Борис Акунин - Коронация, или Последний из романов
— Vous êtes fou! — воскликнула мадемуазель, рывком высвободила руку и схватила меня за локоть. — Vous êtes fou! N'y pensez pas! Je compte les détours, nous sommes presque la![30]
— Поздно, я уже надавил, — сказал я и крепко сжал шар обеими руками.
А ещё через минуту карета и в самом деле остановилась.
— Ну, выхучай Господь, да? — шепнула Эмилиями перекрестилась, но не по-православному, а на свой католический лад, слева направо.
Дверца отворилась, и я сощурился от яркого света. Никто мне глаз не завязывал, и я увидел облупленную стену маленькой часовни, а поодаль, в сотне шагов, башни и колокольни большого старинного монастыря. Ступив на подножку, украдкой осмотрелся по сторонам. У пруда сидели с удочками рыбаки, а на краю ближнего сквера зеленел свежей листвой узловатый дуб, в дупле которого предположительно прятался старший агент Кузякин. На душе стало чуть-чуть спокойней, хотя ненадевание повязки, вероятнее всего, означало, что живыми Линд выпускать нас не намерен. Мадемуазель высунулась из-за моего плеча и тоже принялась оглядываться — ах да, она ведь оказалась здесь без повязки впервые. Ничего, господин доктор, подумал я, пропадём, так вместе с вами, и прижал к груди узелок.
Кучер, стоявший сбоку от распахнутой дверцы, схватил меня за локоть и дёрнул: слезай, мол. Я поморщился — такая силища была в этих стальных пальцах.
Ржавая дверь с увесистым навесным замком, почти не скрипнув, открылась нам навстречу.
Я вошёл в полутёмное помещение, более просторное, чем казалось снаружи, и увидел несколько мужских фигур. Прежде чем успел их разглядеть, дверь за нами закрылась, но от этого свет не исчез, а лишь сделался из сероватого желтоватым — на стенах висело несколько масляных светильников.
Людей Линда было четверо. Прежде всего я обратил внимание на седого сухонького господина с безгубым, нерусским лицом и в стальных очках. Неужто это и есть доктор Линд? По обе стороны от него стояли двое высоких и плечистых, чьи лица тонули в тени, — надо полагать, телохранители. Четвёртым был кучер, вошедший следом и привалившийся спиной к двери, как бы отрезая нам путь к отступлению.
Один из телохранителей замахал рукой на кучера, явно требуя, чтобы тот вышел.
Кучер кивнул, но не тронулся с места. Телохранитель сердито указал пальцем на дверь. Кучер скрестил руки на груди.
— Taubstummer Dickkopf![31] — выругался верзила.
Так вот почему возница вёл себя с нами так странно. Теперь понятно, отчего Линд не боялся, что бородач попадёт в руки полиции.
Второй телохранитель сказал, тоже по-немецки:
— Да чёрт с ним, пусть торчит. Ему, поди, тоже любопытно.
Но здесь седой господин властно протянул руку к узелку, и я понял, что начинается самое главное.
— Принесли? Давайте, — тусклым голосом сказал он по-французски.
Я бросил на пол платок, в который был завернут шар, открыл крышечку и камень сверкнул из своего бархатного гнезда ленивым, приглушённым блеском.
Медленно и ясно выговаривая каждое слово, я объяснил про сюрприз и про условия обмена. Слава Богу, мой голос ни разу не дрогнул. Тут самое важное было, чтобы Линд поверил — если понадобится, я не струшу.
Он выслушал меня не перебивая и кивнул, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Нетерпеливо щёлкнул пальцами:
— Хорошо-хорошо. Давайте, я проверю.
И вытащил из кармана маленькую, окованную медью лупу.
Выходит, это был не Линд, а ювелир — как и предсказывал Фандорин. Я поддел двумя пальцами маслянистый камень, который охотно и как-то даже уютно лёг в мою ладонь, будто был сотворён как раз по её мерке. Второй рукой я осторожно прижал бомбу к груди.
Ювелир взял бриллиант и подошёл к одной из ламп. Телохранители — или кто они там были на самом деле — обступили мастера и шумно засопели, когда грани «Орлова» вспыхнули нестерпимым сиянием.
Я оглянулся на мадемуазель. Она стояла неподвижно, сцепив пальцы. Приподняв брови, показала взглядом на шар, и я успокаивающе кивнул: не беспокойтесь, не уроню.
Света масляной лампы ювелиру показалось мало. Он достал ещё и электрический фонарик, подвигал пружиной. Тонкий, яркий луч коснулся бриллианта, и я прищурился — показалось, что от камня посыпались искры.
— Alles in Ordnung,[32] — бесстрастно произнёс ювелир на нечистом немецком и спрятал лупу в карман.
— Верните камень, — потребовал я.
