ЮРИЙ МУХИН - СССР имени БЕРИЯ
И другая сторона этого вопроса. Ведь некомпетентность может быть не только следствием отсутствия стимулов, но и следствием врожденных лени и тупости. На производстве, в живом деле такие люди работать не смогут, но чтобы контролировать работу других так, как это требуется от партийного аппарата, компетентность и не требуется. Следовательно, мы уйдем и работа в партаппарате станет вожделенной мечтой ленивого дурака с честолюбивыми мечтами.
Поймите, если мы не примем меры, то пройдет одно поколение, и во всем Советском Союзе некомпетентные люди, дураки, будут руководить знающими людьми.
Мы обязаны провести разделение ответственности: государственная власть – у Советов, а подбор кадров и пропаганда – у партии. Мы обязаны это сделать и для спасения Коммунизма, и для спасения СССР.
– Да хватит нас убеждать в пользе молока, – раздраженно сказал Молотов. – Речь не об этом. Если мы объявим, что уходим от государственной власти, то партия потеряет авторитет и способность вести ту самую пропаганду, за которую ты ратуешь. А как быть коммунистическим партиям за рубежом? Чтобы начать движение к коммунизму, нужно взять власть, а как им ее брать в своих странах, если мы от власти откажемся? Им и будут говорить – вон большевики пропагандой занимаются, вот и вы занимайтесь, и к власти не лезьте!
– Хочу сказать по поводу пропаганды на фронте, – вновь вступил в спор Хрущев. – Я, пожалуй, из всех членов Политбюро больше всех накомиссарил и никто меня не упрекнет, что я комиссарил с фронтового тыла. Так вот, скажу я вам, пропаганда она особенно хороша, когда у тебя есть власть приказать расстрелять труса перед строем. Такая пропаганда остальных трусов убеждает лучше, чем все тома Карла Маркса!
Берия пропустил слова Хрущёва мимо ушей, и продолжил спор с Молотовым.
– А надо ли нам, чтобы все страны строили коммунизм и брали власть только по нашему образу и подобию? – перефразировал он слова из Библии. – Так ли уж, и всем ли нужны революции и кровь гражданских войн? Может коммунистам за рубежом нужно сначала пропагандой взять власть в умах людей, а потом прийти к власти на выборах?
А для успеха их пропаганды, как раз и нужно, чтобы наша партия была сильна именно в этом – в пропаганде, а уровень жизни советского народа был примером для народов других стран.
– Ну, это уж прямой мелкобуржуазный лепет! – возмутился Каганович.
– Социал-демократчина! – подтвердил Микоян.
– Подождите, товарищи, – вмешался Сталин, – мы путаем вместе два вопроса и поэтому превращаем обсуждение в свалку. Вопросы надо разделить. Первый вопрос – надо ли передать власть Советам? Второй – как это сделать?
Какое мнение по первому вопросу?
– Какое тут может быть мнение? – вопросом на вопрос ответил Каганович. – Если мы коммунисты, то передать власть народу обязаны.
Остальные согласно молчали, и Сталин вопросительно посмотрел на Хрущева.
– Я тоже «за», товарищ Сталин, – ответил Хрущев.
– Тогда второй вопрос, – не спеша, начал Сталин. – У нас нет необходимости кричать об этой передаче власти на всех перекрестках.
Начнем с того, что мы фактически уже не управляем страной с помощью Политбюро. Начиная с 1941 года, Политбюро рассматривает только вопросы назначения на государственные и партийные должности и вопросы пропаганды.
И нам осталось и работу всей партии повернуть в это русло. Дело это не такое, чтобы мы обязательно с ним спешили, его нужно проводить неукоснительно, но не спеша.
Товарищи правы – нам нельзя ни оскорблять партию, ни подрывать доверие к ней. Нужно дать ей время осознать и освоить новые исторические задачи.
Мы изменим устав партии, открыто обсудим его проект, а затем соберем съезд партии и примем новый устав.
Не вижу необходимости и даже считаю вредным сосредотачивать внимание коммунистов и народа на том, что партия передает всю полноту власти Советам и народу. Иначе получиться так, что Советы и народ ее до этих пор не имели.
Проведем перестройку так, как будто это к Советской власти прямого отношения не имеет, а является сугубо нашим, партийным делом, а это, собственно, так и есть.
– Правильно, согласился Молотов, – есть дела, которые не терпят шума. Проведем перестройку тихо.
– И не спеша, – добавил Хрущев.
Это компромиссное предложение Сталина разрядило обстановку, и было видно, что оно всех устраивает.
– Я против! – решительно заявил Берия. – Такое дело нельзя делать тайно, в этом случае умолчание равносильно обману. Это недостойно!
