Дарья Плещеева - Число Приапа
– А как они догадались, что нужно связаться с вами? – наконец спросил Полищук.
– Очень просто – я оставил им в «Последней надежде» визитную карточку.
– Как, когда?
– Когда забыл там крышечку от объектива, – усмехнулся антиквар. – Эта красавица, когда мы уходили, уже чувствовала угрызения совести – насколько при ее профессии вообще возможна совесть. В этом отношении антивары и буфетчицы где-то на одной ступеньке. Ей уже было жаль помирающего старикашку. Поэтому она согласилась выполнить мою просьбу. Я написал на карточке три слова – «в связи с Вецозолсом и Тирумсом». И попросил отдать двум старым чудакам, моим конкурентам, которые разъезжают по окрестностям и собирают предметы старины. Чем я рисковал? Ничем. А они позвонили. Это было, когда мы собирались провести романтический вечер возле старого коровника. Помните – когда вы собрались в одиночку арестовывать Гунара Лиепу? Перед тем как нашли….
– И вы рассказали им про Батлера?
– Да, я рассказал им про Батлера. Все, что знал.
– Но вы же говорили с этими людьми прямо при нас! – возмутился следователь.
– Это люди моего поколения. Когда я им сказал «спрашивайте», они все поняли и стали задавать такие вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет». А фамилию и еще кое-что я им, как это теперь говорят, скинул эсэмэской. И потом они мне звонили…
– Господин Хинценберг, вы же не умели отправлять эсэмэски! – возмутилась Тоня.
– Меня осенило. Знаешь, деточка, это было, как вдохновение у поэта, – объяснил Хинценберг. – Я вдруг понял, какие кнопочки нужно нажимать.
Тоня еле удержалась, чтобы не назвать своего босса старым клоуном. У него еще хватило наглости порадовать своего эксперта совершенно младенческой улыбкой! Чтобы не брякнуть лишнего, Тоня, задрав нос, встала из-за стола и пошла к витрине с пирожными – пусть видит, что и у нее есть характер.
Полищук вздохнул.
– Ну что же, одной заботой меньше, – сказал он.
– Сдается мне, что вы меня одобряете, – заметил антиквар. – И имеете такое же понятие о сроках давности.
– Да, – ответил следователь.
Глава двенадцатая
Курляндия, 1658 год
Кнаге уже понял, что ради сокровищ фон Нейланда невеста на многое готова. Но менее всего он ожидал увидеть ее во дворе усадьбы Шнепельн. С липы, где он отыскал прекрасное местечко в развилке ветвей, Кнаге видел экипаж невесты во дворе и саму Клару-Иоганну в обществе фон Альшванга и шведского офицера. Судя по всему, она приехала туда открыто, сумела очаровать шведа любезностью пополам с правдоподобным враньем и чувствовала себя в его обществе превосходно.
Особую роль в этом деле сыграло немалое декольте невесты – в Хазенпоте она себе такого не позволяла.
Там, в усадьбе, Клара-Иоганна и переночевала, а потом уехала в сторону Фрауэнбурга. Кнаге уж не знал, что думать, когда она появилась на мельнице.
– Все замечательно. Этот господин Аксельрод довольно умен для шведа. Он с полуслова понял, что я имела в виду, – сказала Клара-Иоганна. – А твой фон Альшванг – дурак и трус. Он способен только ручки даме целовать. Если человек принял решение – он должен идти до конца. Уж я-то знаю это… А он – выкрасть клад решил, а защитить свое приобретение еще боится. Дурак и трус.
– Но госпожа ведь уехала во Фрауэнбург… – пролепетал Кнаге. Он никак не мог отвыкнуть от привычки говорить о богатом и родовитом собеседника в третьем лице.
– Туда укатила моя карета, – усмехнулась невеста. – А я – тут. Думаю, этой ночью фон Альшванг попытается выкопать клад. Жаль, что те два парня сидят в Шнепельньском погребе вместе с мельником. Аксельрод еще не отправил их в Гольдинген, но собирается. Он много чего рассказал, этот Аксельрод, и научил, с кем нужно разговаривать в Хазенпоте… правда, его немецкий язык не всегда можно понять. А я рассказала, как ты, любимый братец, из-за нелепой страсти к живописи рассорился с нашим батюшкой, отправился странствовать, и как я ищу тебя, чтобы доставить домой!
Клара-Иоганна засмеялась.
– Он действительно понял, где зарыт клад? – спросил Кнаге.
– Он выглядел как человек, который избавился от нелегкой и заковыристой заботы. Думаю, что понял… Тем важнее его выследить.
– Но нас только двое.
– Когда стемнеет, придут Вайсберг и Вильгельм-Карл. Я все устроила. Клад будет нашим. Ничего не бойся!
Кнаге понял, что погорячился с устройством семейной жизни. Женщина, которая лезет в такие авантюры, может оказаться хорошей матерью и хозяйкой, но вот мужу ее придется тяжко – командовать в доме будет она. Тем более – если она чуть ли не на десять лет старше и до такой степени любит деньги.
