Николь Апсон - Эксперт по убийствам
— Ты не сказала Хедли о смерти Обри, — обнимая ее, прошептала Марта.
— Нет, не сказала. Просто не могла. Я боялась, что по его голосу пойму, что он уже об этом знает.
Рейф Суинберн пересек реку и выехал на широкую прямую Блекфриерс-роуд; в это тихое воскресное утро он мог мчаться со скоростью, которую в городе почти никогда не мог себе позволить. Рейф свернул на улочку позади вокзала Ватерлоо и с удовольствием отметил, что в том месте, где он обычно ставил свой мотоцикл — поближе к дому, чтобы за ним приглядывать, — не было никаких машин. Суинберн выключил мотор, радуясь тому, что наконец-то скоро будет дома и сможет побыть один: ночные эскапады уже начинали сказываться на его самочувствии — правда, донимал Рейфа не столько секс, сколько связанное с ним притворство. Пожалуй, сегодня вечером надо отдохнуть: в конце концов, воскресенье — выходной день.
Вынув ключ из замка зажигания, Рейф двинулся в сторону старого трехэтажного дома, где они вместе с Хедли снимали жилье. Квартира у них была без особых претензий, зато дешевле, чем жилища на другом берегу реки, и на мотоцикле или метро в Уэст-Энд можно добраться за несколько минут. Если все пойдет как надо, скоро он сможет себе позволить что-нибудь и получше, а пока и такое жилье его вполне устраивало. На улице было тихо, только с Ватерлоо-роуд доносился звон колоколов собора Сент-Джонс. Сейчас, наверное, около девяти, подумал Рейф. Если повезет, Хедли будет еще в постели и он сможет преспокойно, в тиши, выпить чашку кофе, а потом тоже пойдет спать.
Суинберн уже почти дошел до дома, как вдруг услышал, что его кто-то окликает с противоположной стороны улицы. Он пригляделся и увидел, что это был его сосед, прятавшийся в тени возле мясной лавки. Хедли подзывал его к себе, отчаянно жестикулируя, и казался воплощением человеческого несчастья.
— Боже мой, на кого ты похож! — воскликнул Суинберн, переходя улицу. — Какого черта ты здесь торчишь?
— Жду тебя. Я знал, что ты скоро придешь. Мне надо тебя кое о чем попросить, прежде чем я сдамся.
— Хедли, о чем ты говоришь? Кому ты сдашься?
— Полиции. Думаю, они уже ждут меня дома, поэтому я и хотел тебя здесь перехватить. — Суинберн обернулся в смятении, а Хедли продолжил: — Из-за Элспет. Ее убили в поезде, а полиция считает, что убил я.
— Черт знает что, парень. Ты говоришь, полицейские уже там?
— Возможно. Лидия сказала, что скорее всего они уже меня ждут.
— Ты с ней об этом говорил?
— Ну да. Я не знал, что мне делать. Она сказала, чтобы я сдался полиции и доверился их справедливости.
Суинберн посмотрел на него недоверчиво:
— Я не сомневаюсь, что она тебе желает добра, Хедли, но ты уверен, что это лучший вариант? Может, тебе лучше убраться отсюда, пока не поймают настоящего убийцу?
— Не думаю, что я это выдержу. В любом случае чем дольше полицейские будут терять время на мои поиски, тем меньше вероятности, что они поймают того, кто это сделал. А я, Рейф, даже помыслить не могу, что убийце удастся ускользнуть. — Хедли немного помолчал. — Я хочу кое о чем тебя попросить. Мне нужно алиби в пятницу вечером перед спектаклем. В газетах сказано, что убийство произошло ранним вечером, то есть перед тем как я пришел в театр. Я ее не убивал, но полиция ни за что мне не поверит. Можешь сказать, что мы были вместе?
Суинберн подумал, что это довольно рискованно, — ему не хотелось попасть в неприятности.
— Обри за тебя поручится. Он знает, что ты такого никогда бы не сделал.
Хедли потупился:
— Я не могу его попросить об этом. Сейчас не могу. И вообще я не думаю, что он за меня поручится.
— Ладно, так и быть. Почему бы нам не сказать, что мы пошли выпить рюмочку-другую? Только не в «Солсбери» — это всегда кто-нибудь сможет опровергнуть. Нужно место, где легко затеряться. Как насчет паба «Данкэннон»? В нем по пятницам всегда полно народу, и никто не сможет утверждать, что нас там не было. Мы пришли вместе около шести. Это время тебя устроит?
— Наверное, — неуверенно согласился Хедли.
— Значит, так: мы сидели на втором этаже и пили пиво, каждый выпил по полпинты. Потом вместе шли до самого служебного входа в театр. И, скажем, пришли в него примерно за час до спектакля, верно?
— Кто-нибудь сможет доказать, что мы врем?
— Сомневаюсь. На самом-то деле я был в это время с одной довольно неприметной девицей, имя которой я даже не помню, так что вряд ли кто-нибудь ее разыщет. К счастью, от нее было легко отделаться. — Рейф заметил облегчение на лице Хедли и не удержался от вопроса, который вертелся у него на языке: — А что ты на самом деле в это время делал?
