Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич

– «Ну, ты и шиканул! Куда столько? Зачем это? У них от такого количества точно одно место слипнется!».

– «Да, нет! Не слипнется. Это только кажется, что всего много. Просто больше разнообразия, чем обычно!» – спокойно, но в то же время не без гордости, ответил Платон.

Тут же подскочил и любопытный Иван Гаврилович.

От неожиданно увиденного, его заранее заготовленная слегка саркастическая улыбка мгновенно слетела с, внезапно посеревшего от зависти, лица, лишив в первый момент его обладателя даже дара речи.

– «Надька, что ль, раскошелилась?!» – не удержался он вскоре от своей ложки дёгтя, тут же выходя из помещения.

Но в язвительном вопросе Гудина была и справедливая риторика.

Их начальница, Надежда Сергеевна Павлова, действительно каждый раз частично субсидировала очередного именинника, дабы стол не был скуден, в связи с пока скромной зарплатой подчинённых.

– «Наверно пошёл выяснять отношения с Надеждой? А не дала ли она мне больше денег, чем ему, на его скромный стол?!» – искренне и чуть злорадно поинтересовался Платон.

– «А кто его знает? Чужая душа в потёмках!» – не замечая ляпа, ответила Марфа.

Через минуту, воцарившую было паузу, прервала почти влетевшая и сгорающая от любопытства, видимо после сообщения Ивана Гавриловича, Инна Иосифовна Торопова.

– «Платон! Ну, ты даёшь!» – воскликнула она, тут же затыкая свой восторженный вопль сразу несколькими ломтиками колбасы с тарелки.

Оглядев стол, сияющая Инна, продолжая жевать, удалилась восвояси.

– «Во, даёт! Слямзила колбасу и смоталась!» – тут же заворчала Марфа.

– «Да ладно, Марф, не переживай!» – формально успокаивал её Платон.

– «А как нам улыбалась? Прям, как Иуда!» – не успокоилась Марфа.

– «В каждой улыбке есть доля правды!» – неожиданно выпалил Платон свой новый перл.

Они оба давно привыкли к Инкиному поведению, наскокам и набегам.

При общении с ними та всегда говорила быстро и скороговоркой, не заканчивая предложений, обрывая на полуслове свою мысль.

Слушать её было трудно и неинтересно.

Она всё время щебетала, как какая-то непонятная птица.

– «Опять чего-то пропищала, ну прям, как Птица-шиздица!» – часто возмущалась в таких случаях Марфа Ивановна.

А один раз, Марфа, так ничего и не поняв из сказанного Инной, с ехидцей переспросила Платона:

– «Так она врала? Или так, шиздила?».

– «Марф! Ты всегда плохо думаешь о людях, и о чём угодно?» – вопросил удивлённый Платон.

– «Да нет! Я просто думаю обо всём и что угодно!» – мудро выкрутилась Марфа.

– «Я и говорю! Особенно о том, что неугодно!» – продолжал дониматься до неё Платон.

– «Да! Одна голова – хорошо…!» – начала, было, Марфа известную поговорку, выражая ею своё отношение к дружной и спорой работе с Платоном и их, якобы, заумной беседе.

– «А две говорят лучше!» – закончил, перебивая свою напарницу, Платон, имея ввиду совсем не то, что подумала она.

Но их непонятный диалог был прерван коллегами, шумной и весёлой толпой ввалившейся на празднество.

Платону подарили, как было сказано коллегами, дорогую электробритву с расширенными возможностями фирмы «Panasonic», но почему-то китайского производства.

После вручения подарка, – который Платон, по давно, с юношества воспитанной привычке, даже не раскрыл, чем вызвал особое недовольство Гудина, всегда боящегося получить более дешевый, чем другие, подарок, – все, изрядно изголодавшиеся, дружно сели за стол.

Как обычно, провозглашались тосты за здравие и успехи юбиляра и его близких, за счастье, достаток и любовь.

Первой, как и положено по рангу, начала Надежда Сергеевна. Постепенно дошла очередь и до Марфы Ивановны.

– «Да! Годы берут своё!» – сокрушённо закончила она тост, уже думая, наверно, о себе.

– «Да! И не только своё!» – успокоил её развеселившийся Платон.

