Суд - Ардаматский Василий Иванович

Очень вкусно позавтракали, после чего Лукьянчик сказал, что ему хотелось бы отдохнуть с дороги, и попросил оставить его одного. Все французы уехали, условившись с Лукьянчиком, что ночью повезут его смотреть стриптиз и еще что-то похлеще, что ярко свидетельствует о моральном распаде мира капиталистов. Коммунист Лукьянчик должен знать, как происходит этот распад, и потому он поедет…

Оставшись один, Лукьянчик вызвал свой «кадиллак» к подъезду, надел новенький светло-серый костюм и поехал в Париж побродить по магазинам — надо посмотреть, как они решают и проблему торговли, и, честно признаться, надо кое-что купить. Его грудь приятно теснила пачка французских денег, которые ему вручили в Москве на аэродроме, сказав:

— Товарищ Лукьянчик, излишествовать, конечно, не надо, но все, что вам приглянется для себя и для жены, купите, французы должны видеть, что вы приехали из великой и богатой страны…

Он взял деньги и подумал: а в той своей поездке он в жаркий день не мог позволить себе выпить бутылку кока-колы, ибо ему еле-еле хватило на голубую кружевную комбинацию, которую умоляла его привезти жена. А когда он пожаловался на это кому-то из своих, ему нахально заявили, что во Францию его посылали не за барахлом…

Нет, нет, теперь все было иначе… И Лукьянчик видит этот прогнивший мир накоротке и даже может кое-что потрогать рукой.

Ту первую ночь в Париже он не забудет никогда… Сперва его свезли в «Мулен Руж» — по названию это почему-то «Красная мельница», а на самом деле нечто совсем другое. Лукьянчик и Филипп Рени сидели в ложе, и буквально в шаге от них на дощатом помостике подтанцовывала одна из женщин, и все они были голые, на них были только прозрачные шарфики неизвестно для чего. И эта рядом была до того красива, прямо хоть вскочи, хоть падай от восторга. Лукьянчик поймал ее взгляд, и она улыбнулась ему весело и стыдливо, прямо позвала его, если у него, конечно, есть деньги и времечко. Были у него и деньги и времечко, но была при нем еще и партийная дисциплина, которая охладила его и привела в сознание. Так что, когда его потом привезли в другое место на стриптиз и он увидел, как раздевалась на сцене худая, злая женщина, ему стало так противно, что он подтолкнул локтем Филиппа Рени и сказал:

— Не пойти ли лучше хорошо и вкусно поужинать…

И был ужин! В ресторане, между прочим, «Максим» — почему он так назван, Лукьянчик не успел узнать, так как три официанта стали таскать на стол им такие блюда… такие блюда…

Не надо будить Лукьянчика, пусть он спит — наяву ему предстоит нелегкая и опасная работа в своей не очень-то комфортной стране…

Глава семнадцатая

Дело взяточников с базы стройматериалов в суде было разобрано, и Куржиямскому хотелось бы поскорее его забыть. Получилось жутко нескладное дело. Любовцев был прав — не надо было отвлекаться на Ростовцева и, не затягивая, провести следствие по взятке. Между тем тот Ростовцев наверняка не спал и бросился выручать Ревзина. Слушание дела сразу пришлось откладывать: единственный свидетель взятки — сторож базы — запил и попал в психиатрическую больницу. Потом адвокаты подняли вопрос о неправомерности считаться с показаниями свидетеля, только что вышедшего из больницы. Несколько дней было потрачено на получение из больницы справки, что их бывший больной давать показания в суде может. Но тут свидетель выкинул новый номер — заявил, что передачи денег он вообще не видел, а те первые показания дал со зла на работников базы, которые не предоставили ему три отгульных дня. И вообще, то, что он говорил следователю, он решительно не помнит, так как у него тогда гудело в голове и вдобавок его запугали в милиции. Немедленно отказались от признания взятки и оба жулика с базы. Но один из них неосторожно заявил: «Ни к чему нам взятки давать, у нас такая плохая охрана материала, что его и так можно вывезти». И другой добавил: «У нас, бывает, и без наряда получают, позвонит начальство, даже толком не скажет, что выдать и сколько». Тогда судья стал развивать эту тему. Ревзин тоже, конечно, отказался от признания взятки, но тут же, не подумав, стал помогать судье и фактически дал показания о бесхозяйственном хранении стройматериала на базе, он даже сказал, что, когда он получал материал, никакого контроля не было и грузили до отвала… Сложилась занятная ситуация: по показаниям самих работников базы и свидетельскому показанию Ревзина суд мог предъявить работникам базы обвинение в преступной бесхозяйственности и нарушении порядка хранения государственного имущества, что способствовало его расхищению. Сторожа суд привлек к уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Работники базы получили по три года тюремного заключения. Ревзин, как он, спохватившись, ни выкручивался, получил условный приговор — год принудительных работ…

