Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы
— Это не в моей натуре, сэр, — ответил Мэтью. Он не сомневался, что такое отношение Вудворда к «почему» связано с его прошлой жизнью в Лондоне.
— Ты молод, я стар. Вот в этом и вся разница. — Он испустил долгий и болезненный вздох. — Ладно, расскажи мне, что ты думаешь.
— Сегодня ночью, — тихо сказал Мэтью, — нас мог навестить испанский шпион. — Вудворд не отвечал, расчесывая комариный укус на щеке. — Эта монета может быть свидетельством испанского присутствия возле индейской деревни, где бы она ни находилась, — продолжал Мэтью, все так же понизив голос. — Шпион мог действовать из необходимости убрать ее из виду.
— Но все уже произошло. Бидвелл уже знал о монете. Да все здешнее население знало.
— Да, сэр, но — как мог бы сказать Бидвелл — дыру в днище корабля надо заделать, сколько бы воды уже ни набралось. Вор не ожидал помехи. Он мог надеяться, что я сочту, будто сам куда-то задевал монету. Но убрать ее из виду — значило также отвлечь от нее внимание Бидвелла.
— И, конечно, — добавил Вудворд, — шпион не знал твоих подозрений.
— Именно так.
— Что же ты предполагаешь делать?
— Я предполагаю… отсиживать свой срок и записывать показания свидетелей. После этого я предполагаю выдержать плети, насколько мне удастся, и надеюсь, что не буду рыдать прилюдно и не обмочу штаны. Я предполагаю, что вам следует посетить доктора Шилдса и попросить у него лекарство.
— Мэтью, я тебе уже сказал, что я…
— Вы больны, сэр, — твердо сказал Мэтью. — И без медицинской помощи вам может стать хуже. Я не уступлю в этом вопросе.
Вудворд раздраженно фыркнул. Он знал, что этот юноша умеет быть упорен, как портовая дворняга, разгрызающая крабий панцирь.
— Ладно, — сдался он. — Я пойду к доктору.
— Завтра.
— Да, да, завтра.
— Ваш визит послужит двум целям, — сказал Мэтью. — Первая — поправить ваше здоровье. Вторая — кое-что выяснить — очень осторожно, конечно, — насчет мистера Пейна, мистера Уинстона и учителя Джонстона.
— Учителя? Это не может быть он, Мэтью. У него изувечено колено!
— Мне хотелось бы знать, осматривал ли его когда-нибудь доктор Шилдс.
— Ты обвиняешь моего собрата по Оксфорду, — предупредил Вудворд, поднимая голову. — Я считаю это оскорбительным!
— Я никого не обвиняю, сэр. Но мне хотелось бы знать историю учителя, точно так же, как историю мистера Уинстона и мистера Пейна.
— А историю самого доктора Шилдса?
— И ее тоже. Но я думаю, что доктор будет намного менее искренен относительно своей собственной жизни, так что здесь придется черпать из других источников.
— Ладно, все это хорошо, — сказал Вудворд, поднимаясь на ноги. — Тем не менее мы не должны забывать о нашей главной цели. Прежде всего нас интересует не шпион, а ведьма.
— Женщина, обвиненная в ведьмовстве, — поправил Мэтью. Чуть слишком твердо это прозвучало, и он счел нужным скорректировать собственный тон. — Сэр.
— Конечно. — Магистрат кивнул, веки у него слипались. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр. — Он уже был почти у двери, когда Мэтью под влиянием импульса решился сказать те слова, что слетели с его губ: — Магистрат! Кто страдает от боли, когда вы призываете Энн?
Вудворд остановился, будто налетел на стену. И застыл.
— Я совершенно случайно услышал. Но это было то, чего я никогда не слышал раньше, сэр. — Ответа не было. — Простите мою назойливость. Я должен был спросить.
— Нет, — сдавленно ответил Вудворд. — Нет, ты не должен был спрашивать. — Он не изменил позы, так и остался стоять спиной к юноше. — Это «почему» тебе следует оставить в покое, Мэтью. Запомни мои слова. Оставь его в покое.
Мэтью больше ничего не сказал. Он только проводил взглядом выходящего из гостиной магистрата — тот шел, будто аршин проглотил.
Вот так и кончилась эта ночь, принеся с собой новые вопросы — и ни одного ответа.
Глава 11
Небольшое, но очень важное чудо приветствовало Мэтью утром, когда он проснулся от настойчивого стука в дверь кулака Бидвелла: появилось солнце.
Да, не очень сильное и рискующее немедленно снова быть скрытым облаками ревнивого неба — но все равно солнце. Утренний свет, туманный золотистый блеск подвигнул всех петухов Фаунт-Рояла зазвучать триумфальными фанфарами. Бреясь и одеваясь, Мэтью слушал, как петушиный оркестр состязается за первенство. Взгляд его скользнул на комод, туда, где лежала раньше испанская монета, и невольно пришла мысль, чьи это сапоги прошли по полу, чтобы ее украсть. Но сегодня главным было другое. И надо отвлечься от темы монеты и шпиона и полностью сосредоточиться на своей задаче — которая, в конце концов, и есть смысл его жизни.
