Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи
Я останавливаюсь, чтобы перехватить его. Металлические перекладины больно врезаются в босые ступни, пальцы ног судорожно поджимаются. Подо мной виднеется макушка Лео, но до нее все еще остается несколько футов. Он уставился в телефон.
– Все в порядке? – нетвердым голосом спрашиваю я.
– Я отправил групповое сообщение, но Калеб ответил, что они не могут подойти. В коридоре присутствуют швейцары и охранники.
– Просто класс. – Я со стоном прижимаюсь лбом к металлу перекладины. Руки ноют, ноги как ватные, но я продолжаю медленный спуск. Вдох – и на одну перекладину ниже. Выдох – и еще одна перекладина.
Вот только зеркальный шар невероятно тяжел. Я успеваю спуститься только на несколько футов, когда он начинает выскальзывать. В панике я отпускаю перекладину и обхватываю его другой рукой, чтобы он не упал. Это не дает ему упасть на пол и разлететься вдребезги.
Но это не спасает меня.
Я сдавленно вскрикиваю, почувствовав, что ноги больше не стоят на перекладине и я лечу вниз. Я сжимаю зеркальный шар, как будто он может спасти меня, хотя, скорее всего, просто раздавит. Я могу погибнуть. После всего я умру вот так.
Я напрягаюсь, ожидая удара спиной об пол. Лео ухает, когда я приземляюсь на его руки, и от моего веса вкупе с зеркальным шаром падает на колени. Мой зад больно ударяется об пол, но это лучше, чем если бы о камень ударилась моя голова. Его пальцы впиваются в мои ребра и бедро, а я продолжаю обнимать шар, как коала.
– Ты в порядке? – спрашивает он, когда я оказываюсь в его объятиях на полу, чувствуя, как мое сердце колотится так, будто может выскочить из груди.
– Кажется… да. – Я пытаюсь сесть, и да, на моей заднице точно красуется синяк, но я не погибла, что несомненный плюс. Я морщусь, когда он помогает мне сесть. – Чего я не стану делать совершенно точно, так это вешать эту штуку обратно. – Я кивком показываю на крюк. – Спасибо, что ты поймал меня. Ты прямо как прекрасный принц из сказки о Золушке.
Он улыбается, и его обеспокоенное лицо разглаживается, когда он наконец отпускает меня.
– Жан-Луи – мастер по женской части.
– Изабелла ценит это.
Я не могу удержаться от ответной улыбки. Затем вспоминаю о зеркальном шаре и о записке с подсказкой, которую надеюсь найти внутри него. Я кладу его на пол и встаю на колени, и Лео делает то же самое напротив меня. Верх шара с петлей сделан из пластика, и это его единственная часть, которая не покрыта зеркалами. На ней есть выемки для пальцев, чтобы можно было отвинтить, и я медленно кручу ее. Наконец с тихим щелчком она отделяется.
Отверстие так мало, что мой кулак едва протискивается в него. Я чувствую нетерпение Лео, оно исходит от него, как жар от печи. Отверстие глубже, чем я ожидала, и моя рука погружается в него по локоть.
Но затем я ощущаю под пальцами открыточную бумагу. Должно быть, я меняюсь в лице, когда хватаю ее, потому что Лео тихо присвистывает. Я вынимаю руку из шара и смотрю на сложенный листок, зажатый в кулаке.
– Ты нашла ее, – выдыхает Лео.
Он смотрит не на записку, а на меня, и улыбки сползают с наших лиц, когда через щель под дверью проникает тихая музыка из другого бального зала. Это медленная песня, и мне ужасно хочется опять обхватить ладонями его шею и закружиться с ним в танце по этому пустому бальному залу. Нас разделяет только зеркальный шар. Он отбрасывает белые отблески на лицо Лео, как будто мы находимся под водой.
Невольно я приближаюсь к нему, и мой взгляд перемещается на его губы. Его маска все еще сдвинута на верхнюю часть головы, он всматривается в мое лицо. Выгляжу ли я такой же неземной, как и он сам в эту минуту? Такой, что меня хочется поцеловать?
Потому что самой мне отчаянно хочется сделать это.
И, возможно, он желает того же, потому что его глаза закрываются, он наклоняется ко мне, и его губы оказываются так близко от моих, что я ощущаю его дыхание…
Двери скрипят, и я отшатываюсь, а туман в голове развеивается, как дым под резким порывом ветра. Я успеваю только быстро опустить свою и его маски, когда в зал входят два охранника в костюмах и галстуках, которые они поправляют.
