Оливер Пётч - Дочь палача
– Но это ничего не доказывает! – перебил его Шреефогль. – Каждый ребенок знает, что над плечевыми костями кровь почти не течет. Кроме того…
– Свидетель Шреефогль, – прервал его Лехнер. – Вы не обратили внимания, что эта отметина находится на том же самом месте, где у детей был нарисован знак? И что она, хоть не полностью, но очень похожа на него?
Шреефогль покачал головой.
– Родимое пятно, не более. Княжеский управляющий этого просто так не оставит, вам это никогда с рук не сойдет!
– Что ж, мы еще не закончили, – сказал Лехнер. – Палач, тиски. В этот раз попробуем другую руку.
Крики Марты Штехлин разносились по городу через меленькое окошко в тюрьме. Те, кто находился поблизости, прекращали на время работу, крестились или произносили короткую молитву. А потом возвращались к своим делам.
Горожане были уверены: ведьма несет заслуженное наказание. Пока она еще упирается, но совсем скоро выложит благородным свидетелям все о своих деяниях, и потом, наконец, наступит мир. Она признает свою связь с дьяволом и то, что по ночам они вместе пили кровь невинных детей и пометили их сатанинскими знаками. Она расскажет, как устраивала развратные танцы, целовала нечистого в зад и исполняла его волю. Расскажет о других ведьмах, которые летали с ней на метлах, поднятых в воздух вонючей мазью, которой они смазывали себе промежность. Похотливые женщины, все до одной! При таких примерно мыслях у кого-то из порядочных горожан рот наполнялся слюной. А горожанки уже строили догадки, кто принадлежал к числу тех ведьм: соседка, однажды косо на них посмотревшая; нищенка с Монетной улицы; служанка, соблазнявшая благочестивых мужей…
У лотка на рыночной площади Бонифаций Фронвизер как раз надкусывал горячий паштет, когда до него донесся крик Штехлин. Внезапно мясо показалось ему старым и тухлым на вкус. Он бросил остатки своре дерущихся собак и отправился домой.
Бес вселился в Клару и не желал отпускать. Девочка металась из стороны в сторону на своем ложе из хвороста. На лбу у нее выступил холодный пот, лицо стало восковым, словно у куклы. Клара без конца что-то бормотала во сне и временами кричала так громко, что Софии приходилось зажимать ей рот. Казалось, дьявол и сейчас был где-то поблизости.
– Он… схватил… Нет! Уходи! Прочь! Ужасные когти… сердце из груди… Как же больно, как больно…
София осторожно прижала маленькую подругу к ложу и протерла мокрой тряпкой ее горячий лоб. Лихорадка не отступила, она, наоборот, становилась все сильней и сильней. Клара горела, словно в печи. Отвар, которым София ее напоила, помог лишь на время.
Вот уже три ночи и четвертый день рыжая несла свое дежурство. Она лишь временами выходила, чтобы набрать ягод и трав или раздобыть на одном из ближайших подворий что-нибудь съестное. Вчера она поймала курицу, забила ее и ночью сварила суп для Клары, но испугалась, что огонь могут заметить, и вскоре забралась обратно. Предчувствие не обмануло ее. Ночью она услышала шаги; они прошумели совсем рядом с укрытием, а потом снова затихли.
Один раз София сходила на пристани и попросила мальчишку передать советнику Шреефоглю, что с его дочерью все хорошо. Сначала она сочла это хорошей идеей. Но когда в лесу объявился этот юный лекарь, прокляла себя за оплошность. Тем более когда, словно из ниоткуда, появился вдруг сам дьявол. София молниеносно бросилась в заросшую кустами канаву, и дьявол, погнавшись за лекарем, пробежал мимо нее. С тех пор она не знала, убит ли врач или ему удалось сбежать. Она лишь знала, что те люди уже наступали им на пятки.
Не в первый раз у Софии возникла мысль, не отправиться ли ей в город и все рассказать. Может быть, лекарю, если тот еще жив, или палачу. Оба, кажется, на их стороне. Она могла бы все рассказать, и Клара спаслась бы. Быть может, знахарку просто привяжут к позорному столбу или их приемные родители заплатят штраф за то, что их дети влезли в дела, которые их не касались. Скорее всего, не избежать хорошей взбучки, иначе никак. А может, все еще обойдется…
Но она стала старшей над остальными детьми благодаря своему чутью, которое уже выделяло ее среди остальных. И сейчас оно ясно давало понять, что им не поверят. Что дело это зашло слишком далеко, и назад возврата не было.
Рядом с ней Клара снова закричала во сне. София прикусила губу. По испачканному грязью лицу потекли слезы. Другого выхода она придумать не могла.
Внезапно издалека послышался шум. До укрытия доносились крики и смех. София поцеловала Клару в лоб и полезла в место, откуда можно было наблюдать за лесом.
