Дарья Плещеева - Число Приапа
– Теперь понимаю.
– Если правда нужна хоть одному человеку… Впрочем, вряд ли она была бы нужна мне, если бы не родители, Рудольф и Ян. Те, у кого нет в роду таких покойников, с чистой совестью отказываются от правды. А я вот помню, что мою латышскую семью предали латыши. Знаешь, этим тетушкам из Музея оккупации было бы очень трудно заморочить мне голову. Но я туда не хожу. Я слишком уважаю Анисимова, мир его праху, чтобы туда ходить…
– Не надо все это раскапывать, господин Хинценберг, – серьезно сказала Тоня. – Тех Вецозолса и Тирумса скорее всего уже нет в живых. Вы подумайте, самому молодому из легионеров, которые шестнадцатого марта ходят к памятнику Свободы, уже под девяносто. Мало ли кто мог унаследовать коллекцию?
– Да я понимаю… но хочется знать… – антиквар вздохнул. – Как будто мне от этого станет легче…
– Лягушка? – вдруг спросила, прислушавшись, Тоня.
– Лягушка, которая страдает бессонницей, – ответил он. – Прыгнула в воду, вот и получился плюх. Это с ними случается.
– Нет, там не лягушка… – вдруг прошептала Тоня.
Хинценберг прислушался, поднеся к уху ладонь.
– Тебе померещилось, деточка.
– Нет, не померещилось.
Несколько секунд они молчали, прислушиваясь.
– Ему тут нечего делать, – сказал Хинценберг. – На что ему машина, которая увязла в канаве? Он уже далеко.
– А если он думает, что я его видела и могу узнать?
– Ты видела силуэт в темноте.
– Он ж не знает, что я без очков – как старая бабка, чуть ли не наощупь хожу!
– Все так плохо, деточка? – забеспокоился Хинценберг. – Что же ты раньше не сказала? Мне еще по карману оплатить операцию! И тебе даже не придется выходить за меня замуж…
Тут антиквар схватил эксперта за руку и потащил прочь от машины.
Тоня поняла – он тоже услышал подозрительный шум.
– Господин Хинценберг, мы в темноте свалимся в какую-нибудь яму, – прошептала она. – И мы не знаем, куда идти…
– Нам нужно пересечь этот пустырь, только пересечь. Где-то там – бивуак землекопов… Ох, нет, туда нельзя… если они – дружки Гунчи, мало ли что… А где патрульная машина? Так, дуб – вот он, Сергей побежал примерно туда…
– Господин Хинценберг, успокойтесь, я сейчас позвоню Сергею, у меня сохранился его телефон!
– Умница, деточка! И у меня сохранился! Звоним!
– Но не разом! Ой…
– Что?
– Он же в машине, на полу…
Тоня была истинным чадом своего времени – оставшись без мобильника, она вдруг ощутила себя осиротевшей.
– Так я позвоню, но не будем стоять, уходим, уходим… Если с тобой что-то случится, он меня убьет.
– Кто?
– Сергей.
– Да он вам спасибо скажет, господин Хинценберг.
– Сергей? Сергей! – закричал в микрофон Хинценберг. – Немедленно возвращайтесь! У нас проблема! Проблема, говорю! Да, немедленно! Это важно! Труп подождет! Ему спешить некуда!
– Слышите? – Тоня дернула антиквара за рукав. – Нет, вы слышите? Он что, свалился в канаву?
– Черт знает что. Идем отсюда, деточка, идем навстречу Сергею.
– Нет, – вдруг сказала Тоня. – Я поняла.
– Что поняла?
– Почему он не за нами идет, а вертится вокруг машины! Я поняла! Господин Хинценберг, он не собирается меня убивать.
– Но зачем же он тогда вернулся?
– Я его схватила за воротник. Кажется, это был воротник. Наверное, с перепугу, – честно призналась Тоня. – Он же хотел угнать машину Сергея, а я – в машине. Сергей бы меня убил…
– То есть его ты боялась больше, чем угонщика? – уточнил Хинценберг.
– Наверное. И сейчас я поняла – он выскочил, а у меня что-то осталось в руке. Потом я руку разжала…
– Если он был в незастегнутой куртке, то тебя, деточка, можно поздравить с боевым трофеем…
– Он за курткой вернулся!
– Ну и пусть забирает на здоровье!
– Господин Хинценберг, нельзя, чтобы он ее забрал! Там в карманах может быть что-то очень важное!
– Перестань. Я не пущу тебя! – сердито сказал Хинценберг. – Пусть за этой скотиной полиция гоняется. Ты не обязана задерживать убийц!
Он взял девушку за руку, как ребенка.
– Но что-то же надо сделать!
– Мы сделали – мы позвонили Сергею. Можно позвонить еще раз…
– Если он узнает, что мы позволили убийце забрать куртку…
– Ничего он нам не сделает. Ничего! Он же не дурак! Деточка, нельзя же бояться полицейского больше, чем убийцу!
Тоня опустилась на корточки.
