Александр Бушков - Сыщик
— И тем не менее всё обстояло крайне благородно, — глазом не моргнув ответствовал Фери. — Другое дело, если бы мой славный предок украл золотую посуду с королевского стола — вот это, безусловно, было бы недостойным дворянина поступком. А забавы на лесных глухих дорогах… У того славного времени были свои традиции, которые нам сегодня кажутся странными… Так что упрёки твои, любезный Альберт…
— Помилуй бог, я тебя… точнее, твоего славно предка и не упрекаю! — жизнерадостно загромыхал драгун. — Я просто завидую, что это был не мой предок… Ты знаешь, князь, — обратился он через стол к Бестужеву, — головы-то пращура Фери лишили, но он оказался крепким орешком и места, где прятал золото, не выдал, как его ни расспрашивали в соответствии с незатейливыми нравами той эпохи… Твердил, что всё потратил, на ветер пустил. И всё досталось наследничкам, а те оказались людьми благоразумными и выждали достаточное количество лет, пока не отошёл в мир иной король Матяш и не забылась эта история… Я просто завидую, Фери!
Снова грянул хохот, завязались громкие, порой бессвязные разговоры. Бестужев давненько уж подметил, что барон то и дело поглядывает на его бухарскую звезду, прямо-таки любуясь с неприкрытой завистью (ну да, среди его многочисленных регалий таковой не усматривалось). Бестужев ухмыльнулся про себя: похоже, он рассчитал всё правильно, не зря предпринял необходимые шаги, и оба филёра несколько часов рыскали по антикварным лавкам Вены… Ручаться можно, что расчёт окажется верным.
Пользуясь тем, что в разговор его пока больше не вовлекали, он украдкой разглядывал залу — и вскоре высмотрел странный предмет, нисколько не гармонировавший с окружающей обстановкой. В дальнем углу, возле крайнего окна, стоял предмет, весьма напоминавший аппарат уличного фотографа — ящик из полированного дерева на солидной треноге, высотой чуть ли не в человеческий рост. Вот только объектива у него что-то незаметно, а задняя стенка определённо сделана из матового стекла…
Очень похоже, что это и есть тот аппарат, за которым гоняется столь много народу. Крайне похож на описание из патента, там то же самое изображено…
Он мысленно усмехнулся: барон, беседуя с лысым Фери, так и косил глазом на бухарскую звезду, так и косил, будто оказавшийся рядом со стеклянной витриной молочника, где сметана разлита в жбаны, а сливок целая ванночка…
Пить приходилось наравне со всеми, но Бестужев благодаря богатому опыту, в общем, не казался белой вороной и не чувствовал пока себя настолько хмельным, чтобы это начало мешать работе.
Ага! В разгульное веселье вдруг вкрадывалась очевидная диссонансная нотка: неведомо откуда возник ливрейный лакей, которого вроде бы никто не подзывал, и, склонившись к уху барона, что-то зашептал. По его бесстрастному лицу никак нельзя было определить, о чём идет речь — с равным успехом это могло оказаться известие о кончине государя императора и сообщение о том, что любимая борзая барона наконец-то ощенилась.
На простоватом лице барона вдруг изобразилась самая неподдельная, горячая радость.
— Быстро, Фриц! — прикрикнул он на лакея. — Кудесника нашего сюда, всё привести в должный вид, а потом убирайтесь, чтобы вами и не пахло! Господа, внимание! Птички в клетке!
Подгулявшая компания, как отметил Бестужев, реагировала так, словно прекрасно знала, о чём идет речь — более того, всех охватил тот же радостный энтузиазм, что и барона.
Все присутствующие моментально пришли в движение: лакеи, подхватывая кресла охотно вскакивавших гостей, стали полукругом располагать их перед ящиком на треноге — причем некоторые гуляки с явным нетерпением не гнушались тем, чтобы самим хватать тяжёлые предметы мебели и ставить так, как им казалось удобнее. Весёлая, лихорадочная суета миновала одного Бестужева — но тут же барон, бесцеремонно сграбастав его за лацкан визитки, с чуточку дурацким хихиканьем сообщил:
— Попались, голубки! Сейчас, князь, и посмотришь на наше чудо технического прогресса. Честью тебе ручаюсь, такого пока ещё и в императорском дворце не видали!
