Клод Изнер - Мумия из Бютт-о-Кай
— Уже без одной минуты, мсье Маню! — воскликнула немолодая хозяйка в кокетливом кружевном чепце. — Вам как обычно, миндального печенья?
Мост Берси он пересек, жуя на ходу печенье, сладкий вкус которого, скрашивавший его вечера, ничуть не сглаживал душевную боль. Порт де ля Рапе, заваленный штабелями досок и грудами кирпича, производил жалкое впечатление. Бенуа Маню заметил грузчиков и огромное количество бочек с вином, отгороженных от дороги решеткой. Грузчики подтаскивали бочки к подъемникам, подъемники зажимали их металлическим захватом и переносили на повозки, которые развезут их на винные склады. Маню представил, как подъемник захватывает не бочку, а его тело, сжимает своими металлическими челюстями и бросает в черную воду. Поперхнувшись, он выплюнул печенье и завопил:
— Я отомщу! Я никогда не клялся им хранить тайну! Я продам их формулы конкурентам, и эти подонки разорятся, подчистую!
Он воинственно махнул рукой и решительно направился к бистро, намереваясь нарушить сегодня строгую диету и отужинать тушеным мясом или жарким и бокалом красного вина.
Глава вторая
1 марта
Лунный луч скользнул между занавесок и нежно коснулся книжного шкафа. В тишине комнаты было слышно только дыхание подруги. Виктор осторожно ворочался, стараясь ее не разбудить. В голове его бешено роились мысли, увлекая в веселый хоровод. Обычно, когда по ночам не спалось, он вставал и закрывался в лаборатории, где с увлечением предавался любимому занятию: ретушировал негативы. Но Таша непременно за ним приходила, скреблась в дверь: «Иди спать, Виктор!». Он подчинялся, возвращался к ней, и тогда, в полусне, она уступала его ласкам, и они вместе уплывали куда-то в ладье счастья.
Вот уже несколько дней он радовался подарку, который преподнесет ей по случаю дня рождения. Надеясь, что общее увлечение еще больше их сблизит, и повинуясь порыву, он купил ей велосипед фирмы «Альсион». Как только она научится на нем ездить, они погрузят велосипеды на поезд и поедут вместе далеко-далеко, гонять по сельским дорогам. Она будет рисовать на пленере, он — заниматься фотографией. Он намерен вести себя благоразумно: больше никаких расследований, с этим покончено.
Он давно мечтал проследовать по пути Роберта Льюиса Стивенсона и его ослицы Модестины…[12] И от одной мысли, что мечта вот-вот осуществится, его охватила радость.
Косой луч покинул книги и добрался до волос Таша.
Приподнявшись на локте, Виктор любовался этим мирным зрелищем, которое навеки запечатлелось в его душе.
Альфонс Баллю колебался, не умея выбрать между желанием надеть обновку — полосатый саржевый костюм — и ошеломить всех, появившись в офицерской форме. В конце концов, поборов искушение, он решил не пачкать новый мундир. Комиссованный из армии по причине слабого здоровья, Баллю сменил службу в Сенегале на должность в военном министерстве, где служил секретарем генерала Варне. Первое время эта работа не вызывала у него ничего, кроме отвращения, но вскоре он уже радовался тому, что в его жизни больше не будет форсированных маршей в непогоду, не говоря уже о том, что теперь, выйдя со службы, он мог себе позволить удовольствие сесть за столик летнего кафе и полюбоваться прелестями проходящих мимо девиц, которые иногда строили ему глазки. Именно так ему удалось соблазнить некую Люси Гремий, которая стригла и помадила его соратников в салоне-парикмахерской на улице Антрепренер. Эта девица, надо признать, оказалась весьма ловкой и умелой: она его буквально преобразила, побрив подбородок, чтобы подчеркнуть роскошные длинные усы, и сделав ему косой пробор.
Когда, налюбовавшись своим отражением в зеркале шифоньера и сделав выбор в пользу полосок, он величественно спустился по лестнице, хозяйка семейного пансиона вдова Симоне воскликнула: «О, вас и не узнать!» — и это доказывало, что он не ошибся в выборе.
— Что вы хотите этим сказать, Арманда?
— Ах, мсье Баллю!.. Я запрещаю вам называть меня по имени! Хватит красоваться, идите завтракать, кофе и яичница остывают!
Мадам Симоне проводила взглядом любимого квартиросъемщика и, терзаемая смутным беспокойством, вернулась на кухню. На самом деле вдовой она не была: ни с кем и никогда мадам Симоне не была связана узами брака. Однако, понимая, что статус незамужней дамы может смутить квартирантов, которым она предлагала кров и пищу, а также желая опередить неприятные расспросы, она придумала себе трагическую биографию. В ней все было как надо: ветреный супруг, измучивший ее изменами, его преждевременная гибель под колесами экипажа и наконец законное наследство.