Завтрак, состоящий из яиц, жареной картошки и кукурузного хлеба, наполнил живот Мэтью, и все это он запил чашкой крепкого чая. Вудворд вышел к столу поздно, глаза у него опухли, дышал он тяжело. Похоже было, что он либо совсем не спал остаток ночи, либо страдал снами, не давшими ему отдохнуть. Мэтью не успел заговорить, как Вудворд поднял руку и сказал надтреснутым голосом:
— Я обещал пойти сегодня к доктору Шилдсу и пойду. Как только мы допросим мистера Бакнера.
— Но вы же не одного свидетеля сегодня допросите? Завтра ведь воскресенье, я хочу сказать.
Бидвелл сидел во главе стола, и тарелка с его завтраком была уже пустая. Хотя Бидвелл немало устал после ночных событий, он был уже чисто выбрит, умыт и одет в коричневый костюм. Колечки роскошного парика спадали по плечам каскадом.
— Сегодня утром я буду допрашивать мистера Бакнера. — Вудворд уселся на скамью через стол от Мэтью. — Потом я пойду к доктору Шилдсу. Потом, если буду в должном виде для этой работы, после обеда я буду допрашивать мистера Гаррика.
— Хорошо, хорошо. Поскольку есть какой-то прогресс, я уже удовлетворен.
— Я тоже должен быть удовлетворен прогрессом, — сказал Вудворд. — Моему организму не справиться с этими сельскими трапезами. — Он отодвинул тарелку, нагруженную едой, которую приготовила служанка к его прибытию, и, потянувшись к зеленому глиняному чайнику, налил себе чашку, которую осушил несколькими шумными глотками.
— Вам скоро станет лучше, — заверил его Бидвелл. — Солнце лечит все хворобы.
— Спасибо, сэр, но банальности мне неинтересны. Когда мы приедем в тюрьму, мы найдем там все, что нужно?
— Я велел, чтобы мистер Уинстон и мистер Грин приготовили все, что может вам понадобиться. И, должен сказать, нет никаких причин быть резким. Сегодня великий день в истории Фаунт-Рояла, сэр.
— Не бывает великим день, связанный с убийством.
Вудворд налил себе вторую чашку и эту тоже осушил в несколько глотков.
Настало время ехать. Бидвелл объявил, что Гуд уже ждет перед домом с каретой, и пожелал им обоим, как он это сформулировал, «доброй охоты». Вудворд определенно чувствовал себя больным, покидая дом: кости горели, кожа стала холодной и липкой, горло вымостили изнутри пылающими булыжниками Ада. Он только и мог болезненно засасывать воздух, потому что ноздри заложило полностью. Но он должен делать свое дело и надеяться, что сегодня доктор Шилдс поможет облегчить этот дискомфорт.
Надвинулись облака, скрывая благословенное солнце, когда Гуд дернул вожжи и колеса кареты повернулись вперед. Но когда экипаж проезжал мимо источника, где две женщины уже набирали воду, лучи солнца выскользнули из плена и осветили поверхность. Вдруг на глазах у Мэтью источник засиял золотым восхитительным светом. Вершины дубов вокруг озерца осветила та же золотая иллюминация, и на миг Мэтью понял ту власть, которую имел Фаунт-Роял над своими жителями: место, отвоеванное у дикой природы, огороженное и укрощенное, политое потом и слезами, обращенное к пользе чистой волей и мышцами человека. Это была мечта и проклятие — желание покорить дикую природу, придать ей форму топором и заступом. Многие погибли, возводя город, многие еще умрут, пока он станет большим портом. Но кто может устоять перед соблазном и вызовом этой земли?
В одной древней латинской книге по философии, вспомнил Мэтью, автор все размышления, мир и благочестие относил к Богу, к Дьяволу же были отнесены потребность человека идти вперед и покорять, разламывать и переделывать, вопрошать и тянуться к недостижимому.
Согласно этой философии, в Фаунт-Рояле воистину действовал Дьявол. И в Мэтью тоже, несомненно, действовал Дьявол, ибо вопрос «почему» вырастал из корня древа запретного плода. Но чем бы была эта земля — и этот мир — без такого вопроса? Где была бы она без всех этих инстинктов и потребностей — кто-нибудь мог бы их назвать семенами Дьявола, — которые побуждают человека желать большего, чем дал ему Бог?
Набежали облака, солнце вновь скрылось. Мэтью поднял глаза и увидел лоскутки голубизны на сером фоне, но они утончались, уменьшались. Через секунду облака восстановили на небе свое господство.
