Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской
— Ну что вы, г-н Нестеров, не смущайте меня.
— Уверяю вас, Аполлинария Лазаревна, ваш портрет станет украшением выставки, как портрет Софьи Шлиман в драгоценностях Трои стал сенсацией на Всемирной выставке в Париже.
Вскоре на дорогах стало появляться все больше народу. Люди спешили на праздник Тимката. Они шли пешком и ехали в телегах, на ослах и верблюдах. Иногда на узких дорогах меж Семиенских гор возникал затор — так много было паломников. Матери несли в заплечных мешках младенцев, дети постарше бежали вприпрыжку рядом. И все были босыми, несмотря на холод, тянущийся от земли.
Мы проходили маленькие городишки, я попутно осведомлялась о названии. Аршинов или Малькамо говорили мне, что это Ади-Аркай, Таказзе, Адуа, Адиграт, но все эти конусообразные крыши слились для меня в один нескончаемый ряд и не вызывали уже никакого любопытства. Несмотря на комфортабельное путешествие в губернаторском возке я устала и изнемогала от затянувшегося путешествия.
Малькамо ехал рядом, молчал. Если разговаривал, то только с Автономом, ожесточенно жестикулируя. Его взгляд жег, как огненные стрелы. Он ничего не говорил, просто не отрываясь смотрел на меня, и в его глазах плескалась вселенская скорбь. Аршинов все замечал, но тоже ничего не говорил: вокруг меня образовался заговор молчания.
Чтобы разрушить сложившееся напряжение, я попросила юношу:
— Малькамо, расскажи нам, что ты знаешь о городе, в который мы направляемся?
Он, словно бы нехотя, ответил:
— Историю Аксума знает каждый образованный абиссинец. Нет в стране города, куда бы не стремился любой из нас. Кому-то удается попасть туда раз в год, кому-то раз в жизни, и путешествие это незабываемо. Святость места чувствуется лишь стоит пройти крепостные стены. Это потому, что в городе уже много веков хранится Ковчег Завета. Говорят, что подобное ощущается в Иерусалиме, но я в сомнении, ведь Ковчега там уже нет…
Мы неторопливо продвигались вперед, мулы цокали копытами, повозка мерно покачивалась, а Малькамо продолжал свой неспешный рассказ.
Аксум уже был известен в старинных летописях, написанных за полторы тысячи лет до рождества Христова. В них точно указывалось место сказочной страны Пунт, куда снарядила свои корабли дочь фараона Тутмоса I царица Хатшепсут. И этим местом был Аксум. Египтяне покупали здесь ладан и мирру, слоновую кость и древесину эбенового дерева, золото и янтарь, рабов-негров, живых обезьян и леопардов для зоопарка дочери фараона. А еще из Аксума везли на продажу панцири огромных морских черепах с островов Дахлак близ Адулиса, горный обсидиан для ножей, рог носорога, изумруды из местности Бежа и цибет.[76] Аксум чеканил золотые монеты, которые ценились во всем торговом мире.
Много веков спустя уже другие корабли — Хирама, царя Тира, шли вдоль берегов Красного моря, чтобы привезти царю Давиду сокровища Офира.
Автоном тут же не преминул вмешаться и произнес заутробным голосом:
— И корабль хирамль приносящь злато из Офира, и принесе древа нетёсана многа зело, и камение драгое.[77]
— Чует мое сердце, что не просто так царица Савская к Соломону направилась, — произнес молчавший до того Аршинов. — Из одного любопытства шубу не сошьешь. Там денежный интерес присутствовал. Небось снижения податей отправилась просить, заодно и очаровать, если получится. Не помешает.
Малькамо кивнул:
— Все верно. Наша царица торговала со многими странами: товары шли вдоль Красного моря в Египет, Сирию и Финикию, а вот дороги проходили по земле, починенной царю Соломону. Захочет он — караваны пройдут незамедлительно, а нет, так могут случиться убытки.
— Вот так всегда, — поддакнул Головнин. — Снаружи все романтично, а как копнешь…
— Какие вы меркантильные мужчины! — воскликнула я, раздосадованная тем, что прервали речь Малькамо. — прошу тебя, продолжай, мне очень интересно.
Аксум рос и развивался. Слава о том, что в нем хранится Ковчег Завета, привлекала к городу людей со всего мира. В Аксум прибывали португальцы, византийцы, жители дальних племен, населявших плоскогорья Африки. В IV веке при царе Эзане в длинных штольнях недалеко от озера Тана добывалось золото, которое переправлялось через порты Массауа и Асэб на Красном море, а так же сплавлялось по Голубому Нилу. Легендарная страна Офир оправдывала свое название — Аксум чтили вровень с Римом, Китаем и Персией.
