Калифорния на Амуре - "Анонимус"

– Ка-какой тайник… – забормотал в ужасе Юй Лучань, – не понимаю, о каком тайнике речь?

Тут Нестор Васильевич, несколько выведенный из себя, позволил себе не вполне джентльменский жест – левой рукой дал скупщику такую затрещину, что тот мгновенно оказался на полу.

– Тайник, – повторил Загорский, лицо его было каменным.

Скуля и стеная, Юй Лучань потащился к неприметной двери в стене, которая вела в небольшую потайную комнату, которую почти полностью занимал огромный несгораемый шкаф. Загорский следовал за ним по пятам, не опуская револьвера.

– Открывай, – велел он.

Скупщик захныкал, говоря, что это его последние сбережения, что он не делал ничего плохого, чему свидетельница милосердная Гуаньинь.

– Открывай! – рявкнул надворный советник. Лицо его изменилось так страшно, что стало ясно – сейчас воспоследует еще одна затрещина, значительно сильнее первой.

– Хорошо, хорошо, – когда хозяин открывал несгораемый шкаф, у него так тряслись руки, что он даже не сумел взять оттуда пистолет, не говоря уже о том, чтобы выстрелить из него.

Загорский быстро и ловко обезоружил незадачливого менялу, пистолет его сунул себе в карман. Заглянув в хранилище, он обнаружил там пачки десятирублевых купюр.

– Ага, – сказал он, – вот и они.

Он вытащил из первой попавшейся пачки червонец, повертел в руках, поднес к глазам, разбирая мелкий текст.

– «Кредитным бидетам присвояется…» Опять бидетам! У вас тут просто залежи фальшивых купюр.

Он бросил червонцы обратно в шкаф и повернулся к Юй Лучаню.

– Отвечай, мерзавец, откуда ты взял эти деньги?!

Скупщик упал перед ним на колени.

– Умоляю, – проговорил он, складывая ладони перед собой, – умоляю! Я не виноват, я честный человек, меня заставили.

– Кто заставил? – спросил Нестор Васильевич. – Кто?

Физиономия менялы перекосилась от страха, губы его задрожали. Загорскому почудилось, что он смотрит куда-то ему за спину.

– Ах, черт, – сказал Загорский, но обернуться не успел.

Что-то тяжелое и твердое, как скала, обрушилось ему на голову. Надворный советник услышал противный хруст собственной шеи и бездыханным повалился на пол. Над ним высился Ван Юнь с кастетом в руке, в лице его сейчас не было ничего испуганного и заискивающего.

– Предатель, – сквозь зубы проговорил он, глядя сверху вниз на менялу, который все еще стоял на коленях.

– Я не предатель, – забормотал Юй Лучань, – не предатель. Он хотел в меня выстрелить, он целился в меня из пистолета.

– Хватит, – прервал его Ван Юнь, – хватит. Здесь надо прибраться.

Скупщик глядел на него со страхом.

– Вы убили его, – пробормотал он. – Убили русского…

– Не убил пока, – отвечал староста. – Его нельзя здесь убивать, русские знают, куда он пошел.

Меняла снова задрожал: неужели господин да-е отпустит русского? Ведь он донесет, он все расскажет.

– Никто никого не отпустит, – мрачно отвечал староста. – Его уже давно ждут в русском аду.

Если бы Нестор Загорский услышал этот разговор, он, вероятнее всего, был бы несколько обеспокоен. Однако он лежал на полу без чувств и при всем желании услышать ничего не мог.

Надворный советник очнулся от холода. Ледяной ветер дул ему прямо в грудь, на лицо падали мокрые снежинки, он не чуял ни рук ни ног.

Загорский с трудом разлепил веки и тут же закрыл их снова: глаза нестерпимо слепила снежная белизна, голова болела, кровь в ней бухала, словно кто-то бил в череп мягким молотом. Некоторое время надворный советник дышал животом, стараясь утихомирить боль и по возможности прийти в себя. Отчасти ему это удалось, и он попытался вновь открыть глаза.

То, что он увидел, ему крайне не понравилось. Вокруг стеной стояли деревья, засыпанные снегом. Редкие снежинки, опускаясь на лицо, теплели, таяли и превращались в мельчайшие капли. Нестор Васильевич неожиданно почувствовал жажду и слизнул несколько капелек прямо с губ… Легче ему не стало.

