Николай Свечин - Дело Варнавинского маньяка
— Для ареста бесписьменного бродяги никаких заявлений не требуется. Так же как и для задержания укрывателя беглых. Достаточно самого факта укрывательства. Собирайтесь — поедете с нами в уездное управление полиции.
— Но почему вы решили, что я прячу именно беглого каторжника? Это крестьянин из Горок, я нанимал его на работы.
— У нас с сыскным надзирателем Щукиным глаз наметанный. Сибирского варнака от камергера отличаем. И потом: впервые вижу крестьянина по имени Иван Не Помнящий Родства.
— Я все-таки протестую!
— Мы зря тратим время. Вы подозреваетесь в том, что занимаетесь притонодержательством. В Селенгинск захотели, Иван Викторович? Был я там — ничего интересного, уверяю вас!
Не давая хозяину опомниться, Лыков опечатал его кабинет и задержал лакея и экономку. В Варнавин возвращались уже в трех экипажах. В первом Щукин вез связанного бродягу, во втором одиноко путешествовал камергер, в третьем Алексей следил, чтобы задержанная прислуга не сговорилась между собой. Базилевский пытался объясниться с коллежским асессором, но тот отказался слушать его в отсутствии начальника полиции.
Так всей толпой и ввалились в управление. Был тихий субботний вечер. Бекорюков с Поливановым встретили приехавших сурово. Щукин доложил начальству обстоятельства задержания подозреваемых. После этого бродяга сразу же был препровожден в холодную. Лакея и экономку развели по разным комнатам, и Иван Иванович приступил к их раздельному допросу.
— Ну, а вы, господин Базилевский, сообщите нам, что за лицо скрывалось у вас все это время, — заявил арестованному исправник.
— А какое «это»?
— Запираться решили? — рявкнул Галактион Романович, искусно разыгрывая гнев. — Тоже угодно в холодную? Дворянской камеры у нас нет, поэтому ознакомитесь с клопами!
— Я все-все расскажу, — с готовностью ответил камергер.
— Так-то лучше… Мы слушаем.
— Схваченного вами человека зовут Шура Запойный. Настоящее его имя мне не известно. Он действительно бродяга, бежавший с Зерентуйских кабинетских приисков. Я выписал его к себе, как специалиста.
— Специалиста в какой области?
— То, что я вам сейчас скажу, господа, покажется сначала очень странным. Даже неправдоподобным.
— Говорите, говорите, мы слушаем…
— Это большой секрет!
— Господин Базилевский! — снова рыкнул исправник.
— Шура Запойный понадобился мне как специалист в области золотодобычи.
— Что?!
— Именно. Я нашел в реке Шуде, протекающей по моей земле, золотой песок.
— Золотой песок? В Варнавинском уезде? — вскричал Бекорюков. — Вы когда перестанете смеяться над нами? К клопам, немедля к клопам!
— Я абсолютно серьезен, — сказал Базилевский, извлекая из кармана сюртука мешочек синего бархата. — Вот, не угодно ли взглянуть. Я намыл это под руководством Шуры Запойного.
И он высыпал на стол большую горсть темно-серых, с тусклым блеском, крупинок.
— Что это? — склонились над ней полицейские. — Какие тяжелые!
Лыков взял несколько крупинок, покатал на ладони, одну попробовал на зуб:
— Это шлихтовое золото, господа. Кажется, очень хорошее. Я встречал такое в Забайкалье.
— Золото? — недоверчиво спросил штабс-ротмистр. — Но почему же оно не блестит? Серое какое-то…
— Нужен аффинаж. Очистка и обогащение. Господин Базилевский, вы действительно нашли это в вашей лесной речке?
— Да. Два года назад, случайно. Когда искал в Шуде кварцевый песок для задуманного мною стеклоделательного завода. Сначала, естественно, сам не поверил. Отвез провизору. Этому… как его? Которого недавно громили.
— Бухвинзеру.
— Да, Бухвинзеру. Попросил проверить. Золото, говорит! С незначительной примесью свинца и платины. С тех пор я будто заболел…
Лицо камергера раскраснелось, глаза лихорадочно блестели:
— Вы должны понять меня! Золотой песок — в Шуде! Уму непостижимо… И об этом знаю только я. Но что делать? Как использовать неожиданное сокровище? Я живу один, с женой отношения сложные, вокруг тайга. Если вдруг о моей находке станет известно, то всему конец! Шуда протекает не только по моим землям. У Базилевских лишь последние десять верст перед впадением в Ветлугу, а длина всей реки — более сорока. Имеются большие притоки: Боровая, Молосная, Тупиха. Где именно вода вскрыла жилу? Достаточно поставить перед моими землями запруду — и все, золотоносный поток прекратится! Я очень боялся огласки и сейчас боюсь. Господа, вы же тоже дворяне! Не выдавайте пока моего секрета, дайте мне предварительно подготовиться! И потом: я не совершил ничего противозаконного.
