Марк Миллз - Дикий сад
К пудингу дискуссия постепенно иссякла. На небе зажглись первые звезды, по периметру террасы вспыхнули факелы, и Адам все чаще ловил себя на том, что ищет взглядом Антонеллу. С первыми звуками музыки он торопливо допил кофе и отправился искать ее.
Гости поднимались из-за столов и устремлялись к танцплощадке. Пробившись через толпу, Адам увидел Антонеллу, разговаривающую с Марией. Служанка выбралась-таки из своего убежища и, похоже, чувствовала себя неплохо и даже — большая редкость — улыбалась. Вот только руки ее вели себя как-то странно, совершая быстрые, экспрессивные движения. Блеск ее глаз слегка потускнел, когда она увидела приближающегося Адама. Поприветствовав гостя кивком, Мария торопливо удалилась.
Антонелла покачала головой:
— Бедняжка.
— Что-то случилось?
— Ничего, просто немного выпила. — Она взяла его под руку. — Идем, хочу познакомить тебя кое с кем.
Пожилой джентльмен, похоже, засыпал; лысая голова устало клонилась к плечу. За столом, кроме него, осталась только юная парочка. Тихонько перешептываясь, склонившись друг к другу, они не замечали ничего и никого вокруг и являли собой картину едва сдерживаемого желания. Когда Адам и Антонелла сели по обе стороны от дремлющего старичка, он вздрогнул и резко выпрямился, как солдат, услышавший команду «смирно!».
— Родольфо, это Адам, — сказала по-итальянски Антонелла.
Родольфо обернулся:
— Адам?
— Сад…
— Ах да, Адам и сад. Он говорит по-итальянски? Ну конечно, говорит. Криспин не прислал бы студента, не знающего языка.
— Вы знакомы с профессором Леонардом?
— Разумеется, знаком. — Старичок поднял руку и с неожиданной силой сжал запястье Адама. — Примите мои поздравления. Я знаю этот сад едва ли не всю жизнь. То, что вы сделали, невероятно! Замечательно! Вы уже рассказали Криспину? Конечно, рассказали.
— Нет.
— Нет? Почему?
— Сам не знаю.
— Обязательно сообщите. Криспин всегда говорил, что в этом саду что-то есть. Он это знал. И раздражался оттого, что тайна ускользает. Мы были тогда молодые, вашего возраста, но, конечно, выглядели получше, чем сейчас. — Родольфо заулыбался. — Мы часто ходили туда с Франческой. — Он ткнул скрюченным пальцем в Антонеллу. — С ее бабушкой. Должен признаться, я его ненавидел. Криспина. Понимаете, я был третьим лишним и прекрасно это понимал. Просто не хотел оставлять их наедине.
— Почему?
— В то время такое не дозволялось. И мне, всегда любившему ее, приходилось стоять и смотреть, как она отдает ему свое сердце.
— Вот как? — Признание Родольфо, похоже, было для Антонеллы новостью. Она бросила взгляд на Адама, которому не оставалось ничего другого, как изобразить удивление.
— Да, да. Но я не об этом. Я к тому, что Криспин уже тогда что-то чувствовал. Иногда мы ходили туда вдвоем. И я тоже проникся к нему симпатией. Он чувствовал, понимаете? — Родольфо похлопал Адама по руке. — Присылайте мне ваш очерк, и я его переведу. И даже посодействую публикации здесь, в Италии. Ничего особенного не обещаю — это будет университетский ежегодник, — но многие из нас с этого и начинали. — Родольфо глуповато хихикнул. — Через шестьдесят лет, если разыграете карты правильно, станете таким же, как я, — бедняком, который напивается на вечеринках и курит чужие сигары. Кстати, где она? — Он рассеянно огляделся.
— У вас в руке, — подсказала Антонелла.
— Действительно. А теперь, молодые люди, ступайте. — Он попытался раскурить погасшую сигару.
Антонелла задула спичку.
— Танец, — сказала она.
— Нет.
— Я настаиваю.
— Убедите меня.
— Может быть, он станет нашим последним.
— Хороший довод. Помогите подняться.
Оркестр был большой, с внушительной духовой секцией, и вещи он играл классические, из репертуара биг-бенда. Что вполне устраивало тех, кто знал, как танцевать под такую музыку, и не очень тех, кто танцевать не умел вообще. Увы, Родольфо танцевать умел. По-настоящему. К тому же для человека почтенного возраста он отличался поразительной неутомимостью. Наблюдая за ними, Адам со страхом размышлял о предстоящей передаче эстафеты. Когда подошла его очередь, он посчитал должным признаться, что обе ноги у него левые (одна из них все еще болела после падения в мемориальном саду).
Помог алкоголь. К тому же у него появился повод держаться за нее.
