Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы
— Да не будет никем сказано, — хрипло произнес магистрат, — что мы, ведя допрос, не перевернули все камни, невзирая на то что может под ними обнаружиться. Расскажите нам об этом третьем существе, мистер Бакнер.
Глава 12
Глаза Бакнера блестели, будто встающие перед мысленным взором образы выжигали из них зрение.
— Оно вышло из сада, когда этот карлик ушел, — вспомнил он. — Я поначалу принял его за голую женщину. Только повыше прочих женщин и страшно худую. Она — или оно — была с черными длинными волосами. Не помню, черными или темными. У нее были сиськи, я это явственно видел. А потом я увидел, что у него еще есть, и чуть не упал. — Бакнер подался вперед, жилы выступили на шее. — Два камня и целый ярд. Прямо там, где у женщин корзинка. Этот ярд уже был готов к делу, и ведьма, когда это увидела, так заулыбалась, что у меня сердце застыло. А эта тварь легла рядом с нею, и она стала… стала вылизывать палку этой твари.
— Кого вы имеете в виду под словом «она»? — спросил Вудворд.
— Ее. Вон, в камере. Ведьму. Рэйчел Ховарт.
— Хорошо. — Вудворд снова стер пот со лба. Стены тюрьмы будто смыкались над ним. Единственной в буквальном смысле слова отдушиной был люк в потолке, где виднелся квадрат серых туч. — Продолжайте.
— А потом… потом было еще больше греха и безобразия. Ведьма перевернулась, встала на четвереньки, и стало видно, что у нее сзади. Тогда этот полумужчина-полуженщина взялся за свой шпиль и залез на нее сверху. Я видел… такое видел, чего ни один христианин видеть не должен, сэр. Я вам точно говорю, в жизни я повидал виды, но в голове у меня все было в порядке. А теперь нет. Спросите мою Пэшиенс. Она вам скажет, я теперь ни к чему не пригоден.
— Это создание — полумужчина-полуженщина — продвинуло в мадам Ховарт свой пенис?
— Да, сэр. Эта штука запихнула свой ярд сзади.
— Не будем вдаваться в такие подробности, — сказал Вудворд с побелевшим лицом. — Что за этим воспоследовало?
— Вос… что, сэр?
— Воспоследовало. Что случилось после того, как это создание… — Вудворд помолчал, подыскивая подходящее слово, — завершило свое дело?
— Оно с нее слезло и пошло себе. А ведьма встала и начала одеваться. И тут вдруг кто-то назвал меня по имени, прямо над ухом, и я повернулся посмотреть, кто это.
— И вы увидели?
— Ну… я сильно был напуган. Там за мной стоял какой-то человек… и у него будто и лица не было. Только рот… это я помню. И он сказал: «Джеремия Бакнер, беги домой». И все. Наверное, я так и сделал, потому что следующее, что помню, это что лежу в кровати, весь в поту, и трясусь. Пэшиенс крепко спала, наверное, завороженная. Помню, петух закричал, и тогда я понял, что демоны ночи ушли.
— В это утро вы рассказали своей жене, что случилось?
— Нет, сэр. Мне было стыдно рассказывать Пэшиенс такие вещи. И еще я очень боялся, что ведьма убьет ее за то, что слышала. Я никому ничего не рассказал, даже когда услышал, что Элиас Гаррик видал. Потом мне Лестер Крейн говорил, что Стивен Дантон тоже такое видел — три твари с ведьмой, только они свои мерзости творили в доме, где жила до этого семья Пул, рядом с фермой Дантона. И я все равно держал язык за зубами.
— Что заставило вас переменить решение и сообщить о том, что вы видели? — спросил Вудворд. — И кому вы об этом рассказали?
— Я решил… после того, как нашли кукол в доме ведьмы. Я пошел прямо к мистеру Бидвеллу и все ему рассказал.
— Мне следует поговорить с мистером Дантоном, — сказал Вудворд Мэтью. — Отметь, пожалуйста, у себя.
— Не получится, — ответил Бакнер. — Он забрал всю свою семью и уехал два месяца назад. И дом Дантона после этого сгорел. А Лестер Крейн со своим выводком примерно тогда же собрал вещи.
Вудворд на минуту замолчал, приводя мысли в порядок.
— Вы знали Дэниела Ховарта?
— Да, сэр.
— Что он был за человек?
— Ну, молодой он был. Лет сорок, может, сорок пять. Большой такой. Его чтобы завалить, действительно нужен был демон, это я вам точно говорю!
— Вам выпадали случаи видеть мистера Ховарта вместе с женой?
— Да нет, не много. Дэниел был сам по себе. Не слишком общительный.
— А его жена? Она была общительна?
