Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс
— Очень разумное предложение, — согласился Гаевский, — особенно принимая во внимание ту любезность, с которой вы поите нас таким прекрасным коньяком. Насколько известно следствию, Дмитрий Мелешевич не располагает alibi на время убийства своей матери. Хотя, подчеркну, в настоящее время он не рассматривается как самый перспективный подозреваемый.
— Однако, мотив у него имеется хороший, — добавил Агафон Иванов. — Он имел конфликт с матерью незадолго до её убийства; опять же, к вам обращался с просьбой об оценке имения, которое ему не принадлежало. Это всё подозрительно, хотя прямо его ни чём не уличает.
— Я готов рассказать вам о том, что Мелешевич имеет alibi, — пообещал Шумилов. — Но при этом рассчитывал бы на взаимную любезность.
— Что же взамен? — полюбопытствовал Владислав Гаевский.
— Я желал бы знать, что пропало с места преступления.
Сыщики опять переглянулись. В принципе, Шумилов просил не так много.
— Договорились, — кивнул Иванов. — Только не рассказывайте нам о том, что слуга Мелешевича ушёл на Петроградку, а любовница легла спать. Мы всё это прекрасно знаем и без вас, Алексей Иванович. Вы же понимаете, что эти сведения никакого alibi Мелешевичу не обеспечивают.
— Разумеется, понимаю. Поэтому ничего такого я вам говорить не буду.
— Хм, тогда валяйте, — улыбнулся Иванов. — Так что там с alibi Дмитрия Мелешевича?
— Во дворе дома Данилова, прямо напротив квартиры Дмитрия Мелешевича проживает человек, взявший за правило подсматривать за ним. Человек этот по моему мнению глубоко болен, и было бы хорошо, чтобы его осмотрел врач-психиатр. Фамилия его Ганюк, это офицер на пенсии по ранению. Насколько я понял, ему во время войны за освобождение Болгарии оторвало ногу. Ганюк постоянно подсматривает за окнами Мелешевича ввиду того, что последний, уж извините за натурализм, занимается любовными соитиями, находясь в поле его зрения. Всё, что связано с половой сферой, чрезвычайно беспокоит и волнует этого человека. Он подсматривает за Мелешевичем в подзорный монокуляр.
— Это анекдот? Вы, верно, смеётесь? — спросил Гаевский. — Это же просто несерьёзно…
— Это ещё как серьёзно, дорогой Владислав. Полюбуйтесь-ка на прикладной промысел господина Ганюка, — Шумилов разложил на столе купленные у последнего рисунки. — На каждом из них проставлена дата, её вы можете увидеть на обратной стороне. Один из этих рисунков датирован как раз двадцать четвёртым апреля. У господина Ганюка целая галерея такого рода художеств. По ним половая жизнь Дмитрия Мелешевича может быть восстановлена буквально по дням и по часам.
Сыщики принялись внимательно рассматривать представленные им рисунки.
— Н-да-а, — протянул озадаченный Иванов. — Много я видел чудаков и сумасшедших, казалось бы, ну куда больше? Но жизнь не перестаёт удивлять.
— И ведь как нарисовано! — восхищённо пробормотал Гаевский. — Ведь талантливо нарисовано!
— Этот человек талантлив только в той сфере, на которой зациклен. Во всём остальном это дезорганизованный, неряшливый, совершенно опустившийся тип, — продолжил Шумилов. — Ну, да Бог с ним, я сейчас о другом: Ганюк внимательно наблюдал за Мелешевичем двадцать четвёртого апреля вплоть до выхода последнего из дома, то есть до одиннадцати часов утра с минутами. Он очень хорошо помнит этот день по той простой причине, что тогда Мелешевич последний раз занимался любовью со своей сожительницей. По словам Ганюка, сожительница Мелешевича после полового акта уснула. Также Ганюк утверждает, что Мелешевич не покидал квартиру всё утро и ушёл уже после одиннадцати утра.
Некоторое время сыщики обдумывали услышанное. Несмотря на первоначальный скепсис, сказанное было слишком серьезно, чтобы от этого просто отмахнуться.
— Что ж, — наконец, пробормотал Гаевский. — Я очень рад за Дмитрия Мелешевича. Хотя данное открытие не снимает с него подозрений в полной мере.
— Разумеется, — согласился Шумилов. — Оно означает только то, что Дмитрия Мелешевича не было на месте убийства в момент совершения оного. Но alibi не отменяет пособничества в совершении преступления, скажем, сокрытия следов, недонесения или активного участия в подготовке посягательства. Я и не утверждал, что Мелешевич абсолютно невиновен.
— Вот как? Это он вас привлёк к делу? — быстро спросил Гаевский.
