Джон Робертс - Святотатство
— Филлис, господин, — ответила она с робкой улыбкой.
— И ты музыкантша?
— Да, господин, я играю на арфе.
— Именно в качестве арфистки ты присутствовала в ту ночь на ритуале в честь Доброй Богини? Возможно, этот вопрос кажется тебе пустым, — добавил я, заметив мелькнувшее в ее глазах удивление. — Но именно так тебя будут спрашивать, когда ты будешь давать показания в суде.
— Да, господин. Меня позвали, чтобы я играла на арфе.
— Отлично. И когда же ты обнаружила, что на ритуал проник мужчина?
— Как раз в тот момент…
Девушка осеклась и неуверенно посмотрела на свою госпожу, которая ответила ей предостерегающим взглядом.
— Как раз в тот момент мы не играли, — с запинкой продолжала гречанка. — Я увидела, что в вестибюль входит женщина-травница и с ней кто-то еще. Травница осталась в вестибюле, а ее спутница… спутник… он направился в атрий. Она догнала его и схватила за руку, словно хотела остановить. Но он стряхнул ее руку и вошел в атрий. Тут я его и узнала.
— Понятно. Но я слышал, лицо его скрывала густая вуаль. Как же тебе удалось разглядеть, что это мужчина? Ведь в атрии, скорее всего, царил полумрак.
— Лица я не разглядела, господин. О том, что это мужчина, я догадалась по походке. Господина Клодия я видела много раз, он часто приходит в этот дом, чтобы повидаться со своей сестрой, моей госпожой Клавдией. А еще я узнала кольцо, которое он носит на руке. Стоило мне увидеть это кольцо, я сразу поняла, кто это. Тогда я закричала, что на ритуал проник мужчина. Мать верховного понтифика подбежала к Клодию и сорвала вуаль.
— Представляю, какой шум поднялся. Насколько я понял, ты разоблачила Клодия сразу после того, как он явился в дом?
— Нет, господин, — покачала головой девушка. — Он и травница провели в доме много времени. Я видела, они пришли в самом начале вечера, когда благородные римлянки только начали собираться.
— Вот как? Ты уверена?
— Уверена, господин. Я ведь уже третий год подряд играю на арфе во время этого ритуала. Эту травницу я сразу узнала по пурпурному платью.
Мысленно я честил себя последними словами. Слишком доверившись свидетельствам тех, кто сам говорил с чужих слов, я совершил очередной просчет. Так бывает очень часто — один из свидетелей выскажет ошибочное утверждение, и оно, никем не опровергаемое, начинает восприниматься как неоспоримый факт. Если бы я дал себе труд расспросить арфистку раньше, у меня сложилась бы совсем иная картина событий, и, возможно, травница осталась бы жива. Кстати, звали ее Пурпурия, и, судя по всему, платье пурпурного цвета являлось отличительным знаком, свидетельствующим о ее ремесле. Тут мне в голову пришла еще одна мысль.
— Значит, ты узнала травницу по платью, а не по лицу? — спросил я девушку.
— Я не могла разглядеть ее лица, господин. На ней была вуаль.
— Похоже, в ту ночь вуали пользовались большим спросом. Под вуалью скрыл свое лицо не только Клодий, но и Пурпурия. Благородная Фауста, как я слышал, тоже явилась под вуалью.
— Тебя ввели в заблуждение, сенатор, — подала голос Лициния. — Благородная Фауста, — тут она слегка поморщилась, как это принято у добропорядочных матрон, упоминающих о знатных особах со скандальной репутацией, — в ту ночь оставалась здесь, в доме Лукулла.
— Понятно, — кивнул я. — А ты присутствовала на ритуале, благородная Лициния?
— Я была нездорова и тоже осталась дома. Что касается Фаусты, она совершенно равнодушна к религиозным обрядам и не проявила ни малейшего желания участвовать в предварительной церемонии, на которую допускаются незамужние женщины.
Итак, одно свидетельство подтверждает присутствие Фаусты на ритуале, два — отрицают. Но первое свидетельство исходило от Юлии, а мне по-прежнему не хотелось подвергать ее слова сомнению.
— Примите мою благодарность, — произнес я, поднимаясь. — Согласившись поговорить со мной, вы обе весьма способствовали успеху моего расследования.
— Рада слышать, — отозвалась Лициния. — Надеюсь, суд непременно состоится и злоумышленник получит по заслугам. До чего мы дойдем, если будем позволять безнаказанно осквернять священные ритуалы? Гнев богов падет на Рим.
— Мы не должны допустить этого, — с пафосом произнес я.
Осквернение ритуала меня больше не интересовало — даже в малой степени. В ту ночь в доме Цезаря произошло еще одно, куда более важное событие, и я был полон решимости разузнать о нем все. Уже направляясь к дверям, я обернулся.
— Филлис?
— Да, господин.
