Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы
— Трое суток, — повторил Мэтью. — Как-нибудь перетерплю.
— Что еще за глупости? — заговорила она еще резче. — Вы думаете, я не понимаю, что вас подсадили шпионить за мной?
— Вы ошибаетесь. Я здесь за то, что… напал на кузнеца.
— Ну конечно. Так, чем же мне сегодня на вас навести порчу? Превратиться в ворона и летать из камеры в камеру? Или начать танцевать джигу в воздухе, пока Сатана будет играть на скрипке? А! Почему бы не превратить вас в кусок сыра, и пусть крысы вас разорвут на части! Произведет это впечатление на вашего магистрата?
— Не сомневаюсь, — ответил Мэтью спокойно. — Но никому из нас от этого лучше не будет, потому что, если к рассвету от меня останутся крошки, к полудню от вас останутся угли.
— Когда-нибудь от меня действительно останутся угли. Так почему бы не завтра?
Мэтью посмотрел через решетки на Рэйчел Ховарт, которая села, подобрав ноги.
— В этом городе не все считают вас ведьмой.
— А кто не считает?
— По крайней мере один человек. Я не могу назвать имя, чтобы не обмануть доверие.
— Один. — Она улыбнулась поджатыми губами. — И это ведь не магистрат?
— Нет.
— Тогда кто же? Вы?
— Я подхожу к таким вопросам с открытым разумом.
— А ваш магистрат — нет?
— Магистрат Вудворд, — ответил Мэтью, — человек чести и убеждений. Какова бы ни была его сегодняшняя реакция, он будет действовать умеренно. Вы пока что не увидите языков пламени у своих ног, хотя после сегодняшнего рассказа мистера Бакнера, я думаю, магистрат счел бы оправданным зажечь факел.
— Бакнер! — Рэйчел сказала это как плюнула. — Он не в своем уме. Я никогда не бывала ни в его доме, ни в саду. Я его едва знаю, вообще, наверное, десятком слов с ним не перемолвилась.
Мэтью подошел к столу и стал приводить в порядок бумаги.
— Он, похоже, хорошо знает вас. После вашей вчерашней демонстрации я должен бы подумать, не естественным ли для вас поведением было бы сбросить одежду и ходить по городу.
— Я ни для кого, кроме собственного мужа, одежду не сбрасываю, — сказала она. — Ни для кого другого. И уж точно не на людях и определенно не… не для таких мерзких целей, как вообразил Бакнер.
— То есть, вы хотите сказать, все это — воображение старика?
— Да! Именно так!
Мэтью нашел соответствующий листок и прочел написанное.
— Относительно инцидента в саду мистер Бакнер показал следующее: «Я никому ничего не рассказал, даже когда услышал, что Элиас Гаррик видал. Потом мне Лестер Крейн говорил, что Стивен Дантон тоже такое видел — три твари с ведьмой, только они свои мерзости творили в доме, где жила до этого семья Пул, рядом с фермой Дантона». — Он поднял глаза на Рэйчел. — Как это может быть воображением двух разных людей, в разное время и в разных местах?
Она не ответила. Лицо ее потемнело, она смотрела прямо перед собой.
— Показания Элиаса Гаррика в понедельник утром добавят еще дров в ваш костер, — сказал Мэтью. — Вы знаете, что он будет говорить. — Ответа не последовало. — Я так понимаю ваше молчание, что знаете. Потом мы выслушаем слова ребенка по имени Вайолет Адамс. Мне неизвестно, о чем она будет свидетельствовать. А вам? — Снова молчание. — Что бы это ни было, слова из уст ребенка будут вдвойне весомы. Магистрат весьма чувствителен к показаниям детей, и я бы вам посоветовал придержать язык, пока она будет говорить.
— Какую бы ложь она ни изрыгала? — спросила Рэйчел, все так же глядя прямо перед собой.
— Даже если она поклянется, что видела вас в уличной уборной с тремя сотнями демонов. Держите язык на привязи.
— Может быть, вам интересно будет узнать, — сказала Рэйчел, — что мать этого ребенка — именно та женщина, которая надушила мне голову таким ароматом прямо перед церковью. Констанс Адамс не делала секрета из своих чувств ко мне. — Рэйчел повернула голову, ее глаза встретили взгляд Мэтью. — Вы — клерк магистрата, поклявшийся соблюдать его закон. Если вы здесь не для того, чтобы шпионить по его поручению, почему вам не наплевать в высшей степени, что я буду говорить и чего не буду?
Мэтью продолжал ровнять листы бумаги. Закончив, он вложил их в ящик и закрыл крышку. Столько времени понадобилось ему, чтобы сформулировать ответ.
