Елена Руденко - Незримого Начала Тень
Взоры Долгорукова заставили меня покраснеть, почудилось, будто его внимание к моей скромной персоне стало заметно всему обществу. Я выскользнула в парк. Устроившись на скамье, от волнения теребила веер, кусая губы. Дрожь не проходила. Солнце еще не опустилось за горы, даря прощальные теплые лучи уходящего дня.
Мое одиночество вдруг оказалось нарушено мсье Генрихом. Мое сердце сжалось в комок, ожидая злобных слов.
— Надеюсь, барышня разрешит мне присесть рядом? — любезно поинтересовался он. — Право, беседы весьма утомили меня, возникло желание насладиться вечерним воздухом…
Согласно этикету, поборов страх, пришлось отчеканить, что рада его обществу. Лицо Генриха выражало всяческое благодушие.
— Прошу вас, не бойтесь меня, — произнес он с улыбкой, — я не из тех, кто возненавидит любого, кто отличается от остальных…
— Весьма благородное качество! — ответила я, скрывая удивление.
— Вам одиноко, — произнес Генрих, в его тоне не было жалости, лишь понимание, — могу порадоваться, что у вас есть любящая семья…
Его голос и улыбка действовали успокаивающе.
— Благодарю, — кратко ответила я, смущаясь от внезапной заботы.
— Не хочу быть навязчивым, но вам стоит вернуться в зал, — произнес Генрих, — солнце скоро скроется, и быстро похолодает…
Он был прав, солнце уже почти скрылось за деревьями, потянуло прохладой.
Поблагодарив за заботу, я поспешила в ресторацию в сопровождении нового знакомого.
— Ничего не бойтесь, — шепнул он мне, — страх ваш враг, мадемуазель.
В ресторации только что начались танцы. Не успела ступить в зал, как меня пригласили. Бальная книжка* всегда заполняется быстро. Отказывать любезному кавалеру слишком трудно.
______________
* Бальная книжечка — список танцев бала, напротив которых дама записывала имена пригласивших кавалеров.
— Милая Аликс, — сказала мне Ольга в этот день, — прошу тебя, не заполняй всю книжечку, оставь пару танцев для того, кто, действительно, придется по нраву…
Во взоре сестры мелькнуло лукавство, но послушалась.
На второй танец меня пригласил князь Долгоруков.
В ответ на приглашение прозвучал тихи лепет:
— Простите, но у меня нет ни одного свободного танца.
— Аликс, ты забыла, этот танец у тебя свободный! — воскликнула Ольга, на такой тон я не посмела возразить. — Князь, прошу простить мою сестру, она столь невнимательна…
Глубоко вздохнув, я не знала, благодарить сестру или злиться… Мы с князем пустились в вальс…
После танца князь расстроено сказал Константину.
— Барышня воротит от меня лицо, неужто я столь неприятен, — сокрушался он.
На сей раз меня бросило в холод.
— Эх, Аликс, когда же ты научишься говорить? — добродушно пожурила меня Ольга.
Я промолчала, отведя взор.
— Ладно, милая, не вздумай беспокоиться, воспитанная барышня не должна сразу дарить надежду поклоннику! Пусть немного потомиться… Но лишь немного, иначе перебежит в стан более сговорчивой особы…
Ох уж эта невыносимая светская премудрость!
Танцевать я люблю. Удивительно, но в танце с людьми, которые мне безразличны, чувствую себя более увереннее, просто наслаждаясь танцем.
Кружась в очередном вальсе, я вдруг заметила, что Генрих наблюдает за мною. В его взгляде был интерес, но не внимание поклонника и не любопытство мистика. Похоже, Константин заметил заинтересованность Генриха к моей персоне и направился к нему. Как бы хотелось услышать их беседу!
Из журнала Константина Вербина
Брат Генрих произвел на меня особое впечатление. Признаюсь, встретив столь любезного и веселого проповедника новомодных религиозных идей, я остался очень удивлен. Предо мною предстал человек располагающий к себе и вызывающий только благоприятные чувства. Также мне показалось странным его внимание к Аликс. Разумеется, не удивило бы, кидай он на мистическую барышню взоры полные ненависти, но в его взглядах читалось явное нескрываемое любопытство и… жалость. Да, весьма занятно, но брат Генрих смотрел на Аликс с неким сочувствием.
Не дожидаясь, когда нас представят, я сам направился к брату Генриху, дабы завести знакомство, имея все основания рассчитывать на доброжелательный ответ.
