Джон Робертс - Святотатство
По крайней мере, генеалогический экскурс оказался кратким. Будь Милон патрицием, мне пришлось бы пересказывать его родословную в течение часа.
— Но сельские трибы пользуются большим уважением, чем городские, — заметила она, выслушав мой рассказ. — Все знатные семьи принадлежат к сельским трибам.
— Так было прежде, благородная Фауста. А ныне власть в Риме принадлежит уличным бандам, одну из которых возглавляет Милон. Древние времена и длинные родословные сегодня значат не так уж много. Милон твердо намерен сделать свое имя самым громким в Риме, и можешь не сомневаться, он достигнет своей цели. Многие патриции, не имеющие за душой ничего, кроме знатного происхождения, влачат ныне полунищенское существование. Если ты свяжешь свою судьбу с одним из таких жалких патрициев, тебе придется прозябать в бедности. А если ты станешь супругой Милона, тебя ожидает участь, которой позавидуют многие.
— Все это звучит заманчиво, — усмехнулась Фауста. — Разумеется, у твоего друга в городе есть дом, отвечающий его притязаниям и амбициям?
— О да. И можешь мне поверить, лишь немногие дома в Риме могут соперничать с домом Милона размерами и количеством слуг.
О том, что жилище будущего супруга Фаусты представляет собой хорошо укрепленную крепость, а слуги его — отчаянные головорезы, получившие закалку в гладиаторских сражениях, я решил не распространяться. В конце концов, сюрпризы вносят в семейную жизнь приятное оживление.
— Многие знатные римляне просили моей руки, но все они нагоняли на меня скуку, — призналась Фауста. — А ведь мне уже двадцать семь лет. Я почти склонялась к тому, чтобы до конца своих дней оставаться незамужней и находиться под опекой Лукулла. Сегодня я впервые получила брачное предложение, которое меня заинтересовало. Ты можешь передать Милону мое согласие. Отныне он может навещать меня, когда ему будет угодно. Но, надеюсь, он понимает, что все вопросы, связанные с нашими дальнейшими планами, мы должны решать с глазу на глаз. Я скорее вскрою себе вены, чем смирюсь с браком, который за меня устроили другие.
— Восхищаюсь твоей решительностью, благородная Фауста. Не обладай ты столь независимым нравом, тебя наверняка выдали бы замуж за Катона. Уверен, новость, которую я принесу Милону, сделает его счастливейшим из смертных. Не желаешь ли выпить еще немного этого превосходного вина?
Фауста покачала головой. По-моему, она даже не отпила из своего кубка. Я налил вина себе.
— Возможно, после того как мы уладили столь важное дело, ты согласишься оказать мне небольшую любезность и удовлетворить мое любопытство относительно того скандального происшествия, о котором ныне говорит весь Рим? — вкрадчиво осведомился я.
— Увы, это невозможно, — бросила Фауста.
— Ах да. Подобно всем прочим женщинам, ты боишься нарушить ритуальный запрет?
— Запрет здесь ни при чем. Просто той ночью меня не было в доме Цезаря.
Я замер, не донеся до рта кубок с вином:
— Не было? Но тебя там видели!
— Тот, кто сказал тебе об этом, ошибается или лжет, — не моргнув глазом, отчеканила Фауста. — Как тебе наверняка известно, в ритуале могут принимать участие только замужние женщины. А тратить время на пустую болтовню с девчонками, большинство из которых моложе меня почти вдвое, у меня не было ни малейшего желания.
— Как видно, меня ввели в заблуждение, — пробормотал я. — Прошу, прости меня.
— За что? — пожала плечами Фауста. — Ты ничуть меня не обидел. Передай Милону, что я с нетерпением жду вестей от него.
С этими словами она встала и протянула мне руку, которой я почтительно коснулся.
— Желаю тебе удачного дня, Деций Цецилий, — бросила она на прощание.
Я проводил ее взглядом. Спору нет, эта женщина была хороша собой и держалась безупречно, но это отнюдь не означало, что она говорила правду. Кто-то из них двоих — она или Юлия — пытался меня обмануть. И я точно знал, кому предпочитаю доверять.
Гермес ждал меня, сидя на скамье в атрии. Когда я сделал ему знак следовать за мной, он скорчил недовольную гримасу.
— Ну и вид у тебя, господин! — проворчал он. — Можно подумать, ты только что вышел из таверны, где изрядно набрался. Ты что, рассчитываешь, что я потащу тебя домой на своих плечах?
— Не пори чушь, — отрезал я. — Вино такого качества, какое я только что пил, не ударяет в голову и не лишает ноги твердости.
Мы вышли из дома Лукулла и двинулись в сторону Форума.
— Мне и прежде доводилось бывать на пирах в доме не хуже этого, — сообщил Гермес. — Но я впервые вижу, чтобы после трапезы гости разбредались в столь непотребном виде.
