Нэнси Бильо - Чаша и крест
В полном молчании, крайне подавленные увиденным, мы с Гертрудой в сопровождении близнецов и наемников ехали обратно в «Алую розу». Когда мы добрались до Саффолк-лейн, уже светало.
— Я сдержу свое слово, Джоанна, — тихо сказала Гертруда. — Я отправлюсь с Генри на запад. Он не должен знать, что было сказано нынче ночью.
Видно было, как страшно напугало ее пророчество относительно судьбы мужа.
Я сочувственно кивнула в ответ:
— А мы с Артуром вернемся обратно в Дартфорд, станем там потихоньку жить-поживать и не будем высовываться. — А про себя подумала: «Правда, сначала еще надо вытерпеть этот званый обед в честь барона Монтегю».
Через два дня, когда назначенный час наконец настал, маркиз Эксетер лично явился, чтобы сопровождать меня на обед. С тех пор как Генри попросил меня шпионить за своей женой, мы с ним еще не виделись. Он с улыбкой протянул мне руку:
— Позвольте мне быть вашим кавалером, кузина Джоанна.
Направляясь в большую залу, мы сначала болтали о каких-то пустяках, но потом Генри вдруг быстро оглянулся на шагавших позади слуг и спросил:
— Ну, как вы тут жили в мое отсутствие, все было тихо?
Я ждала этого вопроса.
— Да.
Он громко и с явным облегчением вздохнул. И больше вопросов не задавал. Я чувствовала себя ужасно: этот человек полностью доверял мне, а я… Боже, как мне захотелось в этот момент увлечь его в нишу под лестницей, подальше от слуг, и рассказать всю правду о том, что случилось той ночью. «Близится час расплаты!» Я с трудом удержалась от того, чтобы не воскликнуть: «Генри! Вам нужно как можно скорее покинуть Лондон! Уезжайте немедленно, как только закончится званый обед!»
— О, смотрите, зажгли свечи во всех канделябрах, превосходно! — радовался мой кузен.
Лестница и вправду как никогда ярко освещалась золотистым сиянием множества свечей, расставленных через каждые несколько футов. Такой иллюминации в «Алой розе» я еще не видела. А еще все вокруг сияло безукоризненной чистотой. Слуги, должно быть, часами мыли и терли ступени. Сколько работы было проделано ради, в сущности, пустяка — какого-то обеда для нескольких друзей. И чему радуется Генри? Подумаешь, зажгли свечи во всех канделябрах. Какое это имеет значение, если на нас надвигается тьма?
Нет, я этого больше не вынесу. Надо немедленно предупредить кузена. Я открыла было рот, но тут Генри отступил от меня на шаг, чтобы на ярко освещенной лестничной площадке как следует рассмотреть мое новое платье из серебристой материи. Носить его было для меня настоящим испытанием: ткань оказалась тяжелой и грубой. Но на постороннего наблюдателя она, видимо, производила совсем иное впечатление.
— Да вы у нас настоящая красавица, Джоанна, — сказал он, дважды хлопнув в ладоши. — Быть вашим кавалером на вашем званом обеде — большая честь.
Подходящий момент для откровенного разговора был упущен.
— Как на моем обеде? — удивилась я. — Почему вы так говорите? Разве обед дается не в честь барона Монтегю?
Генри снова улыбнулся. Настроение у него было превосходное.
— Да-да, конечно, в честь барона. Разумеется. Пойдемте же скорее, не будем заставлять его ждать.
Через несколько минут мы должны были войти в большую залу. Однако мне совсем не было страшно. Странные видения, дважды представавшие передо мной в этом помещении, вряд ли могли испугать меня теперь, после того что я испытала в присутствии второго провидца.
Но Генри почему-то повел меня не в большую залу, а в музыкальную комнату. Когда я спросила, зачем мы сюда пришли, он вместо ответа промурлыкал какую-то мелодию.
В этой комнате, тоже ярко залитой сиянием свеч, нас поджидал какой-то человек. Он стоял спиной к двери и, сложив руки, внимательно рассматривал резное украшение на стене. Потом медленно повернулся к нам.
Это был сам барон Монтегю… но как он изменился! Я не встречалась с бароном лет пять, не меньше. Да, в последний раз мы виделись, когда он приезжал в Стаффордский замок навестить свою сестру Урсулу. Будучи старшим сыном, он после смерти отца встал во главе семейства Поулов.
Подобные его приезды всегда делали много шума. Ведь барон Монтегю не только занимал высокое положение в обществе, но и, подобно Генри Кортни, был товарищем детских игр самого короля. Кроме того, я слышала, что многие женщины считали его красавцем. Впрочем, лично я была о внешности Монтегю другого мнения. Более того, барон казался мне довольно скучным человеком. Он всегда держался на редкость холодно и надменно, хотя абсолютно ничем не выделялся, сроду не читал книг и вообще, за исключением азартных игр, похоже, ничем не интересовался. В общем, истинный аристократ до кончиков ногтей.