— Весьма рад встрече! — произнес Генрих, когда мы обменялись сухими фразами, с которых незнакомые люди начинают беседу. — Я слыхал, вы весьма удачливый сыщик…
Он четко сделал ударение на слове "удачливый". Я решил не возражать, что в деле сыщика одна удача не поможет, куда важнее умение мыслить и действовать.
— Любопытно, что привело вас в наши далекие края? — поинтересовался я.
— Хотелось лицезреть рай на земле, — ответил Генрих вкрадчивым голосом, вновь улыбнувшись своею мягкой улыбкой.
— Мне приходилось слышать, что вы проповедуете некие религиозные взгляды, — перешел я к интересующему меня делу.
— Совершенно верно, — ответил проповедник.
— Было бы очень интересно послушать ваши рассуждения, — я старался придать своему тону наибольшую благожелательность и интерес.
— Право, очень жаль, но это не представляется возможным, — ответил Генрих, его тон вдруг обрел строгость.
— Позвольте узнать, почему? — я оказался крайне удивлен.
— Беседы о святых делах возможны лишь с учениками на тайных собраниях… Простите, но вы не готовы стать моим учеником…
— Весьма интересно, кто заслуживает вашего внимания? — поинтересовался я, всячески стараясь скрыть иронию в голосе.
— Только тот, кто готов отвергнуть себя, предоставив свой разум пастору, — ответил Генрих, вновь одарив меня улыбкой, которая в свете сказанных слов выглядела жуткой.
— Пастору? Вы говорите о себе? — мой голос прозвучал насмешливо.
Генрих кивнул.
— Прошу меня извинить, но вы не готовы внимать истине, — произнес он, — надеюсь, со временем ваше сердце смягчиться…
— Не уверен, — задумчиво ответил я.
На сей раз сочувственный взгляд пастора был адресован мне.
— Вы несчастный человек, Вербин, которому никогда не познать правды, — произнес он печально.
Мне присуще достаточно благоразумия, дабы не затевать бесполезный спор.
— Придется существовать в неведении, — ответил я.
Ответ оказался неожиданным для брата Генриха, на мгновение на его спокойном лице отобразилась тень удивления, тут же скрытая под сладкой улыбкой. Оставив странную философию без ответа, проповедник удалился.
— Я представляла его совсем иначе! — шепнула мне Ольга.
— Выходит, брат Генрих личность гораздо более безжалостная, чем мы думали.
— Прости, я не понимаю… — супруга растерялась.
— Злодей, прячущийся под маской доброжелательности, гораздо опаснее, — пояснил я, — самые жестокие преступления совершались с умиротворяющей улыбкой на устах…
Ольга вздрогнула.
— Не могу понять… ведь он глядел на Аликс с такой добротой и пониманием… Она рассказала, что Генрих был с ней очень мил при беседе в парке…
— Именно эта доброта вызывает беспокойство, — задумался я.
Меня охватило сожаление, что я так и не успел задать нашему новому другу вопрос о его взаимоотношениях с графом Белосельским. Потом, понимая, что достопочтимый пастор остановился в наших краях надолго, решил не корить себя понапрасну. Вновь чутье сыщика говорило о надвигающейся опасности. Думаю, что причина приезда Генриха на Воды кроется отнюдь не в желании встретиться с преемником.
Размышления нарушил доктор Майер, пришедший на вечер с опозданием. Причиной задержки стал один из многочисленных мнительных пациентов, уверенный в своей кончине от неизвестного медицине недуга. Обычно такие господа-пациенты умудряются надолго пережить своих куда более молодых врачей.
— Пастор почтил нас визитом? — озадаченно пробормотал доктор. — Я полагал, что такие господа избегают любых развлечений…
— Он желает узнать побольше о водяном обществе, — высказал я свою догадку.
— Зачем? — Майер удивился еще сильнее.
— Пока у меня нет ответа на эту загадку, — признался я. — Выходит, вы знали о брате Генрихе… Почему не сказали мне? — я корил доктора за невнимательность.
— Право, не полагал, что подобный субъект заинтересует сыщика. Даже мне, как доктору, малоинтересны безумцы, которым чудится нечисть… — сконфуженно оправдывался приятель, так и не понимая причины моего интереса к проповеднику.
— Такие люди не так уж просты, — пояснения вывели доктора из замешательства. — Особенно, если принять во внимание их улыбчивую маску.
— Черт! А ведь вы правы, дружище! — воскликнул Майер, хлопнув себя ладонью по лбу.
Подобные жесты восхищение моими талантами, всегда вызывали у меня смущение.