— Насколько я понял, Клодий и травница вышли в вестибюль из какого-то коридора. Тебе известно, куда он ведет?
— В заднюю часть дома, господин.
— То есть туда, куда удалились незамужние женщины после того, как предварительная церемония завершилась?
Девушка на несколько мгновений задумалась:
— Нет, покои, куда ушли те, кто не замужем, на другой стороне дома. А тот коридор, из которого они вышли, ведет в покои верховного понтифика. Иногда нас, рабов, отсылают туда, когда в наших услугах нет необходимости.
— Но в этом году вас туда не отсылали?
— Нет, господин.
Еще раз поблагодарив обеих женщин, я покинул дом Лукулла. Головоломка, над решением которой я бился, по-прежнему не хотела складываться в отчетливую картину. Но я чувствовал, что отыскал наконец самый важный фрагмент и теперь близок к решению. Оставалось лишь найти для этого фрагмента соответствующее место, и я смогу воспроизвести события той ночи, столь богатой загадками и тайнами. Ночи, когда и мужчины, и женщины прятали свои лица под вуалями.
Гермес ждал меня у ворот. Мальчишка не терял времени даром и, пока я беседовал с арфисткой, успел отнести домой банные принадлежности. Я сделал ему знак следовать за собой. Гермес повиновался, и случайно оглянувшись несколько минут спустя, я увидел, что он бредет, опустив голову и сцепив руки за спиной. Паршивец явно подражал мне.
— Ты что, решил надо мной позабавиться? — рявкнул я, останавливаясь.
— Кто, я? — с невинным видом воскликнул Гермес. — Знаешь, господин, я слышал, что со временем рабы всегда становятся похожими на своих хозяев. Наверное, со мной уже произошло что-то в этом роде.
— Ты ври, да не завирайся, — предупредил я. — Насмешек я не потерплю.
— Кто бы в этом сомневался, господин!
Мы продолжили путь.
— Я вот что хотел спросить, господин, — донесся до меня голос Гермеса. — Вот ты все ходишь по чужим домам, всех о чем-то расспрашиваешь, а кто-то даже пытался тебя убить. Зачем тебе все это?
— Как это зачем? — возмутился я. — Я намерен раскрыть преступление и вывести злоумышленников на чистую воду. Прежде мне уже удавалось совершить нечто подобное.
— А сейчас ты уже смекнул, где собака зарыта?
— Пока нет, но чувствую, ключ уже у меня в руках. Для того чтобы свести концы с концами, мне требуется лишь спокойно обо всем поразмыслить.
— Не знаю, как ты, господин, а я не люблю размышлять на пустой желудок, — многозначительно изрек Гермес.
— Сейчас, когда ты об этом упомянул, я понял, что тоже успел проголодаться. Немудрено, ведь завтракал я уже давно. Посмотрим, что нам может предложить этот квартал.
К счастью, лавки, торгующие съестным, в Риме можно найти везде. Зайдя в одну из них, мы купили хлеба, копченого мяса, маринованной рыбки, оливок, кувшин вина и удалились в ближайший общественный сад для подкрепления своих телесных и умственных сил. Сидя на скамье, мы уплетали за обе щеки и поглядывали на прохожих. В саду было на удивление многолюдно, и хотя час был неподходящий, вокруг сновало множество уличных торговцев.
— Разрази меня Юпитер! — воскликнул я. — Завтра же триумф Помпея! Я чуть было об этом не забыл. Все эти люди прикидывают, где занять хорошее место.
— Зрелище, наверное, будет обалденное! — заявил Гермес, яростно работая челюстями и чавкая.
— Еще бы, — буркнул я. — Для того чтобы устроить себе триумф, Помпей ограбил полмира.
— А разве мир существует не для того, чтобы римляне могли его грабить?
Гермес произнес эти слова без тени горечи или насмешки, которых можно было ожидать от раба-чужеземца. Как большинство домашних слуг, он надеялся рано или поздно получить свободу и стать гражданином Рима. А граждане Рима непоколебимо уверены в своем праве пользоваться трудом всех прочих наций.
— Не уверен, что боги, создавая мир, собирались отдать его во власть Рима, — заметил я. — Но все вышло именно так.
— Все эти варвары должны быть довольны, что оказались полезными Риму, — продолжал разглагольствовать Гермес.
— Хотя имя у тебя греческое, ты рассуждаешь, как истинный римлянин, — усмехнулся я. — Со временем из тебя получится превосходный гражданин.
Мимо нас пробежали какие-то люди в синих туниках, державшие в руках ведра с краской и кисти. Остановившись у глухой стены, предназначенной для объявлений о празднествах и Публичных играх, они с поразительной скоростью принялись выводить на ней расписание грядущих торжеств. Надписи, сделанные на стене прежде, были предварительно забелены, чтобы освободить место для свежих новостей. Я подозвал одного из этих писак и дал ему монетку.