Клара-Иоганна позволила ему поесть и загнала на липу – наблюдать. Сама она совещалась с Вильгельмом-Карлом, он-то как раз был рад приключению с кладом.
Она оказалась права – когда стемнело, Кнаге увидел с липы огонек фонаря. Судя по всему, фон Альшванг шел за добычей в одиночестве, и это казалось странным.
– Куда это он? – спросила сидевшая внизу на лавке Клара-Иоганна, когда Кнаге описал перемещения фонаря. – Это ведь уже не между «приапом» и усадьбой, а между «приапом» и мельницей… Что это его туда понесло?
Огонек уверенно двигался вперед, скользил уже между мельницей и косогором, потом полез на холм.
В руке у невесты был рисунок – Кнаге кое-как набросал тот пейзаж с «приапом», не вдаваясь в подробности. Она пальцем вела по картинке, в соответствии с движением фонаря. Кнаге доложил, что фонарь остановился. Палец невесты тоже остановился.
– Циркуль, говоришь? – Клара-Иоганна засмеялась. – Готовальня, говоришь? Циркуль и линейка? Ты все еще не догадался? Сейчас этот дурак доберется до самой вершины и будет копать там! Я поняла его логику! Идем!
– Но ведь там заведомо нет клада, – сказал Кнаге.
– Нет. Но наш дурак наверняка взял с собой картину. Он рассчитал это место по картине… Если только я не ошибаюсь… Он выкопает яму, расширит ее, убедится, что в яме пусто, и начнет по картине проверять, точно ли определил место. Дадим ему вволю поработать лопатой, пусть устанет. Тогда нам легче будет отнять у него картину. Вильгельм-Карл, идем!
Она встала, поплотнее завернулась в отороченную мехом накидку, первая направилась к холму. Вильгельм-Карл и Вайсберг молча шли следом. Молчание было каким-то нехорошим.
Кнаге плелся последним. Он чуял, что невеста задумала неладное. И он оказался прав.
Баронов племянник, неудачник и прихлебатель, охотник поживиться чужим имуществом, на свою беду действительно взял с собой картину. Он изучал ее при свете фонаря, гуляя по ней остриями большого циркуля и от недоумения ругаясь, а рядом была-таки выкопана большая яма.
Вильгельм-Карл подкрался, как хищный зверь. Захватив сзади шею фон Альшванга, он сверху вниз вогнал большой нож в грудь баронову племяннику, прямо в сердце. И удерживал тело, пока душа фон Альшванга не унеслась в преисподнюю.
Кнаге зажал себе рот.
– Он заслужил это. Теперь золото – наше! – воскликнула Клара-Иоганна. – Вайсберг, укладывай его в яму. Только не перепачкайся в крови. Очень удачно он ее выкопал – как раз под свой рост. Молодец, Вильгельм-Карл! Я сегодня по-королевски расплачусь с тобой!
Кнаге попятился.
Клара-Иоганна избавилась от фон Альшванга с такой же легкостью, с какой прихлопнула бы паука, забравшегося к ней в спальню. И, кажется, была счастлива.
– Дай мне эту бумажку, Вильгельм-Карл, – попросила она и получила поддельное письмо.
– Вайсберг, подержи передо мной картину.
Вайсберг воткнул в землю лопату и развернул холст.
Клара-Иоганна пальчиками прогулялась по холсту.
– Примерно так, – сказала она и бросила письмо в могилу. Ну, теперь мне все ясно. Закапывай, Вайсберг. И кинь туда его фонарь. Мало ли что – вдруг он приметный. Его плащ туда же кинь сверху. Гляди, он снял пласт дерна. Укрой потом яму этим пластом. Пройдет дождь – и никто не догадается, что здесь копали. Вильгельм-Карл, что ты стоишь? Воткни нож в землю! Я ездила с покойным мужем на охоту – он всегда так делал.
Кнаге отвернулся. Он понимал, что надо бежать без оглядки. Но белокурая красавица, очень довольная и оживленная, окликнула его.
– Сейчас будет самое занятное. Бери картину, мой любимый, расстилай на траве. Вайсберг, достань из мешка готовальню. Сейчас мы узнаем, где на самом деле спрятан клад. Ровнее раскладывай.
Письмо фон Нейланда было при ней. Вильгельм-Карл зажег фонарь, который принес, и Кнаге, сев на траву, открыл готовальню.
– Откладывай от верхнего края картины восемь дюймов и сорок две сотых дюйма, – велела Клара-Иоганна.
– Как же это возможно?
– Как получится. Слева и справа откладывай. Вильгельм-Карл, дай ему нож. Проведи прямую линию ножом. Вайсберг, возьми фонарь, держи его пониже.
Кнаге не сразу взял нож, которым только что убили человека – пусть даже такого скверного и никчемного.