Николай Норд - Яичко Гитлера
— Мой фюрер, мы уже не раз беседовали с вами на такую тему, как реинкарнация, — сказал Сахиб, не спуская глаз с собеседника.
— И что с того?
— Наши святейшества Далай-ламы заранее подбирают себе новое тело для рождения после смерти и указывают своим подчиненным где, когда и по каким признакам потом их можно будет найти. Через несколько лет в указанное место отправляется делегация, находят мальчика, предъявляют среди множества вещей и те из них, которыми владел почивший Далай-лама. Найденыш безошибочно отбирает из них нужные, и это служит первым признаком того, что он и является реинкарнацией прежнего Далай-ламы. Часто мальчик сам бросается обнимать кого-то из прибывших — он узнает в них своих любимых учеников или служителей. Вы, кстати, после своего возрождения, пройдете ту же процедуру.
— Можете мне этого не говорить, я это знаю. Просто конкретизируйте свою мысль, вы же хотите мне сказать что-то другое?
— Звезды нам показали, где и когда после войны возродится в новом теле Ева Браун. И в наших силах, точнее, в силах вашего духовного патрона подобрать для нее тело девочки, как две капли воды похожей на нее. Ваша Ева умрет с вами, а возродится новая Ева с ее же душой. Вот ее-то и нужно будет потом оправить в Новую Швабию, где будет храниться ваше яичко. Таким образом, ничто не помешает вашим с фройляйн Браун планам… — Сахиб осекся, — извините, мой фюрер, я хотел сказать, вашим намерениям, уйти из этой жизни. Так что, как видите, Высший не бросает вас уж совсем, точнее ваши идеи…
— Почему речь идет только об одной Еве, нельзя ли таким же образом, без всякого яичка возродить и меня где-нибудь поблизости от нее? — остановился Гитлер, повернувшись лицом к Сахибу.
Сахиб отвел от своего визави глаза:
— Нет, мой фюрер, ваша душа уже заложена, ей распорядятся иначе…
Гитлер оперся руками о стол и мрачной тенью навис над тибетцем.
— Что значит иначе? — лающим голосом прокричал он.
— Иначе, значит — только через яичко… — не поднимая глаз и втянув голову в плечи, словно ожидая удара, ответил тибетец.
Услышав эти слова, Гитлер понурился и как-то сразу успокоился. Он оторвал ладони от стола, и тут же его левая рука затряслась, и он перехватил ее правой, чтобы унять эту дрожь.
— И что же для всего этого требуется? — спросил он после некоторого молчания, сев на прежнее место напротив Сахиба.
— Чтобы такое случилось, необходимо сейчас, при жизни фройляйн Браун, провести с ней специальный кармический обряд.
— Хорошо, действуйте, — отрешенно отозвался Гитлер.
— Это не все…
— В чем еще проблема?
— Чтобы все схлопнулось, нам потребуется одновременно проделать то же самое еще с одним человеком. Таким человеком, душа которого потянулась бы к фройляйн Браун и к которому бы взаимно потянулась бы и ее душа.
— Кто этот человек, вам известно?
— Вы его знаете…
— Выражайтесь конкретней!
Сахиб принялся вздыхать и глотать слюни.
— Не уверен, право, могу ли я говорить правду? — наконец, сказал он.
— Да не тяните же!
— Это зять Евы, герр Фогеляйн, муж ее сестры Гретель…
Гитлер посмотрел на тибетца так, словно примеривался, как его покрепче ударить в челюсть. Но вместо этого он, вдруг, набросился на еду, спешно поедая салат и рис с цыплячьим крылышком. Покончив с пищей и отерев рот салфеткой, он вперил ледяной взгляд в собеседника и истерично выкрикнул:
— Сволочь!
Зорко наблюдавший за фюрером тибетец, который так и не притронулся к своим тарелкам, невольно сдвинулся на краешек дивана.
— Сволочь! — повторил еще раз Гитлер, но уже без прежней истерики и тише. — Нет, не вы, Сахиб. Я имею в виду этого выскочку — обергруппенфюрера Германа Фогеляйна. Я так и знал! Неужели их связь так явна, что ее заметили другие?
— Внешне прямых свидетельств нет, однако их часто видят вместе. Впрочем, если хотите ясности, мой фюрер, спросите об этом саму фройляйн Браун или поручите Мюллеру отследить их отношения.
— Сахиб, вы сошли с ума! Поручить этому крестьянину рыться своими толстыми пальцами в этом деликатном деле? Во всяком случае, ведь нет никаких прямых улик…
— Но мы-то об этом знаем, — вкрадчиво проговорил Сахиб, не уточнив, кого он подразумевает под словом «мы».
