулаки. А что прикажете делать? С дураками по-другому нельзя.
В этой церкви он оказался не случайно. Удача не приходит сама – ее нужно заработать, заслужить. Впереди маячил крупный проект, и, чтобы получить его, Менцис был готов на все. Если ради этого придется полгода проторчать в Риме, значит, такова цена. Он занялся этим сомнительным Караваджо, чтобы не сидеть сложа руки. Своего рода благотворительность – потом можно будет к месту упомянуть об этом факте. Не говоря уж о том, что это великолепный повод бывать в нужных местах и общаться с людьми, которые принимают решения. Этот проект станет вершиной его карьеры, и он никому не позволит встать у себя на пути.
Внезапно Менцис почувствовал чей-то взгляд. «Черт бы побрал этих туристов», – подумал он и продолжил работу, пытаясь стряхнуть неприятное ощущение, мешавшее сосредоточиться. Некоторое время ему это удавалось, но игнорировать присутствие постороннего человека становилось все труднее, и в конце концов он перепутал флаконы с раствором. На этом его терпению пришел конец.
– Убирайтесь отсюда! – прогремел он, оборачиваясь. Глаза его презрительно сузились при виде жалкой фигуры с идиотским выражением лица. Господи Иисусе, это же надо иметь такое тупое лицо.
– Мне очень жаль…
– Меня не волнует, жаль вам или не жаль. Уходите. И кстати, как вы сюда, черт возьми, пробрались?
– Э-э…я…
– Вы не имеете права здесь находиться. Монастырь не туристический объект. Вам мало достопримечательностей в городе, что вы лезете сюда?
– Я не…
– Давайте-давайте. Уходите.
Человечек не двигался с места, и Менцис окончательно вышел из себя. Он поднялся с колен и, схватив нахала за руку, протащил к выходу на улицу, по пути сняв с гвоздя большой старинный ключ. Он отпер дверь и, приоткрыв ее примерно на фут, вытолкал мужчину в проем.
– Был очень рад познакомиться, – саркастически сказал он, глядя, как несчастный хлопает глазами, привыкая к яркому свету. – Заходите еще. Лет эдак через сто. Всего хорошего.
На прощание он помахал непрошеному посетителю рукой, и Джулия, весь день просидевшая на ступеньках церкви, успела щелкнуть фотоаппаратом. На снимке Менцис приветливо махал рукой. Она сама не знала, зачем это сделала, – может быть, от нестерпимой скуки. Вот уже несколько часов она размышляла, правильно ли она поступила, избрав профессию полицейского; появление в дверях Менциса немного отвлекло ее от мрачных мыслей. Джулия подробно, ничего не упустив, описала произошедшую сцену в своем блокноте.
Второй вечер подряд Аргайл возвращался домой, предвкушая приятный вечер с Флавией. Уже несколько недель им не удавалось нормально поговорить, и он начинал опасаться, что, если так пойдет и дальше, они могут полностью утратить контакт. Сегодня он и сам задержался, поэтому надеялся, что Флавия уже дома. Но нет, ее опять не было. Зато его ждал другой человек.
– О Господи! – в изнеможении вымолвил он. – Что вы здесь делаете?
На диване сидела маленькая элегантная женщина лет пятидесяти с небольшим и смотрела в окно. У нее было приятное улыбчивое лицо. Раньше оно казалось ему добрым. Она обладала редким талантом красиво стареть. Несмотря на сдержанность манер, миссис Верней была веселым и занимательным собеседником.
Честное лицо. Таким людям сразу хочется доверять. Что лишний раз доказывало, насколько обманчиво первое впечатление и физиогномика в целом. Надо обратить на это внимание студентов; физиогномика являлась важной составляющей теории искусства семнадцатого века. Аргайл, исходя из своего опыта, считал ее абсолютно неверной. И Мэри Верней, эта преступница с лицом доброй тетушки, полностью доказывала его правоту.
– Джонатан! – Миссис Верней встала и, улыбаясь, пошла ему навстречу. Она протянула руку. – Как я рада видеть тебя.
Аргайл тихо зарычал.
– Боюсь, не могу ответить вам тем же, – натянуто произнес он. – Как вы осмелились…
– Ох, дорогой, – отмела она его протесты, – разумеется, я не рассчитывала на теплый прием, но, по-моему, ты устраиваешь бурю в стакане воды.
– Вовсе нет.
– Ох, Джонатан, не драматизируй.
– Миссис Верней, вы лгунья, воровка и убийца. Вы подстроили все таким образом, что я не могу вывести вас на чистую воду. Но не могли же вы ожидать, что я обрадуюсь вашему приезду?
– Ну… – протянула она, – если ты так на это смотришь…
– Да, именно так. Нелепо предполагать иное.
– Как я понимаю, Флавии ты ничего не рассказывал?
– Рассказывал, но не все.
– Интересно, почему ей так захотелось увидеться со мной? – слегка нахмурившись, сказала миссис Верней. – Ведь для нее я маленькая безобидная тетушка.
Аргайл фыркнул.
– Нет, ну действительно, так и есть. Я сейчас вся в делах – у меня же фабрика, и потом – я ремонтирую дом.
– На неправедно нажитые деньги.
– Неправедно нажитые? Нет, Джонатан, временами ты изъясняешься как герой викторианского романа.
– Что ж, если тебе нравится называть это так, пожалуйста, – я ремонтирую дом на неправедно нажитые деньги.
Аргайл снова фыркнул.
– И зачем вы сюда приехали?
– Джин, пожалуйста. И тоник, если найдется.
– Что?
– Мне казалось, меня пригласили на коктейль.
– Нет.
Она нежно улыбнулась ему. «Я знаю, что тебе неприятно, дорогой», – говорила ее улыбка. Каким бы чудовищем она ни была, Аргайлу она всегда нравилась, и он решил проявить хотя бы элементарную вежливость.
– Со льдом?
– Да, пожалуйста.
Аргайл смешал джин с тоником и подал ей бокал.
– Я хотела бы внести ясность, – сказала миссис Верней, – Я нахожусь здесь не по собственной воле. У меня и в мыслях не было искать с вами встречи, когда я ехала в Рим. Я прекрасно понимала, какой меня здесь ожидал прием. – Она подняла руку, видя, что он хочет возразить. – Я нисколько не упрекаю тебя. Просто мне позвонила Флавия и пригласила на коктейль. Учитывая обстоятельства, я не смогла отказаться.
