Вадим Волобуев - Агент его Величества
Катакази, конечно, не догадывался, какая буря бушует в сердце женщине. Тайно вывезя её в Рок-Айленд, он пребывал в уверенности, что она находится целиком в его власти. Это заблуждение, вообще свойственное людям, которые привыкли повелевать, превратилось у резидента в самоуспокоенность. Изощрённо провернув дело с Костенко, он не сомневался, что уж с этой взбалмошной девчонкой он справится без труда. А посему, выслушав её отчёт, он немного поразмышлял в одиночестве и направился к своему подопечному.
Тот по всей видимости ещё не пришёл в себя после беседы с прекрасной шпионкой. Глаза его горели, пальцы слегка дрожали от волнения. Открыв дверь, он несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот.
– Что с вами, гардемарин? – спросил Катакази.
– Н-нет, ничего… Вы ко мне?
– Разумеется. Иначе зачем бы я постучал в вашу дверь?
– Да, конечно. – Чихрадзе смущённо усмехнулся. – Глупый вопрос.
– Позволите войти?
– Естественно. Прошу.
Константин Гаврилович прошёл в номер, плюхнулся в кресло. В комнате ещё стоял запах Мэри, но Катакази сделал вид, что не заметил его.
– Вот что, Давид Николаевич. Билетов на ближайший поезд мне достать не удалось, поэтому мы задержимся здесь на несколько дней. Вы не против?
Чихрадзе чуть не задохнулся от счастья. С большим усилием подавив вспышку ликования, он напустил на себя небрежный вид и пожал плечами.
– А что мне остаётся? Даже если бы я был против, быстрее поезда всё равно не поспеешь.
– Отчего ж! По крайнему случаю можно нанять дилижанс.
– Нет уж, спасибо, – вздрогнул грузин. – Дилижансами я сыт вдоволь.
Катакази рассмеялся.
– Не опоздайте на ужин, господин гардемарин. Встретимся в ресторане.
Он поднялся и направился к двери.
– Кстати уж, – обернулся он, – коль скоро мы здесь застряли, предлагаю вам сходить в местный театр. Как вы на это смотрите?
– Почему нет? С превеликим удовольствием.
Константин Гаврилович махнул ему рукой и вышел. Чихрадзе, вне себя от радости, принялся мерить шагами комнату. Он вышел на балкон, окинул взглядом город. Тьма ещё не вполне окутала Рок-Айленд, повсюду возвышались серые башни домов, горели цепочки фонарей, внизу ездили экипажи и ходили люди. Чихрадзе втянул в себя воздух, пропитанный гарью и смогом, кашлянул с непривычки. Повернув голову налево, он вдруг увидел на одном из соседних балконов Мэри Бойд. Она с каким-то страхом посмотрела на него, заметила его взгляд, и исчезла в номере. Гардемарин остался стоять с открытым ртом, потрясённый открытием. Оказывается, она – его соседка. Вот удача! Первым его стремлением было кинуться к ней, упасть в ноги, облобызать их, но он пересилил себя. Кто знает, как она встретит незванного визитёра? Не выставит ли вон, обиженная беспардонным вторжением?
Чихрадзе вернулся в комнату и, сжигаемый бурлящей энергией, принялся считать минуты, оставшиеся до ужина. Все его мысли были о ней. Он надеялся, что она опять придёт в ресторан, пусть даже с кавалером, и снова улыбнётся ему или хотя бы чуть заметно кивнёт. Он чувствовал, что между ними установилась незримая связь.
Увы, за ужином её не было. Гардемарин приуныл, был неразговорчив. Константин Гаврилович, глядя на него, прятал улыбку. Он понимал причину грусти своего подопечного и внутренне наслаждался триумфом. Значит, его тактика сработала, и Чихрадзе покорился соблазнительнице. Оставалось лишь считать часы, когда он развяжет свой язык.
Отсутствие красавицы было точно рассчитанным ходом. Ничто так не распаляет чувства влюблённого, как холодность объекта его страсти. Оставляя мисс Бойд в комнате, Катакази целил в самую сердцевину души Чихрадзе. Он хотел проверить, искренна ли была его неприветливость со шпионкой, когда она явилась к нему в номер, или он чего-то опасался, выставляя её за дверь. Теперь, видя отчаяние грузина, он убедился, что гардемарин лишь изображал неприступность, втайне думая о прелестной американке.
Катакази, разумеется, не мог догадываться, что сам оказался на крючке, и что все его искусные планы – лишь следствие лукавства мисс Мэри Бойд.
В театре давали итальянскую оперу. Чихрадзе не слишком обожал этот жанр, но после путешествия на партизанских телегах любое приобщение к цивилизации вселяло в него радость. Он не понимал ни слова из того, что доносилось со сцены, и всё же был счастлив. Лишь одно тревожило его – увидит ли он снова Мэри Бойд. Эта мысль не отпускала его ни на мгновение, и даже сейчас, глядя на карнавальное мелькание костюмов, он думал о её белом платье с узким лазоревым пояском на талии.