– Почему? – удивился Сталин.
– Создается впечатление, что мы в нем не уверены и молчим, чтобы в случае чего все вернуть назад. Это недостойно.
– Тебя что волнует – абстрактное достоинство, или авторитет партии? – уже рассерженно спросил Сталин.
– И то, и то! Поэтому и против!
– Хорошо, – холодно закончил обсуждение Сталин, – тогда голосуем. Кто «за»?
Кроме Берии, все подняли руки.
– Предложение принято, – подытожил Сталин, – а товарищ Берия подчинится дисциплине.
НОВЫЙ ПОВОРОТ В РАССЛЕДОВАНИИ
Конец лета и осень 1952 года оказались для Сталина и Берии чрезвычайно загруженными. Берия был занят идущей полным ходом разработкой ядерного[1] оружия, увеличением добычи нефти и угля.
Созданием атомной бомбы, наработкой плутония и оружейного урана было положено начало в создании ядерного щита СССР, теперь требовалось развивать успех.
Увеличение производства плутония и урана-235 требовало резкого увеличения добычи и переработки урановых руд, требовало изготовления блоков из урана для ядерных реакторов, требовало развития радиохимии, получения в больших количествах гексафторида урана для диффузионных заводов, развития машино- и приборостроения. Начальник Первого главного управления Спецкомитета Б.Л.Ванников перестал справляться со все возрастающим объемом работ, и Берия его разгрузил: в конце 1949 г. в ПГУ была проведена реорганизация: из состава ПГУ были выделены Горнометаллургическое управление и часть других подразделений, а на их базе организовано Второе главное управление (ВГУ) Спецкомитета при Совете Министров СССР. В состав ВГУ кроме основного комбината по добыче урана №. 6 (Таджикистан) было передано из ПГУ еще 7 предприятий, включая строительную организацию и завод № 48 («Молния»).
Дело создания ядерного оружия росло, как на дрожжах.
Само собой, на комбинате № 817 (Челябинск-40) совершенствовалась работа первого советского промышленного реактора, и строились новые ядерные реакторы. Уже 15 июля 1950 года был пущен более совершенный уран-графитовый реактор АВ-1, а в 1951 году введены реакторы АВ-2 (6 апреля), АИ (22 декабря) и реактор ОК-180 (17 ноября). И там же в 1952 г. вводится в строй реактор АВ-3 (24 мая). Кроме плутониевого производства в Челябинске-40, в марте 1949 г. для расширения производства делящихся материалов правительство принимает решение о строительстве Сибирского химического комбината (№ 816, город Томск-7), а потом были построены уран-графитовые реакторы для наработки плутония и в Красноярске-26.
Ту атомную дубинку, которой США пугали весь мир, Берия уверенно ломал через колено. Мечтаете нанести по СССР удар двумя сотнями атомных бомб? Мечтайте! В ответ получите такое же количество таких же бомб!
А Сталин же, кроме текущего управления страной, обдумывал и разрабатывал новый устав партии, оценивал те замечания, которые поступали к проекту этого устава от коммунистов, обдумывал персональный состав руководящих органов партии, скрупулезно вникал в числа отчетного доклада съезду. Кроме того, этой же осенью Советский Союз проводил Конгресс народов мира, а это тоже требовало больших затрат времени. И, еще, в Москву приехал МаоЦзэдун, жил у Сталина на втором, гостевом, этаже Ближней дачи и Сталин вел с ним переговоры по заключению союзного договора с великим соседом.
На какой-либо тщательный контроль по делу Абакумова не было времени, и хотя протоколы допросов в Политбюро приходили, но всю борьбу с еврейским заговором возглавил Хрущев. Под его руководством были осуждены члены бывшего Еврейского антифашистского комитета за шпионаж, были еще некоторые разоблачения, но дело Абакумова не продвинулось ни на шаг.
А на это дело смотрели всерьез. Ведь МГБ – это достаточно хорошо вооруженная организация, кроме того, защищенная законами и документами. Кто не подчинится человеку, предъявившему удостоверение сотрудника МГБ? И если уж сотрудники МГБ занялись террором, то это было страшно.
Поэтому вскрыть заговор в МГБ требовалось как можно быстрее, однако Абакумов глупо выкручивался на допросах, но о причинах своего проеврейского поведения молчал, а, главное, молчал, почему он замял расследование убийства Щербакова. Арестованные вместе с ним евреи, работники МГБ и прокуратуры, признавались во многих мелких проступках, в обычном для определенной части евреев расизме, но еврейский заговор с целью терроризма отрицали решительно.