А когда он не выполнил моё требование, я угрожающе вытянул вперёд обе руки с раскрытым шаром.
Ювелир пожал плечами и положил бриллиант обратно в нишу.
Ободрённый успехом, я повысил голос:
— Где его высочество? Теперь по условиям договора вы должны немедленно его вернуть!
Безгубый показал пальцем на каменный пол, и я лишь теперь заметил чёрный квадратный люк с чугунным кольцом.
— Кому он нужен, ваш мальчишка. Забирайте, пока не подох.
В устах этого респектабельного господина грубое слово crever,[33] произнесённое применительно к малютке, прозвучало так неожиданно и страшно, что я содрогнулся. Господи, что это за люди!
Мадемуазель, шумно втянув воздух, бросилась к люку, схватилась за кольцо и потянула изо всех сил. Дверца немного приподнялась и тут же с гулким, металлическим стуком снова упала в пазы. Ни один из громил не тронулся с места, чтобы помочь даме. Эмилия в отчаянии оглянулась на меня, но и я не мог прийти ей на помощь — для этого пришлось бы положить шар.
— Aufmachen![34] — угрожающе крикнул я и поднял бомбу повыше.
С видимой неохотой один из бандитов отодвинул мадемуазель и легко, одной рукой откинул крышку.
Открылся проём, но не чёрный, как я ожидал, а наполненный трепещущим светом — очевидно, в подземелье тоже горел масляный фонарь. Оттуда пахнуло сыростью и плесенью.
Бедный Михаил Георгиевич! Неужто его продержали в этой дыре столько дней!
Подобрав подол, мадемуазель стала спускаться. Один из верзил последовал за ней. У меня шумно и часто стучало в висках.
Я услышал донёсшийся снизу шум голосов, а потом пронзительный крик Эмилии:
— Mon bébé, mon pauvre petit! Tas de salauds![35]
— Его высочество мёртв? — взревел я, готовый бросить бомбу на пол и будь что будет.
— Нет, он жив! — услышал я. — Но совсем плохой!
Не могу передать, какое облегчение я испытал в эту минуту. Ну конечно, его высочество простужен, ранен, одурманен опиумом, но главное — он жив.
Ювелир протянул руку.
— Дайте камень. Сейчас ваша спутница вынесет ребёнка.
— Пусть сначала вынесет, — пробормотал я, вдруг сообразив, что не имею представления, как вести себя дальше — в инструкциях Фандорина на сей счёт ничего не содержалось. Отдавать камень или нет?
Внезапно оставшийся телохранитель с неожиданным проворством прыгнул ко мне и обеими руками сжал мои ладони, державшие шар. Толчок вышел совсем незначительный, и взрывной механизм не сработал, но бриллиант выкатился из ниши и с щёлкающим стуком поскакал по полу. Ювелир подхватил его и сунул в карман.
Бороться с верзилой было бесполезно, а сзади уже подошёл чернобородый кучер, в нечеловеческой силе которого я имел возможность убедиться. Господи, я всё погубил!
— Вот и сюрприз номер два, — шепнул мне в ухо глухонемой и в ту же секунду стукнул бандита кулаком по лбу. Мне показалось, что не так уж сильно, но глаза немца закатились, он разжал свои ручищи и осел на пол.
— Держите крепче, — сказал кучер голосом Фандорина.
В один скачок оказался подле ювелира и зажал ему рукой рот, одновременно приставив снизу к подбородку стилет.
— Taisez-vous! Un mot, et vous êtes mort![36] Зюкин, отключите кнопку, бомба нам больше не понадобится.
От стремительности, с которой происходили события, я был в оцепенении и неожиданному превращению кучера в Фандорина совсем не удивился — куда больше меня почему-то поразило то, что Эраст Петрович совершенно перестал заикаться.
Я послушно подцепил ногтями утопленную кнопку и потянул — она с лёгким щелчком выскочила.
— Крикните, что камень у вас и что ребёнка можно выпускать, — тихо сказал Фандорин по-французски.
Ювелир захлопал глазами с противоестественной быстротой — кивнуть он не мог, потому что этим жестом насадил бы свою голову на клинок.
Фандорин убрал руку с его рта, но кинжал по-прежнему держал вертикально вверх.
Пожевав проваленным ртом и облизнувшись, пленник запрокинул голову назад, будто хотел рассмотреть что-то на потолке, и вдруг громко закричал:
— Alarme! Fuiez-vous![37]
Он хотел крикнуть что-то ещё, но узкая полоска стали вошла ему между горлом и подбородком по самую рукоятку, и ювелир захрипел. Я охнул.
Убитый ещё не успел рухнуть на пол, а из люка уже высунулась голова — кажется, того самого бандита, что давеча спустился вниз с мадемуазель.