Повсюду между деревьями мелькали силуэты. Сгущались вечерние сумерки, так что она не сразу разглядела людей. Позже к крикам людей присоединился собачий лай. София осторожно забралась еще чуть выше. Теперь она узнала мужчин, это были крестьяне из Альтенштадта. Среди них шел и Франц Штрассер, приемный отец Йоханнеса. Он вел на поводке огромного пса, который рвался в сторону укрытия. София быстро пригнулась и отползла, чтобы ее не заметили. Голоса людей слышались странным образом приглушенно, словно с другой стороны туннеля.
– Франц, давай закругляться! – крикнул один из мужчин. – Мы уже целый день тут рыщем. Скоро стемнеет. Люди устали, голодны и хотят домой. Завтра найдем это укрытие.
– Погодите еще немного! – закричал Франц в ответ. – Пес что-то учуял!
– Чего он учуял? – засмеялся другой. – Ведьму? Шавку Шпаннера он унюхал, она как раз в течке. Не видишь, как тянет?
– Болван ты! Тут что-то другое. Глянь, он как сдурел…
Голоса стали ближе. София задержала дыхание. Теперь они встали прямо над ней. Собака принялась лаять.
– Здесь что-то есть, – пробормотал Штрассер. – Этот участок еще обыщем, и на сегодня хватит.
– Ладно, только этот участок. Пес и впрямь как сдурел…
София услышала недовольные крики, крестьяне теряли терпение. Над ней то и дело шаркали по камням чьи-то ноги. Пес охрип от лая; похоже, он так натягивал поводок, что самого себя чуть ли не душил.
В это мгновение Клара снова начала кричать, протяжно и громко, от страха. Опять к ней из тьмы протянулись хищные лапы и царапали длинными когтями нежную детскую кожу. Едва заслышав крик, София бросилась к Кларе и ладонью зажала ей рот. Слишком поздно…
– Ты слышал? – спросил Штрассер взволнованно.
– Что именно? Твой пес брешет так, что ничего больше не слыхать.
– Проклятая псина, заткнись уже!
Послышался удар, а за ним визг. Собака наконец успокоилась.
– Кто-то кричал там. Ребенок.
– Да ладно, это пес лаял. Тебе дьявол уже все уши загадил.
Раздался смех. Крики остальных стали стихать.
– Проклятье! Я уверен, что это был ребенок…
Клара билась в напряженных руках Софии. Та до сих пор зажимала ей рот, хоть и боялась задушить девочку. Нельзя было Кларе сейчас кричать. Только не сейчас.
Внезапно сверху послышался испуганный хрип.
– Гляди, пес, – крикнул Франц Штрассер. – Копать начал! Вон там!
– И точно, копает… Чего он там…
Голос второго крестьянина перешел в громкий хохот.
– Кость, откопал паршивую кость! Ха-ха, это уж точно кости дьявола!
Штрассер принялся ругаться:
– Глупая шавка! Чего ты творишь? А ну, брось, пока не убил!
Снова удары и визг. Потом шаги стали отдаляться. Через некоторое время все затихло. Однако София так и не убрала ладонь со рта Клары и сжимала ее бессильную голову, словно в тисках. Лицо девочки между тем начало синеть. Наконец София выпустила ее. Клара начала хватать воздух ртом, словно спасенный утопающий, затем дыхание ее выровнялось. Тени отступили. Она погрузилась в безмятежный сон.
София сидела рядом и беззвучно плакала. Она чуть не убила собственную подругу. Она ведьма, люди правы. Бог накажет ее за то, что она сотворила.
Пока пытали Штехлин, Симон Фронвизер сидел в доме палача и варил кофе. Он всегда носил с собой пригоршню чужеземных зерен в мешочке на поясе. Вот он размельчил их в ступке палача и поставил котелок с водой на очаг. Когда вода закипела, он взял оловянную ложку, насыпал немного черного порошка в котелок и размешал. По дому сразу же распространился бодрящий аромат. Симон склонился над котелком и потянул носом. Запах всегда освежал его и прояснял мысли. Наконец он налил напиток в чашку и, дожидаясь, пока осядет порошок, стал обдумывать прошедшие часы.
После недолгого пребывания в Альтенштадте Симон прошел с Куизлем до его дома, но палач не стал пояснять, на что намекал перед самым уходом от трактира Штрассера. И на многочисленные расспросы он лишь ответил, что ночью Симону следует быть наготове, и тогда они совсем близко подберутся к разгадке. При этом палач, обычно угрюмый, усмехался. Симон понял, что впервые за эти дни Куизль был полностью доволен собой.
Однако счастье их оказалось недолгим. Когда они добрались до дома у реки, перед дверью дожидались два стражника, чтобы сообщить Куизлю: Штехлин снова можно допрашивать.