— Теперь я понимаю — этот красавчик женился на Гретель, чтобы быть поближе к Еве! Ненавижу! Впрочем, — Гитлер обреченно махнул рукой, — я не могу предаться Еве с той страстью, которую заслуживает моя девочка. У меня нет времени, я с утра до вечера занят Германией. Она стала моей супругой. Ладно, пусть Ева немного поразвлечется, не будем ее слишком осуждать… А Фогеляйн… Что ж, придет время, и Фогеляйн за все заплатит сполна, — процедил сквозь зубы фюрер с угрюмой злостью. — Что вы собираетесь предпринять конкретно?
— Я попытаюсь убедить их обоих, и Еву и Германа, пройти задуманный нами обряд, дабы они воссоединились вдвоем в новой жизни.
— С какой стати? — взвизгнул Гитлер, дернув головой.
Сахиб развел руки:
— Мой фюрер, меня не просвещают, просто указывают…
— Это так необходимо? — совершенно отяжелев лицом, спросил Гитлер.
— Во всяком случае, нужно их обоих в этом убедить, чтобы они не противились обряду.
— Думаете, сумеете?
— Я найду способ. Но они возродятся после войны не здесь, а в России…
— Какого черта именно там, в берлоге моего злейшего врага?
— Так складываются звезды, — неопределенно ответил Сахиб.
— Хорошо, продолжайте.
— Но их рождение произойдет в местах весьма отдаленных друг от друга — Россия необъятная страна. И чтобы они встретились в нужное время, необходимо в будущем, когда они станут взрослыми, им помочь, необходимо будет устроить им такую встречу. К сожалению, сам я этого сделать уже не смогу, к тому времени я буду слишком стар, а, может, даже умру. Для выполнения этой миссии мы отправим в Россию моего помощника — Соднама Джамцхо.
— А это что еще за птица?
— О. это птица большого полета, мой фюрер. Это нансо — лама астролог, способнейший и верный наш человек, мой племянник, за которого я ручаюсь, как за самого себя. Будучи еще молодым, лет пятнадцать назад, он был направлен нами в Россию и все это время был приставлен к Ленинградскому дацану Гунзэчойнэй. Он прекрасно владеет русским, знает местные порядки и обычаи. С началом войны он пересек линию фронта, вернулся к нам и все это время помогал мне. Но мы полагали, что в сорок первом тут же вернемся в Ленинград вместе с Вермахтом. Не получилось…
— Можно короче, Сахиб? — перебил нетерпеливо его Гитлер. — Каков ваш план?
— Мой план заключается в том, чтобы к концу войны поместить Джамцхо в Шталаг-316, якобы за какое-то правонарушение. Этот лагерь для военнопленных расположен в Пруссии, недалеко от границ с Россией. Для этого РСХА должно подготовить Соднаму соответствующие легенду и документы. Когда русские освободят лагерь, он естественным образом вернется в Россию.
— Почему именно в Шталаг-316?
— Мы ничего не делаем понапрасну, мой фюрер! В этом шталаге сидит один русский военнопленный, с которым Соднаму надо будет установить тесные, дружеские отношения, такие, которые бы продолжились и после войны. Таким образом, судьба новой Евы окажется под надлежащим присмотром.
— Что особенного в этом русском?
— Это Андрей Соловьев, в будущем отец новой Евы.
Гитлер уставился на Сахиба изумленными глазами и смотрел на него до тех пор, пока тот не почувствовал замешательства.
— Вы уже и это знаете? — наконец, устало прикрыв веки, тихо вымолвил он.
— Да, но новая Ева не будет, как бы это поточнее выразиться, в полном смысле нынешней, если в ней не будет души фройляйн Браун. Получится просто копия, клон. Поэтому без обряда нам все равно не обойтись.
— Послушайте, Сахиб, если вы и так все знаете, почему бы вам не рассказать о моей личной судьбе, о судьбе Рейха? — глядя исподлобья и недоверчиво на своего визави, спросил Гитлер.
— Мой фюрер, я уже не раз объяснял вам, что судьбы великих людей, судьбы наций — это не мой уровень. Только Высший может что-то вам ответить.
Гитлер плеснул себе в бокал вина, отпил несколько глотков, потом вдруг спросил ни к селу, ни к городу:
— Почему вы ничего не едите Сахиб? Перед вами ваш любимый вареный морской окунь с рисом и зеленью, он уже давно остыл. Или фройляйн Манцоли сделала что-то не так?
— Нет, мой фюрер, блюдо приготовлено превосходно, просто я сильно озабочен и не могу есть, пока мы не закончим этот разговор. Я вижу, как он вам неприятен, но мы должны довести его до конца.
— Вы правы, Сахиб, мне все это тревожно слышать, — устало отозвался Гитлер, который, казалось, с трудом выдавливал из себя слова. — Передайте Мюллеру от меня поручения по поводу ваших подопечных и шталага. Пусть за ними присматривают и обращаются хорошо, чтобы они смогли выжить.