– Ты что, деточка, тебе плохо? – спросил Хинценберг. – Ах, Боженька… погоди, у меня где-то был валокордин…
– Да нет, я хоть камень ищу…
– Ты порежешься! Тут полно битого стекла! Прекрати немедленно!
– Вот, – сказала Тоня, выпрямившись. – По-моему, это железяка.
– И что – ты с ней пойдешь на убийцу?
– Вы тоже что-нибудь найдите.
– Деточка, не сходи с ума.
– Мы хотя бы отгоним его от машины!
– А если он на нас набросится? Если у него оружие? Пистолет? Ты об этом подумала?
– Он – на свету, возле машины, а мы – в темноте, он нас просто не увидит.
Страх перед очередным нагоняем от Полищука был таков, что Тоня выдернула у антиквара руку и пошла назад – туда, где светились окна «хонды-цивик».
– Ах, Боженька… – прошептал Хинценберг, поставил на землю фотографическую сумку и поспешил следом.
Глава десятая
Курляндия, 1658 год
Сентябрь выдался теплым, и Кнаге радовался – ему доводилось ночевать осенними ночами под открытым небом, и он знал, какое это удовольствие; если придется рыться в земле по ночам, то хоть не будешь дрожать от холода.
Ехали они и впрямь вчетвером: фон Альшванг, Кнаге и два парня, которых наняли во Фрауэнбурге. Это были латыши, но латыши не простые, а желавшие выбиться в люди. Как-то они отделались от своих хозяев (Кнаге догадывался, что попросту убежали из имений, и даже не из курляндских, а из лифляндских), нанимались на поденную работу, уже очень сносно говорили по-немецки и мечтали поступить на герцогские верфи хоть носильщиками: ремесло не слишком почетное, зато надежное.
Следом ехала Клара-Иоганна, которой Кнаге объяснил дорогу. Военное время мало подходит для дамских путешествий, но речь шла о больших деньгах, и она отважилась. Из женщин вдова взяла с собой только одну служанку и наняла известного на весь Фрауэнбург подручного мясника, Вильгельма-Карла, здоровенного драчуна. Были при ней также кучер, умевший обращаться и с мушкетом, и с пистолетом, и еще один человек, знакомый ей по Хазенпоту; этот Вайсберг когда-то служил ее мужу, а потом женился на девице из Фрауэнбурга, которая принесла в наследство отцовскую обувную лавку.
На дорогах было не так опасно, как казалось Кларе-Иоганне. Путешественников там было более обычного. Кто-то убегал от шведов, кто-то, наоборот, ехал в захваченные ими места, чтобы вывезти оттуда родню, а кто-то пользовался общей суматохой для устройства сомнительных дел, за которые в мирное время ему бы досталось от правосудия.
Имение Шнепельн к югу от Гольдингена, принадлежавшее барону фон Нейланд, было разграблено ровно в той мере, в какой он мог это допустить. Его крестьяне, вовремя предупрежденные, вывезли пшеницу, рожь, овес и ячмень нового урожая в лесные хранилища, скот и лошадей увели на болотные острова, там же спрятали девок, потому что девка на войне – добыча. Молодые парни ушли с бароном в лес, там же был баронов приятель и дальний родственник, господин фон Бок. Осталась в усадьбе только старая баронова сестра, фройлен фон Нейланд, не представлявшая интереса для солдат. Они ее и не тронули.
Подъехав поближе, фон Альшванг послал Кнаге в разведку. Тот прогулялся до имения, побывал на мельнице, встретил кое-кого из знакомцев, вернулся и доложил: гарнизон там оставлен небольшой, всего два десятка солдат с офицером, потому что нечем кормить лошадей, фон Нейланд даже сено где-то спрятал. Луг он спрятать не мог, и коням было где пастись, хотя кавалерийская лошадь должна получать хотя бы фунта два овса в день. Солдаты мирные, еще никого не повесили, но очень хотят познакомиться с беглым хозяином Шнепельня и задать ему вопросы насчет овса, хлеба, овец и дойных коров, потому что кур из курятника они уже съели.
– Уж не знаю, стоит ли там показываться вашей милости, – так завершил Кнаге свое донесение. И фон Альшванг решил, что, пожалуй, не стоит.
Они решили при возможности поселиться на мельнице, с которой была видна усадьба. Кроме того, на картине «приап» был не то чтобы посередине между мельницей и усадьбой, но довольно близко к середине. Мельник пустил к себе жильцов без особого удовольствия – он побаивался шведских солдат, уже грозивших его пристрелить за то, что на мельнице не оказалось ни зерна, ни муки. Но ему пообещали, что визит не затянется, и вчетвером поселились в сарае: фон Альшванг и Кнаге – на мешках, набитых сеном, а парни – на соломе.
Поздним вечером фон Альшванг, Кнаге и парни пошли искать место воображаемого «приапа». Найдя его, стали решать задачку: если фон Нейланд имел в виду шаги, то чьи шаги?