О своем реальном прошлом Арманда Симоне предпочитала не вспоминать. С юности она жила исключительно за счет своих прелестей, но в конце концов ей повезло: она стала содержанкой у богатого старика, хозяина дома на улице Рамбютто. Длившиеся пять лет отношения не были освящены церковью, но зато он оставил ей неплохое наследство. С годами Арманда располнела, сменила прическу и теперь не боялась, что кто-то из прежних клиентов может ее узнать. Почти все свои средства она вложила в этот дом в зажиточном квартале Гренель, расположенный недалеко от мэрии, церкви и старинного замка, где теперь стояла пожарная часть.
В дверь позвонили. Катрин, служанка, пошла открывать. Она впустила пухленькую низкорослую женщину, укутанную в шали и в шляпке с перьями. Мадам Симоне сразу узнала Мишлен Баллю, кузину самовлюбленного Альфонса.
Мадам Симоне ее недолюбливала: каждое второе воскресенье эта толстуха отправлялась с братцем на прогулку, а после они обедали в каких-то дешевых забегаловках, вместо того чтобы столоваться у нее.
— Капитан Баллю завтракает, — объявила она с плохо скрытой неприязнью.
— Ну что ж, я пока с ним поболтаю! — невозмутимо ответила та.
Мадам Симоне пожала плечами. Она считала ниже своего достоинства общение с какой-то консьержкой. Что ж, тем хуже, капитан Баллю останется без дополнительных бутербродов. Она не станет долго терпеть присутствие этой расфуфыренной тушки.
Кроме Альфонса Баллю, за столом сидел Адемар Фендорж, бывший преподаватель латыни в религиозном училище. Теперь, выйдя на пенсию, он часами гулял в саду Тюильри, куда в обеденный перерыв приходили молоденькие девушки, которых он развлекал с помощью своей латыни. Этот дородный книгочей с длинными крашенными волосами произвел сильное впечатление на Мишлен, особенно после того как кузен рассказал ей о том, что тридцать лет назад, в молодости, латинист участвовал в раскопках останков доисторических животных в песчаном карьере на улице Сен-Шарль.
— Представляешь, Мимина, — так звал свою кузину Альфонс Баллю, — он обнаружил коренной зуб гиппопотама и берцовую кость гигантского ископаемого оленя!
— А эти штуки… которые он обнаружил… они редкие?
— Да ты смеешься?! Они ис-то-ри-чес-ки-е!
Войдя в столовую, Мишлен Баллю присела в неловком реверансе, а мсье Фендорж, кивнув в ответ и промокнув салфеткой рот, неторопливо направился на поиски новых, все более и более миловидных поклонниц.
— Вот это я понимаю! Какой интересный господин! Братец, тебе сказочно повезло иметь таких соседей!
Когда оба ушли, мадам Симоне принялась убирать со стола.
— О капитане Баллю могу сказать только хорошее. А вот его кузина — просто бестия, — проворчала она служанке.
— Да уж, мадам! Хорошо хоть, другие ваши постояльцы ее не видели, особенно мсье и мадам Дюссо. Они и без того такие угрюмые!
Но супруги Дюссо, бывшие фармацевты, как раз столкнулись с Баллю и его кузиной перед особняком, принадлежавшим когда-то химику Ансельму Пейену, а ныне — его дочери, устроившей в нем дом престарелых. Мадам Дюссо, плоская, как доска, несмотря на все попытки набрать вес с помощью особо питательной диеты, окинула презрительным взглядом пышнотелую мадмуазель, а когда обе пары разминулись, ехидно процедила:
— Того и гляди, она скоро лопнет, эта консьержка с улицы Сен-Пер! А строит-то из себя!
— Куда ты поведешь меня сегодня, Пулэ?[13] — поинтересовалась Мишлен Баллю.
Она не имела права оставлять дом на улице Сен-Пер без присмотра, но договорилась, что ее подменит Лулу, племянница хозяйки «Потерянного времени», где потягивали пиво ученики Школы изящных искусств. Когда эти выходы в свет стали для Мишлен и ее кузена традиционными, они договорились, что Альфонс будет их организовывать, а его кузина — оплачивать.
— Ну, Мимина, мне бы хотелось пройтись до моста Гренель. Мы сможем посмотреть на уменьшенную копию статуи Свободы, из-за которой Париж похож на французский Нью-Йорк. Я никогда не видел ее вблизи! А потом пойдем пировать в кафе на улице Жавель.[14]
При слове «жавель» Мишлен Баллю поморщилась: она порядком устала от этого едкого раствора, которым чуть ли не каждый день ей приходилось драить лестницы в доме на улице Сен-Пер.