— Я очень любопытен насчет головоломок, — ответил он, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Я могу успокоиться только тогда, когда все кусочки идеально подходят. В данном случае… я чувствую, что многие кусочки силой уложены на неправильные места и потому растрепались по краям. Есть отсутствующие кусочки, которые требуется найти. И есть кусочки вроде бы правильные, но они — по крайней мере для меня — фальшивые. В этом и состоит мой интерес.
Последовало долгое молчание. Мэтью занял его очисткой пера. Потом она спросила с нажимом:
— Вы думаете, что я ведьма?
— Я думаю, — ответил он после некоторого размышления, — что в этом городе поселилось очень изощренное зло. Воплотилось оно в человеке или демоне, оно кажется сатанинским. Большего я сказать не могу.
— Я тоже, — сказала она. — Но кто бы ни был тот, кто перерезал горло моему мужу и изобразил меня в этом грязном маскараде, гореть за это придется мне.
Спорить с этим утверждением Мэтью не мог. Сожжение казалось действительно весьма близким.
«Ложь на лжи», — говорила миссис Неттльз.
«Что ей нужно — так это защитник, боец за правду».
Как правда здесь негусто представлена, так и бойцы, подумал Мэтью. Он всего лишь клерк, не более того. Не магистрат, не поверенный… и уж точно не боец.
Но в одном он был уверен, одно ему стало ясно после отвратительного переживания свидетельства Бакнера и бурной реакции магистрата. Как только закончатся допросы, Вудворд будет вынужден немедленно вынести решение о предании смерти Рэйчел Ховарт. Через несколько дней она сгорит дотла после прочтения ей этого приговора. А чья рука напишет его?
Собственная рука Мэтью, конечно же. Ему уже приходилось это делать, ничего нового.
Кроме того, что в этот раз ему предстоит унести с собой в могилу загадку кусочков, которые не укладываются в картину, и сойти в нее, мучаясь неразгаданными «почему».
Он закончил чистить перо, положил его вместе с чернильницей в коробку, после чего коробка отправилась в один из выдвижных ящиков стола, которые Уинстон, очевидно, очистил перед тем как везти в тюрьму, потому что стол был абсолютно пуст — свободен для дальнейшего использования.
Затем Мэтью растянулся на соломе — свежей, спасибо мистеру Грину, — закрыл глаза и попытался заснуть. Только потом до него дошло, что он бессознательно отодвинулся как можно дальше от решетки, отделявшей его от камеры Рэйчел Ховарт, и что в правой руке он сжимает Библию, отгораживаясь ею.
Глава 13
Когда магистрат добрался до лазарета доктора Шилдса — выбеленного мелом дома на улице Гармонии, он шел уже будто в тумане. И это ощущение давящей и слепящей тяжести связано было не только с физическим состоянием; это была еще и душевная тяжесть.
Вудворд только что ушел из дома Лукреции Воган. Миссис Воган была приглашена к двери симпатичной белокурой девушкой лет шестнадцати, которую старшая дама представила как свою дочь Шериз. Возвращая корзину с чайником и чашками, Вудворд поинтересовался, зачем миссис Воган хотела, чтобы красновато-коричневую чашку разбила Рэйчел Ховарт.
— Вы-то, человек городской и утонченный, понимаете, — сказала миссис Воган, — что теперь эта чашка стала куда ценнее, чем раньше.
— Ценнее? — спросил Вудворд. — Каким образом осколки чашки могут быть дороже целой?
— Потому что чашку разбила она, — был ответ, который только сильнее озадачил магистрата. Очевидно, это отразилось у него на лице, потому что миссис Воган пояснила: — Когда ведьму предадут смерти, а Фаунт-Роял снова успокоится, жители города захотят иметь что-то в память о том страшном времени, которое нам пришлось пережить. — Она улыбнулась, и Вудворд мог бы назвать эту улыбку только ледяной. — Конечно, на это уйдет время, но, если правильно подать осколки разбитой чашки, они пойдут дорого, как амулеты, приносящие удачу.
— Простите? — Вудворд чувствовал, что туман обволакивает мозг.
— Я специально выбрала оттенок самый близкий к кровавому, какой только нашла, — сказала миссис Воган, и в ее голосе прозвучала интонация быстро соображающего человека в разговоре с тугодумом. — Кровь ведьмы. Или алые слезы ведьмы. Я еще не решила, так говорить или этак. Это же вопрос воображения, понимаете?
— Я… боюсь, что у меня воображение не так хорошо развито, как у вас, — сказал Вудворд, и густой ком закупорил ему горло.
— Спасибо, что вернули так быстро. В свое время я смогу сказать, что осколки чашки, разбитой ведьмой, передал мне собственными руками магистрат, предавший ее казни. — Тут у миссис Воган появились небольшие морщинки на лбу. — А скажите мне, что станет с соломенными куклами?