— Ну… тут не мне судить. Дэниел вот с этой женщиной были здесь года три. У него был приличный кусок земли, купил он его у голландца по имени Нидекер. У того голландца жена умерла родами, ребенок тоже не выжил, так он и решил все бросить. Дэниел был всегда такой спокойный. И ничего ему ни от кого не было надо вроде как. — Бакнер пожал плечами. — А женщина… ну, она, может, и хотела быть общительной, да только всегда выходила суматоха.
— Суматоха? Какого рода?
— Да вы на нее посмотрите, сэр. Если сможете вынести после того, что я вам рассказал. Она же помесь ниггера с испанцем. Вы захотели бы с ней сидеть на одной скамье в церкви?
— Ведьма ходила в церковь? — приподнял брови Вудворд.
— Пока не ударилась в ведьмовство, — пояснил Бакнер. — Она ходила два или три воскресенья. И никто рядом с ней не садился. От них, от португашек, вонь идет.
— То есть ее появление в церкви не приветствовалось?
— Да никто ей не мешал делать что хочет. Кто бы стал не пускать ее в дом Отца Нашего? Я только помню, как когда она в последний раз показалась там, кое-кто — я помню кто, только не скажу, — запустил в нее перед входом тухлым яйцом. Прямо в голову, сбоку. И знаете, что она сделала?
— Что?
— Села прямо на скамью как есть — с грязными волосами, с этой вонью, со всем — и не шевельнулась, пока преподобный Гроув не сказал последнее «Аминь» часа через четыре. Конечно, он малость поспешил — воняло-то в церкви будь здоров.
Краем глаза Мэтью заметил шевеление. Он поднял глаза, когда кончил записывать, — и увидел, что Рэйчел Ховарт стоит возле решетки, стиснув зубы, и на лице ее можно прочесть одну лишь свирепость. Правая рука женщины взметнулась в воздух — яростный жест, который заставил Мэтью крикнуть:
— Магистрат!
От одного этого крика у Вудворда могли вылететь остатки волос на голове. Он резко обернулся, а Бакнер издал сдавленный крик ужаса и поднял руку, защищая лицо от несомненного для него удара сатанинского пламени.
С громким треском рука женщины ударилась в решетку. Осколки темной красновато-коричневой чашки упали на солому. Мэтью увидел в пальцах женщины ручку от чашки — остальное было разбито вдребезги.
— Я допила чай, — сказала Рэйчел. Разжав пальцы, она уронила последний фрагмент на пол, внутрь камеры. — В таком виде хотела Лукреция Воган ее получить?
— Да, в таком. А тебе, Мэтью, спасибо, что помог мне облегчить пузырь. Не мог бы ты теперь собрать для меня осколки?
Магистрат обтер лицо рукавом и попытался призвать к порядку колотящееся сердце. Мэтью пришлось встать на колени и полезть рукой в камеру женщины, чтобы собрать все осколки. Она стояла над ним, и без того пугающая, но теперь, после рассказа фермера Бакнера, — совершенно внушающая ужас, пусть даже Мэтью был одарен способностью рассуждать здраво.
— Погодите, — сказала она, когда он начал вставать. Опустив руку, она подобрала кусочек, который он пропустил. — Возьмите и этот тоже.
Она положила осколок в протянутую ладонь, и Мэтью немедленно убрал руку сквозь решетку.
Вудворд положил осколки в корзину мадам Воган.
— Давайте продолжать, хотя, должен сознаться, мой ум сейчас представляет собой такую же неразбериху, как осколки этой разбитой чашки. — Он обеими руками потер виски. — Мэтью, у тебя есть вопросы к свидетелю?
— Да, сэр, — ответил он с готовностью и приготовился записывать собственные слова. — Мистер Бакнер, давно ли вы вынуждены ходить с этой тростью?
— С тростью? Ну… лет восемь, девять. Кости сдают.
— Насколько я понимаю, той ночью в саду вы были в ужасе. Ужас придает силу ногам, это я тоже знаю. Но когда та личность у вас за спиной сказала: «Джеремия, беги домой», вы действительно побежали?
— Не знаю. Наверное, да, потому что оказался у себя в кровати.
— Вы не помните, как бежали? Не помните, была ли боль в ногах?
— Нет, — ответил Бакнер. — Не помню.
— Через какую дверь вы вошли в свой дом?
— Дверь? Сейчас вспомню… вроде бы через заднюю.
— То есть вы не помните, какая это была дверь?
— Их всего две, — фыркнул Бакнер. — Задняя и передняя. Я был за домом, так что, наверное, вошел в заднюю.
— Той ночью было холодно? — спросил Мэтью, обмакивая перо.
— Февраль был, я же сказал.
— Да, сэр. Но мой вопрос, предложенный вам, таков: было ли холодно в ту ночь?
— Было, конечно. Не могло не быть — в феврале-то!
— Но вы не помните точно, было холодно или нет? Вы не вспоминаете ощущение холода?
— Меня, что ли, здесь судят? — Бакнер посмотрел на магистрата в поисках поддержки. — Чего это он добивается?
