Алексей Поярков - Ликвидация. Книга вторая
— Племянник передал, что вы хотели со мной встретиться? — наконец негромко осведомился Штехель.
Человек в дождевике медленно повернул голову к собеседнику. Ветер, налетевший с моря, принес с собой пригоршню ледяного, совсем не июльского дождя и швырнул ее на тонкую ткань плаща. Человек поежился, потуже натягивая дождевик на плечи…
Это был майор Кречетов.
Глава тринадцатая
Далеко над морем полыхала гроза. Оттуда время от времени доносились слабые, заглушённые расстоянием раскаты грома. Ветер раскачивал верхушки пыльных, отдыхавших от дневного жара тополей, недобро взвихривал на обочинах улицы пыль, гонял окурки и обрывки газет. Изредка с моря наносило волны короткого, злого дождя, который выбивал на оконных стеклах четкую военную дробь, а в выбоинах между булыжинами скапливался в небольшие лужи.
Высокий плечистый парень, стриженный ежиком, облаченный в просторный пиджак и широкие брюки, неспешно брел по пустынному тротуару. Непонятно было, почему он выбрал для прогулок такую неуютную ночь, но, в конце концов, одесские парни всегда выделялись среди своих сверстников оригинальностью. Навстречу любителю ночных прогулок из темной подворотни вывернул паренек лет пятнадцати, неумело сжимавший в пальцах дешевую папиросу «Бокс».
— Дяденька, прикурить не найдется?
— Что? — не сразу откликнулся странный ночной прохожий.
— Огонь есть?.. Нет?.. Ну и не надо…
Похоже, паренек собрался было задать стрекача, но Лапонин не позволил ему этого сделать. Он протянул руку и длинными холодными пальцами взял паренька за потертый лацкан. Щелкнула зажигалка, выбросив в темноту целый столб пламени. Паренек испуганно отшатнулся.
— Лицо мне твое знакомо, — задумчиво проговорил Лапонин, освещая зажигалкой паренька.
— Ж-живу недалеко, — цепенеющим от страха голосом проговорил тот.
— Прикуривать-то будешь?..
Паренек, стараясь держаться взросло, по-солидному, продул мундштук, сунул папиросу в рот, придвинулся к Лапонину. И тут же охнул, скрючившись. В живот ему уперся ствол пистолета.
— Прикуривай, прикуривай… — ухмыльнулся лейтенант.
Дрожащая в губах папироса наконец занялась. Парень, не подымая глаз, отстранился.
— Спасибо…
— На здоровье. — Лапонин демонстративно засунул пистолет за пояс и запахнул полу пиджака.
Паренек отошел от него на пару шагов. А в следующий момент развернулся и молча бросил в глаза лейтенанту пригоршню раскрошенного между ладоней папиросного табака…
Ослепленный Лапонин с руганью схватился за пистолет. Но выстрелить не успел — сзади на шею ему бросился хромой фронтовик с ножом.
— Вот тебе за Ваську! За Ваську!.. — исступленно выкрикивал инвалид, нанося Лапонину удары ножом в шею и затылок. — За Ваську, гад!.. За Ваську…
Лейтенант давно уже лежал неподвижно. Тротуар был красен от крови. Густой ручеек вишневого цвета струился на мокрую мостовую, быстро растворяясь в луже, а рыдающий фронтовик по-прежнему бил и бил мертвого ножом…
— Батя, тикаем… — склонился к отцу Сережка. На убитого он старался не смотреть.
Фронтовик наконец опомнился. С трудом поднявшись, изумленно смотрел на окровавленный нож в своей руке и труп убитого им человека. В соседних домах вспыхнул свет, кто-то приник к стеклу, пытаясь понять, что происходит на улице.
— Батя, пойдем… — теребил отца за рукав Сережка. — Батя…
— Бежи отсюда, Серега. — Инвалид снова опустился на панель рядом с трупом, слепо зашарил по карманам в поисках папирос.
Опергруппа подъехала через десять минут. Водитель поставил «Опель» так, чтобы фары освещали место происшествия. Курящий возле тела фронтовик даже не взглянул на подошедших Гоцмана и Якименко. Заплаканный Сережка сидел на корточках у входа в арку. Заметив взгляд Гоцмана, он отскочил на несколько шагов.
— Ку-уда побежал?! — окликнул его водитель-сержант. — Сюда иди!..
— Сядь в машину и калитку закрой, — зло оборвал его Гоцман.
Якименко склонился над убитым, коснулся его мокрого от крови и дождя лба. Он узнал человека, которого допрашивал пять дней назад. Покачав головой, вынул из мертвой руки «парабеллум». К рукоятке была привинчена серебряная табличка с гравировкой «Гвардии младшему лейтенанту Лапонину К. П. за образцовое выполнение особо важного задания командования».