— Заткни свою пасть, наглец! — грозно рявкнул я. — Как ты смеешь подобным образом говорить о своем господине?
— Слышал бы ты, как рабы честят вас, благородных господ, когда поблизости нет чужих ушей, — ухмыльнулся Гермес.
— Язык твой — враг твой, запомни это хорошенько. Иначе он доведет тебя до креста.
— А ты освежи свою память. А то ты, видно, забыл, что только благодаря мне… о… о, что это там такое? — внезапно осекся Гермес.
Глаза его полезли на лоб от ужаса, и, признаюсь, мои собственные глаза повели себя сходным образом. Впереди узкую улицу перегородила толпа самого угрожающего вида, которая двигалась прямо на нас. А в центре этой толпы я увидал того, кого хотел бы видеть меньше всего на свете, — Публия Клодия Пульхра.
— Да, не повезло, — процедил я. — Гермес, приготовься защищать мне спину.
— Защищать твою спину? — дрожащим голосом переспросил мальчишка. — Ты что, собираешься сражаться с целой бандой?
— Делай, что я сказал, и не распускай язык, — отрезал я, пытаясь занять подходящую оборонительную позицию.
Слева, между двумя домами, начинались ступени, ведущие на улицу, расположенную на более высоком уровне. Позади нас улица, резко уходящая наверх, была пуста. Мысленно я пожалел о том, что был столь невоздержан по части винных возлияний. Конечно, пьяным меня мог назвать лишь нахал, подобный Гермесу, но все же я находился не в лучшей форме.
— Метелл! — раздался гнусавый голос Клодия. — У меня такое чувство, будто ты меня избегаешь. Мне это больно и обидно!
На губах его играла издевательская ухмылка. По своему обыкновению, Клодий был без тоги, лишь в тунике и сандалиях — простых кожаных сандалиях, хотя он имел право носить красные сандалии на толстой подошве, украшенные на лодыжках полумесяцами из слоновой кости. Туника на нем была вроде тех, что носят ремесленники, греческого фасона, оставляющего обнаженным правое плечо и половину груди. В последнее время Клодий изображал из себя человека из простонародья.
— Ты знаешь, как я ценю твое общество, Публий, — откликнулся я. — Каждый день, во время утреннего приема, ты можешь нанести мне визит.
Клодий разразился надсадным деланым хохотом:
— Где это видано, чтобы представитель рода Клавдиев наносил утренний визит какому-то Метеллу?
— Запихни подальше свою патрицианскую гордость, Публий, — произнес я, наставив на него палец. — Иначе люди догадаются о твоем знатном происхождении, и все усилия, которые ты положил, заискивая перед плебеями, пропадут напрасно.
— Да он пьян, — заметил кто-то.
— Это не помеха для смерти, — отрезал Клодий. — Взять его.
— Погодите, — воскликнул я, выставив вперед ладонь. — Убить меня вы еще успеете. Дайте мне несколько мгновений.
Стараясь двигаться как можно медленнее и спокойнее, я снял тогу и сложил ее.
— Смотрите-ка, он хочет драться, — ухмыльнулся Клодий. — Вряд ли у тебя есть хоть малейший шанс, Деций. Хватит тянуть время. Твоя тога тебе больше не пригодится. Хотя нет. После мы завернем в нее твое тело, так, чтобы твои рабы могли отнести его домой, не пугая прохожих. Убив бедного Аппия Нерона, ты не оставил ему даже тоги.
— Я не убивал его, Публий, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Его убил ты или же твоя сестра Клодия.
На лбу Клодия вздулись жилы. Удивительно, как ловко он проделывал этот фокус.
— Довольно! — взревел он. — Хватайте его!
Как я уже говорил, тога — чрезвычайно неподходящая одежда для бегуна. Так как я успел от нее избавиться, ничто не мешало мне поскакать вверх по ступеням с резвостью молодого оленя. Оказавшись на верхней улице, я бросился направо, вниз по склону холма. Благодаря тому, что бегство мое стало для Клодия и его шайки полной неожиданностью, мне удалось выиграть несколько мгновений. Конечно, только безнадежный глупец мог ожидать, что я буду драться с целой сворой уличных громил. Но людская глупость поистине беспредельна, а Клодий по этой части не знал себе равных.
Тем не менее мои враги быстро оправились от изумления, и, проносясь по улице, я слышал, как они пыхтят у меня за спиной. Прохожие провожали меня испуганными взглядами. Человек, убегающий от преследователей — слишком привычное зрелище для римлян, и они знают, как вести себя в подобной ситуации. Мысленно я попросил Юпитера застить туманом глаза тех, кто попадался мне навстречу, а в награду за помощь пообещал принести в жертву козла. Больше всего я боялся, что какой-нибудь прохожий узнает Клодия и, пожелав оказать ему услугу, попытается меня остановить.
