Виктор Полонский - Опасная игра Веры Холодной
— Что с вами, Вера Васильевна? — обеспокоился Ханжонков, столкнувшись с ней в коридоре. — На вас сегодня лица нет. Помилуйте, не стоит так волноваться. Сниматься в кино — это обычное дело. Загляните, пожалуйста, ко мне через час, мы обсудим условия и подпишем контракт. А пока можете понаблюдать за тем, как Петр Иванович снимает трагическое.
«Трагическим» оказалась сцена убийства жены ревнивым мужем. После первого выстрела раненая женщина пыталась объяснить, что она невиновна, но тщетно — ревнивец стрелял во второй раз, прямо в сердце.
Чардынину не нравилось, как играет Джанковская, он находил ее игру неискренней и заставлял повторять сцену снова и снова. Снимал незнакомый Вере оператор, которого Чардынин представил Вере как Александра Антоновича, а сам оператор добавил:
— Моя фамилия — Рылло. Обращаю ваше внимание — не Рыло, а Рылло, с двойным «эл»!
Вера вспомнила одного из гимназических преподавателей, Константина Людвиговича Салатко-Петрище, который, представляясь, непременно подчеркивал, что его фамилия пишется через дефис.
Подписание контракта не заняло много времени. Вера внимательно прочла контракт, решила, что он составлен правильно, и подписала. В честь этого события Ханжонков откупорил бутылку Veuve Clicquot[98]. Вера едва пригубила из своего бокала. Профессор Побежанский рекомендовал воздерживаться от алкоголя во время беременности, да к тому же сегодня вообще не хотелось дурманить голову.
— Не ждите сразу многого! — предупредил Ханжонков. — Не думайте, что уже после первой картины вас начнут осаждать толпы поклонников. Утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны[99]. Главное для актера — не перегореть в самом начале. Всему свое время.
Подписание первого контракта — великая радость, которой невозможно не поделиться с окружающими. Вера заглянула к Амалии Густавовне, побывала у Бачманова, похвасталась Гончарову и Мусинскому. С Дидерихсом, встретившимся на лестнице, не только поздоровалась, но и остановилась, давая ему возможность начать разговор. Однако он прошел мимо, не обнаружив никакого желания к общению. Гардеробщик, принимая шубу (с ночи похолодало и Вера решила одеться теплее), вел себя как обычно, так что оставался только Рымалов.
Владимира Игнатовича Вера нашла в малом павильоне, где он руководил расстановкой декораций, изображавших залу в помещичьей усадьбе. Расставляли декорации рабочие, Тихон-большой и Тихон-маленький. Они путались в излишне многословных объяснениях Рымалова, отчего ему приходилось повторять одно и то же по нескольку раз, и выглядел он раздраженным. Увидев Веру, оператор скомандовал перерыв. Оба Тихона, переглянувшись друг с другом, тут же исчезли, не иначе как решили распить чекушку[100] в укромном уголке.
— Настало время обратиться к вам с просьбой об ответной услуге. — Рымалов говорил тихо, несмотря на то что они с Верой остались в павильоне одни. — Только вот здесь не очень-то удобно разговаривать, кругом глаза и уши. Вы не окажете мне честь отужинать со мной сегодня вечером? В «Мавритании», часов в восемь?
— В «Мавритании»? — удивилась Вера. — А почему именно там и так поздно? Можно же поговорить там, где мы с вами обедали в прошлый раз. Это ближе и удобнее. Вряд ли мой муж смирится с тем, что я поеду вечером в ресторан с незнакомым ему мужчиной.
Ресторан «Мавритания», упомянутый в произведениях Льва Толстого и Николая Лескова, пользовался не самой хорошей славой. Здесь было принято гулять с размахом, во всю ширь русской души. Заведение совершенно не подходило для разговоров, потому что там было шумно и многолюдно. Два этажа, десять павильонов, каждый из которых оформлен в особом национальном стиле, от русского до китайского, — настоящий Вавилон. Особенностью заведения была кухня с огромными прозрачными окнами, совсем как в Большом павильоне киноателье. Через эти окна посетители могли наблюдать за тем, как и из каких продуктов готовятся блюда. Вера была в «Мавритании» всего один раз. Их с Владимиром пригласил туда, явно желая произвести впечатление, один нижегородский купец, которому Владимир помог отстоять права на наследство. Услышав приглашение Рымалова, Вера сразу же отметила в уме специфические преимущества «Мавритании». В таком столпотворении никому ни до кого нет дела. Официанты, мимо которых ежедневно проходят сотни клиентов, вряд ли смогут вспомнить, кто с кем там бывал, если только речь не идет о каких-то выдающихся людях. Певца Шаляпина или актера Качалова[101] они, конечно же, узнают и запомнят. Кроме того, заведение находилось не на улице, хоть и числилось по Нижней Башиловке, а на одной из аллей Петровского парка. Уже в тридцати шагах от ярко освещенного входа вечерами было темновато, а в боковых аллеях так и совсем темно. Да и сами аллеи, расходившиеся в разные стороны, благоприятствовали черным делам. Убивай и беги куда хочешь — на ту же Башиловку, на Санкт-Петербургское шоссе или на север, к дачам.