Оркестр разместился на помосте, сооруженном перед каменной балюстрадой. Танцплощадка представляла собой гигантский деревянный круг посередине террасы с мраморным фонтаном в центре. Ее окружали высокие, украшенные китайскими фонариками ширмы. Пылающие факелы отбрасывали на пол трепещущие тени. Заключенная между экранами, музыка звучала, казалось, отовсюду.
— Обед понравился? — спросила Антонелла, не без труда пробиваясь сквозь толпу.
— Да.
— Бабушка так и сказала, что тебе понравится. Вера очень… provocativa.
— Да уж.
— А ты знаешь, что она лесбиянка?
— Странно, она не сказала.
Стиснутый со всех сторон, Адам дал некоторую волю руке.
— На тебе сегодня нет белья.
— С этим платьем его носить невозможно.
— И как без него?
— Хорошо. Попробуй.
Предложение прозвучало двусмысленно. Случайно или намеренно?
— Господи, ты прекрасна. — Голова уже гудела от желания.
— Спасибо.
— Хочу тебя поцеловать.
— Нельзя. Скандал…
— Мне все равно. Завтра мой последний день.
— Знаю. Поэтому завтра ты приглашен на ланч. В Сиену. Ты же сам сказал, что хотел бы там побывать. У Эдоардо там друзья. Гарри тоже может поехать. Я обо всем уже договорилась.
— Я хочу быть только с тобой.
Она прижалась губами к его уху.
— Тогда тебе повезло — у меня есть план.
Дополнительных разъяснений не последовало.
Через какое-то время Адам потерял ее — желающих потанцевать с Антонеллой оказалось много, и первым был ее брат, Эдоардо. Взамен Адам получил Грацию. Протопав пару вещей, он передал ее другому, а сам сменил танцпол на бар. Там, в ожидании официанта, его и нашел Гарри.
— Ее мужа здесь нет.
Адам не сразу понял, что речь идет о синьоре Педретти.
— Знаю, она сама сказала за обедом.
— Но здесь куча его друзей. — Гарри закурил и хмуро огляделся.
— Ты всерьез вознамерился соблазнить замужнюю женщину?
— Думаю, что да. Да. А что? По-твоему, не стоит? — Он задумался. — Черт, может, и правда не стоит?
— Разве тебе не достаточно знать, что она… ну, согласилась бы… в иных обстоятельствах?
— Может быть.
— Так спроси ее.
— Спросить?
— Да. Тогда и узнаешь. И друзьям ее мужа не придется тебя убивать.
Немудреная логика предложения, как представлялось Адаму, должна была подействовать на брата. Так и случилось. Гарри отправился на поиски синьоры Педретти, по пути поздоровавшись с матерью Антонеллой. Катерина подошла к Адаму расчетливым шагом человека, сознающего потенциальную опасность каждого из них.
— А где Риккардо? — спросил он.
— Разговаривает с моей матерью. — Она изобразила ироническую улыбку. — Думаю, он ей понравится.
— Отличный парень.
— А Антонелла чудесная девушка. — Катерина кивнула в сторону танцплощадки. — Я видела, вы с ней танцевали. Она ведь вам нравится?
Что-то в ее тоне зацепило его.
— Это так трудно понять?
— Конечно нет. Я же ее мать.
— Да, она мне нравится.
— Антонелла многим нравится. У нее никогда не было проблем с мужчинами.
Было ли это сделано намеренно или нет, но Адам представил себя в хвосте длинной очереди авантюристов-ухажеров. Спасение пришло в лице бармена, пожелавшего наконец узнать, что он будет заказывать.
— Вот это, пожалуйста. — Адам указал на стакан в руке Катерины.
И получил нечто непроизносимое. Вкус соответствовал названию.
— Антонелла рассказала вам, что случилось с ее лицом?
Адам на мгновение растерялся — такого прямого вопроса он не ожидал.
— Ваша мать рассказала.
— За рулем была я.
— Знаю.
— И это Антонелла попросила ехать побыстрее. Об этом она вам сказала?
— Нет.
— Конечно нет. Этого никто не помнит.
Адам посмотрел на нее — перед ним была пьяная женщина, мать, долгие годы пытавшаяся побороть снедавшее ее чувство вины.
— Не верите? Это правда. Она была… selvaggia. Не такая, как Эдоардо. Una piccola selvaggia.[4]
Он поежился. Одно дело — пытаться облегчить бремя вины и совсем другое — носить в себе злобу против собственной дочери, которую сама же и изуродовала. В этом было что-то несправедливое, неправильное.
— Вы были пьяны, когда это случилось? — спросил Адам, придержав более агрессивный выпад.
— Вам так сказали?
— Нет.
Катерина вздохнула и, помолчав, кивнула:
