Данила Монтанари - Проклятие рода Плавциев
— Пряжка со львом все время была в сундуке вместе с другими драгоценностями. Понятия не имею, как она оказалась в моей комнате, — простонал управляющий.
Аврелий помолчал, что-то обдумывая.
— Который час, Аквила? — вдруг как бы между прочим поинтересовался он.
— Недавно пошел восьмой час, хозяин, — ответил старший слуга, взглянув на водяные часы.
— Кто-нибудь уже уходил из дома в термы?[13] — поинтересовался Аврелий.
— Нет, хозяин, термы только сейчас открываются.
— Хорошо. Принесите белое покрывало и расстелите его передо мной, — властно приказал он, и рабы поспешили выполнить приказание.
По непроницаемому лицу юноши незаметно было, какая буря тревог и волнений бушует у него в душе. Он решился на очень крупную игру, намереваясь утвердить свой авторитет перед людьми намного более взрослыми и опытными, чем он. Приказывать легко, труднее повиноваться. И если он ошибся в этом своем первом, преждевременном суждении, ничто больше не вернет ему уважения и доверия домашних.
— А теперь, Умбриций, разденься и дай мне твою тунику.
— Что? — изумился секретарь.
— Ты слышал, что я сказал?
Умбриций начал одну за другой снимать с себя одежды, в недоумении качая головой. Когда он остался только в набедренной повязке, Аврелий остановил его.
— Достаточно, Умбриций, — произнес юноша. Потом, обратившись к слугам, приказал: — А теперь потрясите его одежды над этим покрывалом.
Пока слуги выполняли приказ, молодой господин не спускал глаз с полуобнаженного секретаря, слушавшего смешки рабынь.
— Где ты родился, Умбриций? — неожиданно спросил Аврелий.
— В одном небольшом селе в Этрурии, — ответил тот.
— Да, мне так и говорили, — задумчиво согласился Аврелий.
Он поднялся со стула и, наклонившись, внимательно осмотрел льняное покрывало, затем собрал крупинки песка, упавшие с туники.
— Очень жаль, Умбриций, что порвался мешок, которым ты ударил Диомеда! Дырочка оказалась, наверное, очень небольшая. А возможно, ты сразу заметил ее и поспешил надеть сверху другую тунику. Но спать ты лег в прежней, грязной, рассчитывая поменять ее после купания. К счастью, в Риме ночную одежду употребляют очень редко!
— Как тебя понимать, хозяин? — пролепетал секретарь, бледный, как полотно, лежавшее у его ног.
— А так, что в ту ночь ты пошел за Диомедом и предательски ударил его, чтобы потом опустошить сундук, открыв его ключом, слепок с которого тебе каким-то образом удалось сделать. Зная о проверке счетов, которую велел провести мой отец, ты решил приписать кражу управляющему. А для пущей достоверности спрятал в его комнате одну из взятых в сундуке пряжек.
— Я никогда не видел прежде эту пряжку, хозяин! — воскликнул Умбриций.
— Ты уверен?
— Клянусь бессмертными богами! — заявил секретарь, прижимая руку к сердцу.
— Откуда же в таком случае ты знаешь, что на ней изображена богиня Аврора? — рассердился Аврелий.
— Мне говорил об этом твой отец, я уже объяснял.
— Нет, Умбриций, этого не может быть. Все, кому я показывал пряжку, видели на ней только немейского льва, потому что под рисунком есть подпись. И только ты говоришь об Авроре.
— Ну и что? — удивился секретарь, хмуря лоб.
— Это и в самом деле Аврора, богиня, изображенная на драгоценности, но никто не узнавал ее в крохотной крылатой фигурке. Это мог сделать лишь тот, кто умеет читать, — объяснил Аврелий, показывая надпись на пряжке. — Nameo…
— Но это же имя немейского льва! — воскликнул Аквила, старший слуга, тогда как остальные кивали в знак согласия.
— Вот тут вы все и ошибаетесь! — решительно возразил Аврелий. — Вас сбило с толку то, что на выпуклой части украшения изображено животное, а крылатая женская фигура заметна, только если повернуть его. Однако слово — Nameo — написано неверно. И мне сразу же показалось странным, что, работая над такой тонкой вещью, ювелир пренебрег орфографией, не говоря уже о том, что украшение это, мне кажется, вовсе не греческого происхождения. Поэтому я и подумал, что надпись может иметь какое-то другое значение. Я обратился к знатоку древности, брату полководца Германика…
— Уж не об этом ли дурачке Клавдии ты говоришь? Всем же известно, какой это жалкий глупец! — удивился наставник Хрисипп.