Когда почти все уже по разу высказались, решился на тост и Гудин.

Видимо он долго обдумывал, как бы насолить Платону, сохранив при этом видимость приличия, и ничего другого не придумал, как провозгласить пошлый, якобы кавказский, тост:

– «Платон! Я предлагаю выпить за твоё здоровье!».

Выдержав короткую паузу, завершавшуюся поднятием бокалов, он перебил нетерпеливых, неожиданно продолжив:

– «Ибо!

Здоров ты – здоровы женщины соседнего аула!

Здоровы женщины соседнего аула – здоровы их мужья!

Здоровы их мужья – здорова твоя жена!

Здорова твоя жена – здоров и ты!».

Последние слова он произносил почти уже под свой пьяный самодовольно-истерический хохоток.

– «Таким образом, за здоровье всех присутствующих!» – тут же нашёлся Платон, парируя тост хама, который толком-то и не услышал последнее, всё ещё заходясь слюнями и соплями, но уже в кашле.

Иван Гаврилович так отвлёкся своим процессом, что хохот почти взорвавшихся коллег принял на счёт своего тоста.

Тут же в дело энергично вмешалась разрумянившаяся Марфа Ивановна.

В этот раз поняв, о чём идёт речь, – а разговоры о сексе Марфа любила, как о теме ныне лишённой давнего табу, – она осмелела, неожиданно для всех предложив тост за Ольгу Борисовну – врача одного из подмосковных санаториев, периодически приезжавшей в ООО «Де-ка» за биодобавками.

Это вызвало удивление у всех мужчин, включая Платона, и понимающее переглядывание между женщинами.

– «Что-то я не понял, а при чём здесь она?!» – искренне недоумевал Платон, решительно отставляя в сторону рюмку.

– «Хм! Так это ж твоя зазноба!» – начала Марфа атаку.

– «С чего ты взяла? Если я когда-то сказал тебе про неё, что она породистая, то это вовсе не означает, что она моя…, как ты выразилась? Зазноба!? Знаешь, сколько кругом всего и всякого породистого…?».

– «А нам Марфа сказала, что Ольга Борисовна… тебе понравилась!» – немного смягчая акцент, первой не выдержала Инна, невольно выдав всех заговорщиц своей ехидной улыбочкой.

Тут только до Платона дошёл истинный смысл ненужно подробной информации об этой Ольге Борисовне, когда-то, и непонятно зачем-то, выданной ему Надеждой Сергеевной.

– «А, вот почему ты мне про неё все уши прожужжала!» – поставил он точку, обращаясь теперь уже к Надежде.

– «Ну, ладно, женщина хорошая. Почему бы действительно за неё не выпить!?» – громогласно поддержал Гудин тихо высказанное предложение находчивого по женской части Алексея.

– «Ну, Вы пейте, а я не буду!» – будто бы обиженно, но спокойно, сказал Платон, не любящий когда ему что-то или тем более кого-то навязывают.

– «Что! Не дала ещё?! А ведь она баба ёбкая!» – под всеобщий хохот задиристо пропищала искушённая зелёным змием Марфа Ивановна.

Выждав короткую паузу всеобщего ликования, выдержанный Платон мудро и поучительно заметил не по делу развеселившимся коллегам:

– «Так, когда даст, чего ж тогда пить-то!» – тем самым, вызвав новый прилив смеха.

– «А! Вот ты потому и не пьёшь!» – быстро сориентировался шустрый Алёша, совсем загоняя коллег от смеха под стол.

После окончания пиршества все стали расходиться, оставив Платона с Марфой убирать со стола и мыть посуду.

Задержался и перебравший Гудин.

От жадности и неприязни к Платону он в этот вечер просто опился.

Пересев на место Инны Иосифовны в торец стола, чтобы не мешать Марфе Ивановне убирать грязную посуду, и облокотившись на его край, Иван Гаврилович тут же ощутил рукавами своего дорогого пиджака всю пакость, оставшегося после Тороповой свинарника.

– «Ну, Инка и свинья! Так нагадить!?» – громко завопил он.

Уйдя курить на улицу, чтобы, не дай бог, его не попросили помочь, Иван вернулся не скоро, и тут же начал подбивать Платона на мелкую кражу – прихватить в качестве подарка баночку их биодобавки.