Сейчас барону Монтегю было хорошо за сорок. Черные волосы его серебрились густой проседью, сетка морщин вокруг глаз обозначилась резче. Лицо костлявое, почти аскетическое. Одет друг Генри был в простой черный сюртук без всяких украшений: ни драгоценностей, ни цепи, положенной Монтегю по должности, которую он, без сомнения, занимал при дворе. Он надвигался на нас, как некое темное привидение.
Барон поцеловал мне руку и сказал:
— Покойный Бекингем обожал музыку.
— Да, милорд, — отозвалась я, не совсем понимая, впрочем, с чего это он вдруг вспомнил старшего брата моего батюшки.
Вообще-то, в свое время Монтегю ходил в любимчиках у герцога Бекингема. Должно быть, мой наряд заставил его сейчас вспомнить об этом.
— У Бекингема был целый ансамбль: прекрасные музыканты, изумительно владевшие искусством игры на лютне, — продолжал Монтегю, ни с того ни с сего решив предаться приятным воспоминаниям. — Помню, был один такой… играл как сущий ангел… впрочем, с каждым годом он становился все толще.
— Да, его звали Роберт, — ответила я. — Дядя специально для него держал портного, и тот каждый год перешивал музыканту ливрею. Помнится, однажды бедняга всю ночь не спал, работал иголкой до самого утра, чтобы Роберт мог участвовать в каком-то празднике.
Монтегю радостно засмеялся, и, удивляясь самой себе, я тоже развеселилась.
А уж Генри Кортни был просто в восторге.
— Вот видите! — воскликнул он. — Всегда можно, несмотря ни на что, наслаждаться жизнью! Вы со мной согласны?
Но Монтегю в ответ лишь скорчил гримасу: слова маркиза почему-то явно его смутили. В комнате повисло неловкое молчание.
К счастью, как раз в эту минуту явилась Гертруда в прекрасном платье темно-зеленого бархата. Она взяла мужа за руку и прижала ее к щеке. Это был один из ее излюбленных жестов, но мне показалось, что на этот раз жена Генри сделала это с большим жаром, чем обычно. На мгновение мы встретились взглядами. И снова, в который уже раз, прекрасно поняли друг друга. Сегодняшний вечер принадлежит Генри, и мы обе постараемся сделать все, чтобы доставить ему как можно больше радости.
Барон Монтегю повел меня в большую залу. Позади нас шагали супруги Кортни.
— Примите мои соболезнования, барон, в связи с кончиной вашей супруги, — проговорила я и тут же пожалела: слова мои прозвучали довольно натянуто. Да уж, момент для выражения соболезнований был выбран не совсем удачно, но уж лучше было сделать это сейчас, чем в зале, где столы ломились от еды и напитков.
Он поблагодарил меня, но весьма сухим тоном, чисто формально. И, в свою очередь, сказал:
— Я очень опечалился, когда узнал о смерти вашего батюшки. Я знал сэра Ричарда Стаффорда, сколько помню самого себя. Это был достойнейший и благороднейший человек.
— Мы с вами оба потеряли тех, кого любили, — проговорила я, когда мы уже подходили к дверям большой залы.
Монтегю промолчал. Мое замечание, похоже, причинило ему немалую душевную боль, как и жизнерадостные заявления Генри несколькими минутами ранее. Я смутилась, вспомнив, как вела с бароном в музыкальной комнате пустую светскую беседу. И не надо было заговаривать о смерти его жены.
Супруги Кортни за нашими спинами весело над чем-то смеялись.
В пышно убранной к торжественному обеду большой зале нас поджидало еще двое гостей: сэр Эдвард Невилл, дородный мужчина с радостной улыбкой на лице, и свояченица барона Монтегю, леди Констанция Поул. Она была немного старше меня, светловолосая и розовощекая, как и полагается настоящей англичанке, у которой полно обожателей.
— Боже мой, какая ткань, какое прекрасное платье! — воскликнула Констанция. — Так вот, значит, как теперь одеваются наши монашки!
Кровь бросилась мне в лицо. Гертруда пустилась объяснять, что вкусы мои скромны, что это она настояла на том, чтобы я приняла это платье от нее в подарок.
— Как хорошо иметь таких друзей! Да вы просто счастливица! Не знаю, кому еще из моих знакомых так повезло! — прощебетала леди Поул, хватая кубок с вином пальцами с обкусанными чуть не до крови ногтями. — Да-да-да, вам очень, ну просто очень повезло!