Рук и ног он по-прежнему не чувствовал – это могло быть следствием слишком сильного удара по голове. Кроме того, что-то давило ему на спину.

Когда Загорский только очнулся, ему показалось, что он лежит на земле. Однако открыв глаза, он понял, что каким-то непонятным образом сохраняет вертикальное положение. Скосив глаза вниз, а потом влево и вправо, надворный советник уяснил, что привязан к стволу какого-то дерева – какого именно, разглядеть он не мог. Веревки пережали руки и ноги, мешали нормальному кровотоку, потому-то он их и не чувствовал. Очевидно, китайский староста со своим подручным вывезли его в лес, привязали к дереву и оставили на произвол судьбы.

Если Ван Юнь хотел так разделаться со слишком любопытным русским, способ он выбрал чересчур трудоемкий. Гораздо проще было всадить Загорскому пулю в затылок и закопать в отработанном шурфе. Впрочем, нет. Проще – не значит лучше. В русской части Желтуги знают, куда он пошел, он сам велел Курдюкову сообщить об этом Фассе. Если он не вернется к вечеру – а он, очевидно, не вернется – его начнут разыскивать. Прокунин возьмет в оборот старосту, организует розыск и рано или поздно отыщет его труп с пулей в голове. После этого бедному Ван Юню придется несладко, простой расстрел ему покажется за счастье. Да, нет никаких сомнений, что вдохновителем всей истории с фальшивыми деньгами стал именно китайский староста. И Загорский был почти уверен, что это именно он нанес подлый удар со спины. Впрочем, терять Ван Юню было нечего, за фальшивую монету в Желтуге наверняка карали смертью.

Итак, китайскому старосте надо было убить Загорского, но сделать это так, чтобы не навлечь на себя подозрений. И, очевидно, труд по уничтожению надворного советника Ван Юнь решил возложить прямо на природу, проще говоря, бросить Загорского в лесу, чтобы его сожрали дикие звери. Скорее всего, когда Прокунин узнает об исчезновении надворного советника и возьмется его искать, китайский староста со своей стороны тоже организует поиски и совершено случайно обнаружит в лесу обглоданные останки русского гостя. Останется лишь аккуратно снять с покойника веревки, после чего выглядеть это будет так, как будто надворный советник заплутал в чаще, на него напал тигр, барс или стая волков и с большим удовольствием употребили его на ужин. С Ван Юня, таким образом, взятки будут гладки, а фальшивые денежные знаки и дальше будут наводнять Российскую империю.

Ход, надо сказать, остроумный и выигрышный. Если только он, Загорский, не выберется из этой смертельной ловушки, как это уже делал раньше в похожих обстоятельствах. Впрочем, обстоятельства обстоятельствам рознь – опасностей много, а жизнь одна, и нельзя рассчитывать, что фортуна всякий раз будет отбивать тебя у смерти.

Для начала Нестор Васильевич успокоил дыхание, затем стал напрягать мышцы рук и ног, стараясь привести их в боевую готовность. И хотя все тело его было закалено тренировками, словно сталь, но запас прочности у человека все-таки гораздо меньше, чем у стальных изделий. Тем не менее, надворный советник своих усилий не оставлял, потому что рассчитывать на помощь извне никак не приходилось. Сейчас от его стойкости зависела жизнь по меньшей мере двух человек – его самого и Ганцзалина. Потому что если он не освободится сам, то никто не спасет его помощника – в этом Нестор Васильевич почему-то был свято убежден.

И хотя веревки держали его вмертвую, но, вероятно, рано или поздно он все равно добился бы своего… Добился бы, если не одно неожиданное и страшное обстоятельство.

Обстоятельство это вышло из леса на могучих мягких лапах, которые почти не проваливались в наст и встало в десяти саженях от Загорского, раздраженно постукивая полосатым хвостом по белому снегу. На него желтыми, как преисподняя, глазами, глядела сама смерть – могучий князь тайги, свирепый и ужасный тигр-амба. Казалось, что в мглистом вихре падающих снежинок вдруг зажглось золотым огнем солнце, но солнце это было страшным, усатым, клыкастым, и черного в нем было больше, чем золотого.