– Терпеть не могу эти чертовы вечеринки, – жалуется один из них.
– Они всегда похожи на гребаный цирк, – соглашается второй.
Они останавливаются как вкопанные, заметив нас на другом конце.
Тот, что слева, тычет в нашу сторону пальцем:
– Эй! Вам не положено здесь быть!
– Пора смываться, – бормочет Лео.
Одной рукой он помогает мне встать на ноги, другой поднимает с пола туфли. Мы бросаемся к дверям, находящимся напротив тех, через которые вошли, слыша за собой крики охранников:
– Эй! Стойте!
Мы пробегаем через двери и оказываемся в другом конце коридора. Чья-то рука сжимает мое предплечье, я замахиваюсь, чтобы ударить по ней, но тут слышу знакомый шепот Куинн:
– Следуйте за мной.
Я бегу за ней, сунув листок с подсказкой в самодельный карман и держась за руку Лео. С другой стороны от меня появляется Калеб.
– Ты нашла ее?
– Да. – Я оглядываюсь через плечо. Черт, они все еще преследуют нас. – Но если нас поймают…
– Не смогут, – уверенно говорит Куинн.
Она проводит нас через еще одни двустворчатые двери, и воздух, охлажденный системой кондиционирования, уступает место душному вечеру. Мы оказываемся на заднем патио, за которым начинается сад, а за ним виднеется невысокая стенка из белого мрамора, отделяющая территорию «Плюща» от гавани.
– К тем двоим присоединились и другие! – бормочет Лео, оглянувшись и прибавив скорость.
Мы тоже ускоряемся, мчась сквозь толпу гостей. Я врезаюсь в официанта, несущего поднос с моллюсками, начиненными беконом, и все это разлетается в стороны, как конфетти.
– Извините! – кричу я.
Теперь за нами гонятся уже четыре охранника, хотя им приходится притормаживать, чтобы не расталкивать гостей.
Мы бежим по саду, полному лилий, ирисов и гиацинтов – господи, как же это все безвкусно, поверить не могу, что прежде я никогда не замечала, как нелеп весь этот город, это дурацкое святилище, посвященное Роузвудам. Из-за прилива адреналина у меня вырывается неуместный смех.
– Я рад, что хоть кому-то это нравится! – кричит Калеб, пока мы мчимся к мраморной стенке впереди. – Ведь нас могут за это арестовать!
– Это детали! – Я снова смеюсь, ощущая под босыми ступнями прохладную землю.
Куинн подбегает к стенке, доходящей ей до пояса, первой и, упершись в ее плоский верх ладонями, перемахивает через нее. Калеб далеко не так грациозен, но, должно быть, страх – отличная мотивация, поскольку он перебирается через стенку за считаные секунды. Лео останавливается перед ней и поворачивается, чтобы помочь мне.
– Я сама! – Я отпускаю его руку и перемахиваю через стенку так же, как это сделала Куинн.
За спиной слышится многоголосое аханье, перекрывающее крики охранников, все еще преследующих нас. Я уверена, что продемонстрировала шести десяткам людей мои трусики, но нисколько не смущена. Лео перемахивает через стенку вслед за мной, и мы опять пускаемся бежать.
Сначала я ощущаю под ногами траву, затем ее сменяют шершавые доски деревянного тротуара. Я оглядываюсь, и у меня снова вырывается смех. Охранники стоят с той стороны стенки, сердито глядя нам вслед и становясь все меньше и меньше. Двое из них наклонились, уперев руки в колени и тяжело дыша. Дощатый тротуар поворачивает, и они исчезают из нашего поля зрения, так что теперь нас окружает только темнота.
Мы не останавливаемся, пока не добегаем до конца безлюдного тротуара, где тускло светит одинокий уличный фонарь. Именно здесь бабушка и Куинн впервые встретились год назад в такой же вечер, как этот. Я вскидываю руки.
– Мы справились!
И внезапно мы все смеемся, тяжело дыша, и смеемся опять, срывая с лиц маски. Калеб нервничает, то и дело оглядываясь через плечо, чтобы удостовериться, что нас никто не преследует, а Куинн полна воодушевления.