Хедли замешкался с ответом, но все-таки решил, что, принимая от Суинберна помощь, обязан сказать ему правду.
— Я пел. — Такой ответ Рейфу никогда не пришел бы в голову. — Элспет так хотелось иметь какую-нибудь сувенирную куклу, а у меня не было на это денег. И я подумал: обойду перед спектаклем двери в партер и немного развлеку очередь возле каждой из них, может, и заработаю ей на подарок.
Суинберн скептически поднял брови:
— Теперь я понимаю, почему тебе нужно алиби. — Но видя, что Хедли уже готов обидеться, сказал примирительно: — Ладно, ладно, это настолько неправдоподобно, что скорее всего так оно и было. Я тебе помогу. Ты, наверное, прав: полиция не станет тратить силы и время на поиски тех, кто стоял в этих очередях, чтобы доказать твою невиновность. — Рейф положил руку Хедли на плечо. — Не волнуйся: ты можешь на меня положиться.
— Тогда не сделаешь ли ты для меня еще одну вещь? — Хедли сунул руку в сумку, что была у него с собой, и вытащил оттуда куклу. — Я раздобыл деньги. — Он протянул куклу Суинберну. — И даже больше, чем надеялся. А в перерыве купил эту куклу — собирался отдать ее Элспет при встрече вчера вечером. Ты можешь отнести куклу вместо меня ее дяде? Мне хочется, чтобы она все-таки была у Элспет — он знает. Я написал тебе адрес: это в Хаммерсмите, но в воскресенье туда можно быстро добраться. И скажи ему, что мне так жаль…
Суинберн уставился на куклу, которую теперь держал в руках. Сувенир напоминал женский персонаж пьесы «Ричард из Бордо» — королеву и скорее походил не на куклу, а на марионетку. Фигура в сочно-зеленом бархатном платье и головном уборе была достаточно гибкой и могла принимать разные позы, и Рейф приподнял ее левую руку, чтобы разглядеть цветное стекло в обручальном кольце и на облегающем шею воротнике. Ему всегда казалось, что в куклах есть что-то отталкивающее, а эта еще и выглядела пугающе живой. Суинберну невольно вспомнился образ мертвой девушки, сжимающей в руках куклу, и его бросило в дрожь.
— Я поеду туда прямо сейчас, — торопливо проговорил он, горя желанием избавиться от вызывавшей у него ужас куклы как можно скорее, тем более что и дома его ожидала встреча не из приятных. Рейф чувствовал себя крайне неуютно, оказавшись между полицией и тем, кого она подозревала в убийстве.
Жители района один за другим отправлялись спать, и так же один за другим гасли в домах огни, а теперь, несколько часов спустя, Фрэнк Симмонс наблюдал, как они почти в том же порядке снова загорались. Ночь тянулась еще медленнее, чем он предполагал; не раз и не два он вставал со своего места возле окна и шел проверять — работают ли часы, стоявшие на столике возле кровати с той стороны, где спала Бетти. И каждый раз, когда Фрэнк поднимал их и прикладывал к уху, нежное тиканье подтверждало, что время решительно движется вперед.
Фрэнк и не пытался лечь спать, зная, что все равно не уснет, и, оттого что Бетти не было рядом, не решался даже снять с постели покрывало, которое жена каждое утро неизменно аккуратно разглаживала. Как только она позвонила и сказала, что они с Элис выезжают из Беруика, он повернул стул у окна так, чтобы был виден участок улицы, где та вливается в главную дорогу. Фрэнк знал: до их приезда еще целая вечность, но ему казалось, что, высматривая за окном машину, хоть немного, но приближает их приезд. Когда Бетти вернется домой, он почувствует себя в большей безопасности. Инспектор отнесся к нему по-доброму, но он-то знает, что в полиции на самом деле думают, а еще Фрэнк всякий раз с ужасом вспоминал выражение лица Джозефины Тэй, когда она обернулась к нему в фойе театра. Никогда и никто прежде не смотрел на него с таким страхом, и он вообразить не мог, что у кого-нибудь когда-либо на это будет причина, но пятничный вечер все переменил.
Фрэнк старался поменьше думать об Элспет, но ему самому это казалось предательством. Ему повезло, что они знали друг друга. Бетти никогда не хотела детей, от чего у него болела душа, но он держал эту боль в себе, научившись ценить каждую минуту, что проводил со своей племянницей. Когда же умер его брат, он поклялся себе, что станет ей заботливым отцом и будет печься о ее благополучии еще больше прежнего. Так Фрэнк и поступал, при этом он надеялся, что никогда не докучал ей своей опекой. Фрэнк вспомнил о записках, которые Бетти и Элис держали от него в секрете, записках, о которых Уолтер ни разу не упомянул, и его уколола мысль, что в жизни Элспет было немало такого, о чем он не имел ни малейшего представления. Фрэнк знал, что с ее превращением в молодую женщину, их отношения должны измениться, и, когда она познакомилась с Хедли, он с грустью осознал, что эта пора настала. Но Хедли был хорошим парнем, а Фрэнку больше всего хотелось, чтобы Элспет оказалась счастлива.