Опера закончилась неожиданно скоро, и начались народные песни. На сцену вышел небольшой ансамбль с банджо, скрипкой и контрабасом, вперёд выступили две девушки в простых платьях, чуть позади маячил здоровенный детина в клетчатой рубахе и суконном комбинезоне на подтяжках. Грянула музыка, девушки, держась за руки, начали что-то петь, детина отплясывал гопака. Народ в зале развеселился, послышались хлопки и задорный свист. Чихрадзе недоумённо повернулся к своему спутнику.
– Это театр?
– Местный обычай, – пояснил Катакази, разводя руками. – Каждое представление сопровождается народными танцами или номерами менестрелей.
– Кто такие менестрели?
– Артисты, изображающие негров.
– Понятно.
Песни всё продолжались и продолжались, конца края им не было видно. Ансамбль имел бурный успех, люди пускались в пляс, подпевали и оглушительно вопили от восторга.
– Как бы не было стрельбы, – озабоченно заметил Катакази.
– Чего? – не понял Чихрадзе.
– Стрельбы. Американцы обожают стрелять в потолок, когда им что-то нравится.
Но стрельбы к счастью не было. Зато когда ансамбль грянул очередной бойкий напевчик, на дальнем балконе справа от ложи гардемарина поднялась прекрасная девушка в открытом зелёном платье с огромной рубиновой брошью и перламутровой ниткой жемчуга на смуглой шее. Чихрадзе ойкнул от неожиданности. Это была его ненаглядная. Ничего удивительного, что он не мог узнать её – в этом ослепительном наряде она походила скорее на русскую княжну, чем на американку с восточного побережья. Встретив его восхищённый взгляд, она осклабилась и чуть заметно кивнула. Дрожь пробежала по телу Чихрадзе. Он покрылся потом, руки его скользнули по перилам балкона.
– Что с вами? – наклонился к нему Катакази. – Вы нездоровы?
– Нет, всё в порядке, – пробормотал грузин. – Благодарю вас.
Мэри принялась подпевать артистам. Люди оборачивались к ней, смотрели во все глаза на эту чаровницу и тоже включались в пение. Постепенно воодушевление перекинулось на самые дальние сектора, и вот уже весь зал в едином порыве распевал весёлую песню с лихим речитативом.
Ах, как же сильно я тоскую
По той земле, откуда род веду я.
Посмотри! Посмотри!
Посмотри! Диксиленд.
Там белые раскинулись поля,
И там средь хлопка свет увидел я.
Посмотри! Посмотри!
Посмотри! Диксиленд.
Как жаль, что я не в Дикси.
Ура! Ура!
Я право жить и право умирать
В родном краю сумею отстоять
Далеко, далеко,
Далеко на юге в Дикси.
Ткач Вильям был известный прохиндей,
Женился на старушке без затей.
Посмотри! Посмотри!
Посмотри! Диксиленд.
Оскалив зубы словно барракуда,
Прижал к себе невесту на минуту.
Посмотри! Посмотри!
Посмотри! Диксиленд.
Как жаль, что я не в Дикси.
Ура! Ура!
Я право жить и право умирать
В родном краю сумею отстоять
Далеко, далеко,
Далеко на юге в Дикси.
Ужасен как тесак он был,
Но тем её совсем не огорчил.
Посмотри! Посмотри!
Посмотри! Диксиленд.
Их брак недолговечным был,
И вскоре Вилли сердце ей разбил.
Посмотри! Посмотри!
Посмотри! Диксиленд.
Как жаль, что я не в Дикси.
Ура! Ура!
Я право жить и право умирать
В родном краю сумею отстоять
Далеко, далеко,
Далеко на юге в Дикси.
Слушая песню, Катакази с неодобрением поджимал губы. Взбалмошная девчонка дала волю чувствам и поставила под угрозу его миссию. Кто же открыто выражает свои симпатии к Югу в Иллинойсе? Как-никак идёт война, и сочувствие к врагу могут истолковать как предательство. Особенно если это сочувствие проявляет уличённая шпионка. Нет-нет, всё-таки с женщинами нельзя иметь дела. Они слишком порывисты и неспособны трезво рассуждать.
Зато Чихрадзе был восхищён. Глядя на свою богиню, он всё глубже погружался в какой-то исступлённый транс. Оглушительный хор голосов, гремевший под сводами театра, будоражил его кровь.
– Это удивительно… удивительно, – шептал он. – Как в Грузии…
– Вы тоже поёте в театрах? – насмешливо полюбопытствовал Катакази.
– Вам бы всё ёрничать. Неужели вы глухи к прекрасному?
Резидент не ответил. Его веселило это упоение, а молодой задор он находил жалким.