— Я сегодня очень занят, днем нет времени, — сказал Рымалов резким тоном, исключавшим всяческую возможность возражений. — А мужу жена всегда найдет что сказать. Если захочет. Но вы, Вера Васильевна, захотите, я в этом уверен. Это целиком и полностью в ваших интересах!
«В моих, разумеется, в моих, в чьих же еще?» — подумала Вера и, немного поколебавшись для виду, согласилась. Осведомившись о том, где живет Холодная, Рымалов предложил встретиться в половине восьмого вечера на углу Пятницкой и Климентовского переулка, возле храма Священномученика Климента, и оттуда поехать вместе с ним в «Мавританию». «Совсем не факт, что мы до этой «Мавритании» доедем», — подумала Вера, но обещала быть в назначенном месте в назначенное время.
— Учтите, что в случае вашей неявки я буду считать наш договор расторгнутым, — предупредил Рымалов. — Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Вера только сейчас обратила внимание на то, что складка на переносице, появлявшаяся, когда Рымалов хмурится, похожа на тройную латинскую букву «V», и подумала о том, можно ли считать это особой приметой.
Спустя полчаса она уже ехала на Малую Грузинскую, предусмотрительно сменив извозчика у Гостиного двора. В душе бурлили радость и гордость. Вера считала, что ей есть чем гордиться, и, как ей казалось, не без оснований.
— Да вы с ума сошли, Вера Васильевна! Геройство к вам нейдет![102] Что за самоуправство?! Кто вам разрешил?!
Ротмистр Немысский умел трагически вздыхать и столь же трагически заламывать руки не хуже, чем Качалов или Ленин[103]. А от гнева, сверкавшего в его взоре, можно было растаять на месте, словно Снегурочка. Но Вера не растаяла. Стойко выдержав «драматическую» часть разговора, закончившуюся торжественным обещанием больше никогда не иметь с ней дела (за неимением образа Георгию пришлось перекреститься на портрет государя), Вера попросила чаю, который, по ее мнению, был нужен не столько ей, сколько ротмистру. Горячее нельзя пить залпом, а любое питие мелкими глотками успокаивает нервы. Чай был подан, с лимоном и печеньем, но Немысский к своему стакану так и не притронулся, только одно печенье надкусил. Стараясь не растекаться мыслью по древу, она объяснила, что иного выхода не было и что именно благодаря ее «самоуправству» дело сдвинулось с места.
— Осталось сделать самую малость, Георгий Аристархович. Прикажите вашим людям окружить «Мавританию» и поставьте кого-то следить за нами от Пятницкой. Птичка уже попалась в силок.
— Вы, должно быть, спутали меня с полковником Спиридовичем, начальником дворцовой охраны! — возмутился Немысский. — Это у него достаточно людей для того, чтобы окружать большие пространства и вести слежку несколькими группами. Столь лестное сравнение мне, безусловно, приятно, но вынужден вас разочаровать, Вера Васильевна. Я не смогу обеспечить вашу безопасность. Для должного сопровождения необходимо по меньшей мере три группы агентов, а «Мавританию» недостаточно, как вы изволили выразиться, «окружить». Надо еще и внутри расставить людей. Вдруг Рымалову вздумается расправиться с вами внутри, скажем — в дамской комнате? Что тогда?
— Я смогу за себя постоять! — запальчиво воскликнула Вера. — У меня есть револьвер!
— Если ваши подозрения обоснованы, то от револьвера вам будет ровно столько же пользы, как от зубочистки! — осадил ее Немысский. — И вообще, уповать на оружие — это последнее дело. Может, повезет, а может, и нет. У меня есть другое предложение, более… э-э… соответствующее действительности. Вы никуда с Рымаловым не поедете…
— Но…
— Потому что мы его арестуем, — не дал договорить Немысский. — Так будет лучше. И спокойнее.
— Но он же не успеет выдать себя! — заволновалась Вера. — Одно дело, если вы арестуете его, когда он откроется передо мной, и совсем другое…