— А укрывательство беглого? — хищно ухмыльнулся штабс-ротмистр.
— Виноват! — прижал к груди белые холеные руки Базилевский. — Казните! Ешьте с кашей! Но… так ли велико мое преступление? Шура Запойный оба эти года жил под моим неусыпным надзором. Уверяю вас, он никому не причинил никакого зла. Мы даже сдружились… насколько это возможно между людьми разного воспитания. Трезвый он просто душа-человек, самобытный философ и отменный рассказчик. А пьяный мрачнеет и уходит в себя. Но не буянит! У Шуры была тяжелая жизнь. Но это добрая натура!
— А у кабака что случилось? — не выдержал Лыков и выложил на стол отобранный у бродяги нож. — Ваш самобытный философ напал на крестьянина и нанес ему ранение. Зачем доброму человеку такой тесак?
— Увы, — сокрушенно вздохнул Базилевский, — что-то подобное было неизбежным. Сколько волка ни корми, а он в лес смотрит. Приходилось ли кому-нибудь из вас общаться с бродягами?
— Приходилось, — коротко ответил Алексей.
— Вот! Тогда вы должны меня понять. Бродяга ведь от слова «бродить». Дайте ему угол, хлеб и вино, и он первое время будет вам благодарен. А потом начнет тосковать. Это сорт беспокойных людей, им тошно на одном месте. Потребность шататься, видеть новые лица, выживать, бороться, попадать в переделки… У них это называется: служить на посылках у генерала Кукушкина. И при этом никакой ответственности за кого-то еще, кроме себя. Нет ни семьи, ни родных — ты никому ничего не должен. Все равно, что будет завтра, есть только сегодня! Вот такой и Шура Запойный.
— Вы полагаете, он нарочно?
— Убежден в этом. Он сбежал из-под моего надзора и тут же спровоцировал поножовщину, именно чтобы вернуться назад, к своим. И ткнул-то для вида, только кожу раскровенил… Сам, поди, боялся излишнее зло причинить… Последние несколько месяцев Шура только о Сибири и говорил. Рассказывал, как хорошо жилось ему на Усть-Каре. В этой… как ее?
— Юрдовке, — подсказал коллежский асессор.
— Да, именно в ней! Представляете, господа? Оказывается, многие арестанты бегут с каторги лишь до ближайшей пригородной слободы! Там вокруг каждой тюрьмы имеются такие слободы, по характеру — сплошные притоны. Беглые живут в них годами. И это их вполне устраивает. По ночам воруют или грабят, а днем пьют вино и играют в карты. Удивительные порядки… Шура Запойный, бежав из-под стражи, поселился в халупе в пятистах саженях от тюрьмы. И когда его горемычных товарищей выводили на работы, он спокойно подходил к колонне, передавал друзьям табак или вино, беседовал… На глазах у конвоя!
— Это так, — подтвердил Лыков. — Сюда, в европейскую часть страны, возвращаются или истосковавшиеся по родным случайные арестанты, или уголовные высокого ранга. Поскольку в столицах легче укрыться и промышлять. А многие рядовые злодеи, мелкого, так сказать, полета, так и остаются в юрдовках. Пока не помрут от белой горячки или в пьяной драке свои же не зарежут. Так ваш варнак именно бродяга? Не уголовный?
— Бродяга. Совершенно незлобивое существо! Никого в своей жизни не обидел. Ну, воровал, конечно, чтобы с голоду не помереть. Но и только! И этого Степку Глотова он вчера пырнул исключительно ради скандала, протокола и ареста. Видели бы вы этот порез! Сущая царапина.
— Шура Запойный — горбач?
— О, господин Лыков! Я вижу, вы разбираетесь в этих материях. Да, Шура горбач. Дикий старатель. И очень опытный, бывалый старатель. Несколько лет он мыл золото в безымянных речках Забайкалья, и всегда успешно. Успешно в двух смыслах. Во-первых, он приходил осенью в свою Юрдовку живой. А это трудно и не всем удается. На горбачей, идущих зимовать в свои слободы, ведется в тайге настоящая охота. Они же золото несут! И все беспаспортные, никто их не хватится. А второй смысл Шуриного успеха тот, что добытого золота ему обязательно хватало до весны. Всю зиму он жил, пил, ел на эти доходы. Так что практик он замечательно опытный.
— Откуда же вы его выписали?
Базилевский смутился:
— Я не хотел бы открывать имени человека, рекомендовавшего мне Шуру.
— Это невозможно, — отрезал исправник. — Тут полиция, а не кафешантан! Кто этот человек? Уголовный?