— Вы задаёте лишние вопросы, Владислав. Наша договорённость не касалась этой темы.
— Ну, хорошо, будем считать вопрос риторическим. Мы можем забрать эти рисунки?
— Разумеется, считайте, что я их вам дарю, — кивнул Шумилов.
Он налил по второй рюмке коньяку.
— Вы хотели знать, что пропало из квартиры убитой Александры Васильевны Мелешевич, — любезно напомнил Владислав Гаевский. — Запишите или как?
Сыщик открыл маленький блокнотик со своими записями и приготовился читать. Шумилов в свою очередь схватил карандаш и приготовился записывать.
— Консолидированные казначейские облигации министерства финансов Российской империи номиналом сто британских фунтов каждая — двадцать восемь штук; облигации "Петербургского международного банка" номиналом в тысячу рублей серебром каждая — шестнадцать штук, ну и сорок четыре облигации "Учётно-ссудного банка" номиналом в пятьсот рублей серебром каждая, — продиктовал Гаевский.
— Это всё? — спросил как бы между делом Шумилов.
— Ну да, — спокойно ответил Гаевский закрывая свой блокнотик и убирая его во внутренний карман пиджака.
Шумилов отложил в сторону карандаш и неприязненно уставился в глаза сыщику. Тот, заметив странную реакцию хозяина квартиры, ответил в свою очередь таким же пристальным взглядом.
— Что вы на меня так смотрите, Алексей Иванович? Увидели чего-то? — попытался было пошутить Гаевский.
— А вы, часом, ничего не забыли упомянуть? — холодно отозвался Шумилов.
— Вроде бы, нет, — Гаевский пожал плечами. — Вы это, собственно, о чём?
— Я о египетской статуэтке чёрного камня…
— Ах, это! — Гаевский натянуто засмеялся, но заметив, что его никто не поддержал, тут же оборвал смех. — Насчёт этой статуэтки с лапами льва и хвостом крокодила ничего не ясно. Возможно, её исчезновение никак не связано с убийствами.
— А я-то думал, что польский дворянин является хозяином своего слова, — негромко проговорил Шумилов. — А вы повели себя как брутальный прохвост. Порядочные люди верят друг другу на слово, но теперь оказалось, что вам верить на слово нельзя.
— Но-но, господин Шумилов, оскорбления чести смываются кровью! — Гаевский вскочил со стула.
— Попытавшись обмануть меня, вы продемонстрировали, что сие сказано не про вас.
— Да я вас… — Гаевский сжал кулак, словно бы намереваясь ударить Шумилова, но тут неожиданно Иванов с силой ударил ладонью по столу.
Звонкий шлепок прокатился по комнате точно выстрел. Гаевский осёкся, недоумённо взглянул на своего напарника, с непроницаемым выражением лица сидевшего напротив.
— Владислав, сядь… — внушительно обронил Агафон. — Я тебя не понимаю…
И это краткое "не понимаю" прозвучало как приговор суда. Обескураженный Гаевский молча сел; по негодующему выражению лица было нетрудно понять, что он чрезвычайно раздражён и обуреваем жаждой мести, но привычка контролировать эмоции не позволила ему потерять голову.
— Ты, Владислав, зубами не скрипи, — между тем продолжил Агафон. — Тут дело такое: дал слово — держись. Либо говори как есть, либо вообще не начинай разговор, — и, повернувшись всем телом к Шумилову, заговорил уже другим тоном. — Из шкафа в библиотеке Александры Васильевны Мелешевич пропала статуэтка египетской богини Таурт из чёрного диорита. Статуэтка достаточно тяжёлая и большая, высотою больше двух вершков. О её ценности говорить можно только предположительно. Интересно то, что рядом с нею располагались другие древнеегипетские древности, изготовленные из золота и драгоценных камней. Их ценность несомненна. Они не занимали много места и были удобны для переноски. Совершенно непонятно, почему похититель, забрав крупный массивный предмет, проигнорировал ювелирные украшения.
— Диорит — это какой-то полудрагоценный камень? — поинтересовался Шумилов.
— Вовсе нет. Просто очень твёрдый, уступающий по твёрдости, пожалуй, только алмазу, — примирительно заговорил Гаевский. — Намного твёрже гранита и мрамора. Сейчас не существует техники, посредством которой можно было бы обрабатывать диорит. Для того, чтобы просверлить в нём отверстие, надо создать давление на сверло более двухсот пудов, а чтобы отполировать, нужен алмаз.
— А в древнем Египте, вы говорите, из такого камня делали статуи? — недоверчиво спросил Шумилов.
— Представьте себе. Это один из парадоксов цивилизации древних египтян. Потому-то сейчас она и вызывает большой интерес историков всего мира.