По окончании процесса Куржиямский зашел к судье, там был и поддерживавший обвинение прокурор. У обоих лица злые, разговор с ними ничего приятного Куржиямскому не сулил.

Поздоровались. Помолчали.

— Еле разжевали недопеченную булку, — сказал наконец судья.

— Но вы повернули дело здорово, — ответил Куржиямский.

— Еще здоровее могут повернуть дело защитники, — усмехнулся судья.

— В общем, типичный брак в нашей работе, — сказал прокурор. — Простить себе не могу, что принял это дело, а не вернул для доследования.

Ладно махать кулаками после драки, — примирительно сказал судья и обратился к Куржиямскому: — А на вашем месте я бы эту базу в покое не оставил. За спиной у этих двух крыс наверняка есть кто-то покрупнее. Вы посмотрите, почему в это дело влез адвокат Слонимский, который обычно на такие делишки не разменивается? А за час до суда мне позвонил некий Ростовцев, интересовался, что грозит Ревзину? На мой вопрос, почему он этим интересуется, ответил, что собирался взять Ревзина к себе в «Автоэкспорт» на работу, так, мол, его чуть не подвели безответственные рекомендатели.

Куржиямский даже дыхание затаил:

— Точно Ростовцев звонил?

— Так, по крайней мере, назвался. А что?

— Я уверен, что за спиной у Ревзина находится именно он.

— Тогда вам и карты в руки продолжить работу с этой базой.

— И у меня впечатление, — добавил прокурор, — что Ревзин тут гость с другой свадьбы. Это было видно и по тому, как он на допросах нервно оберегал свою спину, чтобы нельзя было за нее посмотреть…

Вернувшись к себе в отдел, Куржиямский сразу прошел к начальнику и доложил ему о суде. Выслушав его совершенно спокойно, Любовцев вдруг спросил весело:

— Как сказал судья? Недопеченная булка? Молодец судья — точно выразился о вашей деятельности как пекаря.

— А разве вы сами не торопили меня с этим делом? — разозлился Куржиямский.

— А мне всегда приходится вас торопить, учитывая вашу способность к неторопливым размышлениям о смысле жизни. Но разве я хоть раз рекомендовал вам вынимать из печи недопеченные булки? В общем, договоримся — следствие мы провели плохо. Это раз. Базу мы в покое не оставим. Это два. Но займется ею лейтенант Курзенков. Введите его в курс дела. Это — три. Четвертое — Зарапин со своим новым делом один зашивается. Сейчас же подключайтесь к нему, с ним вдвоем у вас получается лучше. Дело очень путаное — винные склады, неучтенная продукция в большом масштабе и труп в придачу.

— Чего это мы вдруг трупами занялись? — спросил Куржиямский.

— Не волнуйтесь. Трупом занимается Харьковский угрозыск и тамошняя прокуратура, но труп тот снят с площадки цистерны с вином. Харьковский угрозыск просит нас при разборе винного дела помнить о трупе. Ясно? Может, у вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Куржиямский пошел к Зарапину в винные подвалы. А там темно в прямом и переносном смысле. Лабиринты хранилищ почему-то освещались тусклыми и к тому же грязными лампочками, болтавшимися под отсыревшим сводчатым потолком. Густо пахло брагой.

Зарапин сидел в бухгалтерии склада. Справа и слева над его кудрявой головой возвышались шаткие башни из пухлых папок с бухгалтерской документацией. За другим столом сидела сильно раздавшаяся женщина в пестром платье. По ходу знакомства Зарапина с документами она отвечала на его вопросы и поминутно вытирала платком вспотевший лоб, хотя в подвале было прохладно.