На склонах гор трудолюбивые жители разбили террасы и выращивали рис, пшеницу, фрукты и овощи. И несмотря на зимние заморозки, в городе в изобилии продавались манго и папайя, финики и инжир.
А в шестом веке в Аксум пришли арабы. Их не интересовал Священный Ковчег, они жаждали захватить золотоносные копи и штольни. Арабы и персы отрезали город от главных торговых путей, и Аксум стал приходить в упадок. Страна Офир перестала существовать. И до сих пор город не оправился от того вторжения. От него осталось лишь воспоминание былого величия, да каменные стеллы, разбросанные по всему городу.
— Что это за стеллы такие? — спросил Нестеров, внимательно слушая Малькамо.
— Никто не знает, что это и откуда. Они стоят и лежат на главной площади города. Высечены из цельного камня. Кто их сотворил, откуда их принесли — неизвестно. Считается, что эти каменные обелиски установили по приказу Менелика, дабы охранять ковчег. Но каким образом — непонятно. Известно только одно, пока эти стеллы стоят, ковчег находится на своем месте.
— А где оно — это место, в котором хранится Ковчег Завета? — спросила я.
— В часовне церкви Марии Сионской, или на языке тиграйя "Марьям Цейон". Это небольшая церковь за толстыми каменными стенами. Ковчег хранится в уединенной келье, и при нем всегда находится сторож. Если сторож вошел в келью, то выхода ему уже нет. Он вечный хранитель ковчега, до самой своей смерти. Но даже ему запрещено дотрагиваться до ковчега — только на Страшном Суде ему будет позволено.
— Но как мы доберемся до него? Ведь надо исполнить то, что начертано на пергаменте Фасиля Агонафера.
— Поэтому мы и спешим в Аксум к началу праздника Тимкана. Только раз в году ковчег выносят из церкви в палатку и оставляют под присмотром на всю ночь. На следующее утро он снова в церкви под присмотром.
— Охраняют ли ковчег в палатке? — спросил Аршинов.
— Не думаю, что очень ревностно, — ответил Малькамо. — За все века не нашлось ни одного злоумышленника, попытавшегося украсть его.
— Придется быть первопроходцами, — ухмыльнулся Головнин.
— Почему это? — возразила я. — Мы не собираемся красть ковчег. Просто надо доказать подлинность короны, Малькамо знает как, и Менелик может спокойно короноваться.
— А если корона не подлинная? — спросил Нестеров.
— На нет и суда нет, — развел руками Аршинов. — Отдадим то, что есть. Время поджимает. Нас люди ждут.
* * *
В Аксум, запруженный народом, мы попали вечером следующего дня, в канун Тимкаты. Улице кишели людьми, прибывшими на праздник. О том чтобы снять помещение для отдыха, не было и речи — дома переполнены, отовсюду несся рев ослов, верблюдов, ржанье лошадей. Люди, завидев знакомых, кричали им изо всех сил, продавцы всякой всячины верещали так, словно вокруг забивали тысячу свиней. Вся эта какофония уже не вызывала интерес, я только желала, чтобы шум прекратился и мне дали возможность спокойно отдохнуть в тишине. А еще меня мучили запахи навоза, скученных людских тел, резких пряностей и затхлой воды.
За всей этой суматохой я мельком глядела на обелиски с вырезанными на них иероглифами, развалины дворцов, небольшие церквушки с белеными стенами, которых отличал от стоявших рядом домов только эфиопский крест на покатых крышах.
Между двумя поваленными обелисками мы отыскали небольшой участок, незанятый паломниками. Мужчины принялись разбивать палатку, а я достала наши немудреные припасы: вяленую козлятину, остатки инджеры и несколько кореньев.
— Да уж… Если завтра мы не достанем хоть какой-нибудь еды, придется нам поститься.
— И не однажды, — мрачно добавил Головнин.
Аршинов оставил за сторожа Автонома, и мы отправились на поиски церкви Марии Сионской. Люди, шедшие нам навстречу, не обращали никакого внимания на компанию белых с одним эфиопом. У них были потухшие глаза и впалые щеки. Пронзительно кричали младенцы, но матери их не успокаивали, просто продолжали идти дальше.
Малькамо уверенно вел нас к церкви Марии Сионской. Мы прошли площадь с гранитными стеллами, на которых были высечены загадочные иероглифы, палаточный городок, с тысячами страждущих паломников, и, наконец, подощли к церкви. Небольшое двухэтажное здание окружила толпа людей, они стояли в оцепенении и ждали. Ждали молча, глядя с надеждой на каменные стены церкви. Впалые щеки, проступающие ребра — мне стало страшно, и я прижалась к Малькамо.