— Ничего подобного, — невозмутимо ответил молодой Стаций. — Он вовсе не дурак, а большой ученый, а также лучший в Риме знаток языка и истории этрусков. Едва посмотрев на эту пряжку, он сразу же перевел надпись на латынь. Вот смотрите: эта буква, которую мы приняли за О, на самом деле этрусская буква ТН — начальная буква имени, которое, как вообще все слова в этом языке, читается не слева направо, а наоборот — справа налево. Потом идет буква, похожая на М, но в этрусском языке она читается, как наша S… И в результате слово это означает THESAN, то есть богиня Аврора на языке наших предков тирренцев!
— Ну и что из этого? — не без иронии воскликнул Умбриций.
— Мой отец не знал ни слова по-этрусски, — ответил Аврелий. — Поэтому он при всем желании не мог прочесть надпись правильно, а значит, не мог сообщить тебе точное название. Ты же, Умбриций, родился недалеко от Тосканы. Это один из немногих городов, где еще говорят и пишут на этрусском языке, теперь уже столь редком, что даже жрецы ошибаются, совершая старинные обряды.
Умбриций, полуобнаженный, задрожал и съежился, обхватив себя руками.
— Так что вчера ночью, — продолжал молодой Стаций, — желая переложить вину за кражу на Диомеда, ты завладел пряжкой и, впервые увидев эту надпись, невольно прочел ее на своем родном языке. Если добавить еще и песок, попавший в складки твоей туники, то не остается никаких сомнений: вор — ты!
Не в силах возразить против уличающей его железной логики, секретарь даже не пытался опровергнуть обвинение. Он только стоял и слушал, охваченный ужасом при мысли о неминуемом смертном наказании.
— Но в таком случае, хозяин, как объяснить недоверие твоего отца к Диомеду? — с сомнением спросил Аквила, еще не до конца убежденный.
— Именно рассчитывая на это недоверие, Умбриций и решился вскрыть сундук. Он не сомневался, что подозрения падут на Диомеда, — пояснил Аврелий. — Что же касается счетов, передайте их мне. Я намерен кому угодно доказать, что Диомед прекрасно разбирается в делах и никому не позволит обмануть себя.
— А с ним что делать? — Аквила указал на секретаря.
Утратив последнюю надежду, Умбриций бросился на колени перед молодым хозяином, ударившись лбом об пол:
— Смилуйся, хозяин, не осуждай меня на смерть, я все возвращу! Все, что ты сказал, верно. Это я опустошил сундук, только он ведь уже был открыт, когда я вошел в таблинум, и браслета с сапфирами там не оказалось!
— Если скажешь, как вернуть награбленное, сохраню тебе жизнь… Однако, — продолжал Аврелий, — судя по твоей бледной коже, думаю, что оседлая жизнь и городские излишества явно вредны для твоего здоровья. Отныне, Умбриций, ты будешь батрачить на одной из моих ферм в Кампании и окрепнешь телом, работая в поле!
Гул одобрения подхватил его слова.
Аврелий осмотрелся. На восхищенных лицах слуг он прочитал глубокое уважение: отныне они будут повиноваться ему, потому что доверяют, а не потому, что опасаются суровых наказаний.
Поняв это, юноша успокоился и еле заметно с облегчением вздохнул. Вступив раньше времени в мир взрослых, где ложь, преступление и насилие губят правду и противостоят справедливости, он с успехом провел свое первое расследование; раскрыл обман; выиграл первое сражение!
— Что еще прикажешь, хозяин? — спросил Аквила, пока вор безропотно позволил увести себя, с трудом веря, что избежал виселицы.
— Да, вот что. Подготовь документы наставника Хрисиппа. Хочу продать его на невольничьем рынке, — решительно объявил молодой человек, предвкушая мольбы жестокого наставника, который так часто грубо обращался с ним.
Учитель, напротив, смерил его обычным злым взглядом, словно перед ним все еще стоял непослушный ученик, а не хозяин его судьбы.
— Видимо, вместе с именем и состоянием ты не унаследовал способности учиться, молодой Стаций. Продай меня, не хочу оставаться рабом невежды! — презрительно заявил Хрисипп.
В толпе слуг послышались возмущенные голоса: наставник, должно быть, сошел с ума, если так разговаривает с новым господином!
— Теперь займитесь своими делами, — приказал Аврелий, не отвечая Хрисиппу. — А ты, Аквила, подготовь похороны, Достойные нашей семьи: поминальный ужин, плакальщицы, рожки, литавры и все прочее. Обрати прежде всего внимание на маски предков, которые должны следовать в процессии. Что касается надгробной речи, я сам скажу нужные слова. Нет нужды в пространных речах, чтобы почтить память человека, чьи качества всем хорошо известны! — вполне серьезно произнес молодой человек, и старший слуга в растерянности посмотрел на него, невольно задумавшись, а не скрывается ли за этими словами, вроде бы продиктованными сыновней любовью, жестокая ирония.