Гоцман подошел к дымящему фронтовику. Тот поднял глаза:
— Я его за Ваську… Это он его тогда… в спину…
— И шо, легче стало? — хмуро обронил Гоцман. Фронтовик вытер с небритых щек слезы, покачал головой:
— Не-е…
— Давай помогай. — Якименко, пыхтя, подхватил убитого под мышки.
Фронтовик взялся за сапоги…
— Батя!.. — отчаянно выкрикнул Сережка, выбегая из подворотни и приникая к спине отца.
Гоцман зло отвернулся, хлопнул дверцей, усаживаясь рядом с водителем. Тот, так и не поняв, чем рассердил начальника, торопливо включил зажигание. А Давиду в этот момент больше всего хотелось положить на стол Омельянчуку рапорт об отставке.
Жуков, время от времени прихлебывая холодный боржом, расхаживал по кабинету, хмурился. Рядом с Чусовым стояли две пустые бутылки и стакан. Разговор шел уже второй час. Время от времени на столе тихо трезвонили телефоны, но командующий округом не обращал на них внимания.
— Повторяю, задача этой операции — накрыть всех разом! — продолжал говорить полковник. — Всех… понимаете, товарищ Маршал Советского Союза?
— Понимаю, — неожиданно покладисто кивнул Жуков. — Чего ж не понять?.. Задачу — вполне понимаю. А решением — не убедил. Не убедил, — повторил он уже тише, словно прислушиваясь к себе.
Чусов раздраженно захлопнул принесенную с собой папку, вытянулся по стойке «смирно»:
— Разрешите идти?
Маршал остановился напротив полковника, долго и пристально изучал его упрямо застывшее лицо.
— Нет, не разрешаю! Не разрешаю!.. Что раньше времени сдаешься, полковник?! Убеждай! Я же не идиот — давай, убеждай меня!..
Маршал раздраженно отодвинул стул от стола, плюхнулся на сиденье, махнул рукой — садись!.. Чусов со вздохом уселся, помолчал, собираясь с мыслями, снова раскрыл папку.
— Слушаюсь, товарищ Маршал Советского Союза… Ещё раз, по порядку… Мы имеем хорошо построенную, мощную организацию противника, действующую на территории области, возможно, еще с довоенных времен. Это факт номер один. В ее главе стоит прекрасно законспирированный, великолепно обученный, имеющий огромный опыт работы в нашем тылу немецкий агент по кличке Академик. Благодаря своим недюжинным способностям ему удалось глубоко внедриться не только в органы милиции, но и в органы госбезопасности. Это факт номер два…
Ночное море продолжало крушить свои валы о прибрежные скалы. Казалось, оно хочет взять берег штурмом и бросает в бессмысленные лобовые атаки все резервы, не считаясь с потерями. Штехель деликатно откашлянул, поерзал на холодном твердом камне.
— Так племянник передал, что вы хотели со мной встретиться… — решился он повторить.
Кречетов повернул к собеседнику ничего не выражающее лицо.
— Этот белобрысый — твой племянник?.. Выглядит дебильно.
— Сестры покойной сын, — торопливо вставил Штехель. — Сестра умерла в сорок втором. Так-то он смышленый… А вид… Что ж вид… Что-то случилось?
Кречетов вновь замолчал, глядя на бушующее море. Это настораживало Штехеля даже больше, чем вызов условным знаком на экстренную встречу. Что-то произошло. Но что?.. Он снова заерзал на камне.
— Кажется, я провалился, — неожиданно тусклым голосом проговорил Кречетов. — Гоцман на хвосте повис, как борзая. По виду биндюжник тупой, а соображает, сволочь…
— Может, убрать его, пока не поздно? — осторожно вставил Штехель.
— Поздно, к сожалению… — Кречетов покосился на соседа. — Арсенин-то не всплывет?
— Не-е… — протянул Штехель, кивая на море. — Оттуда не возвращаются…
Он задумчиво постучал носком ботинка по валуну.
— Если что со мной случится, первым делом Гоцмана убери и подругу его. Но сначала — племянника.
Со стороны моря снова ударило дождем. Кречетов зябко поежился, плотнее запахнул на груди плащ.
— Как же я могу? — ошеломленно захлопал ресницами Штехель. — Да и не знает он ничего… Зачем же?..
— Ты о шкуре своей думай, — холодно перебил Кречетов. — Сам сказал — смышленый… Начнет рассказывать, как за мной ходил, что видел. А там много не надо… — Он снова повернулся к Штехелю лицом, и того передернуло от спокойного, палаческого взгляда, которым Академик посмотрел на него. — В контрразведке не дураки сидят.