— Императора удар хватит! — захохотал драгун.
— Тс! Тс! — совершенно серьёзно прикрикнул Фери. — Государь — это святое. Есть границы, Альберт…
— Ладно, ладно… — не особенно и смущённый, отозвался драгун. — Святого трогать не будем… Ну, быстрее, быстрее! Опять можем пропустить самое интересное!
— В самом деле, где этот ваш гений, барон? Пусть кнопочки вертит, рычажки включает или что там ещё…
— Да где он?
— Ага! Ага!
— Живее, господин Штепанек! — прикрикнул барон таким тоном, словно обращался к нерадивому конюху или иному низшему прислужнику. — Извольте начинать!
Все уже расселись полукругом перед загадочным аппаратом. К нему подошёл высокий, костлявый, совсем ещё молодой человек, одетый прилично, но бедновато — его можно было принять за сельского учителя или кого-нибудь в этом роде. Как тут же заметил Бестужев, выражение лица у него было примечательное: тут и горчайшая скука, и хорошо скрытое презрение к окружающим, и подавленная гордость… Прекрасно отдавал себе отчёт талантливый изобретатель, в сколь унизительной роли оказался, тут двух мнений быть не может… Человек с таким лицом вряд ли будет ломаться, заслышав предложение, которое Бестужев намеревался сделать в самом скором времени. Кажется, партия выиграна, господа…
— Живее, Лео!
Лакеи вереницей бесстрастных оживших изваяний покинули залу, в котором осталась только подгулявшая компания и Штепанек — который всё с тем же отрешённо-унылым видом принялся с громкими щелчками переключать какие-то рычажки на боковой стенке ящика. Он что-то нажимал, что-то вертел, чем-то звонко лязгал — и отошёл в сторону, встал со сложенными на груди руками, как бы подчеркивая, что он здесь наособицу. На эту слабенькую демонстрацию обратил внимание один Бестужев — остальные, умолкнув, подавшись вперёд, расплываясь в довольно неприглядных улыбочках, таращились на матовую стеклянную стенку.
Она вдруг осветилась изнутри глубоким разноцветным сиянием, ящик теперь гудел тихонько и беспрерывно. А в открывшемся, если можно так выразиться, окне…
И в самом деле, у Бестужева осталось полное впечатление, что перед ним просто-напросто открылось небольшое окно, сквозь которое он и все остальные наблюдают кусочек жизни (стекло теперь стало совершенно невидимым).
Там, в окне, была небольшая комната, богато обставленный будуар. Все вещи сохраняли свои натуральные, чистые цвета — золотистые драпировки, обширная кровать, застланная постелью в палевых тонах, тёмно-коричневые палисандровые кресла… И мужчина с женщиной выглядели совершенно живыми — господин в синем сюртуке с внушительным рядочком фрачных орденов и очаровательная молодая дама, блондинка в розовом платье.
Они стояли лицом к лицу и о чём-то говорили. Не доносилось ни слова, но иллюзия окна была потрясающей: Бестужев, конечно же, понимал, что видит изображение наподобие кинематографического, однако персонажи на экране кинематографа были исключительно чёрно-белыми и двигались в дёрганом, убыстренном ритме — а здесь ничего этого не было, парочка двигалась, разговаривала, шевелилась именно что в нормальном ритме, отчего и казалось, будто смотришь в окно. Нынешний кинематограф это зрелище превосходило несказанно: естественные цвета и краски, естественный ритм движений… Бестужев ничего не слышал и не видел вокруг, завороженный необычным зрелищем.
Те двое уже целовались, держа друг друга в объятиях — самозабвенно, страстно, вели себя, как и подобает в такой ситуации любовникам, не подозревающим, что их кто-то видит, — ладони осанистого господина действовали против всех правил приличия, он уже сбросил визитку прямо на пол, молодая дама, отступив к постели, сияя затуманенным взором и недвусмысленной улыбкой, стала снимать платье…
Драгун громко прокомментировал зрелище с исконно драгунской вольностью, и ему ответил общий гогот.
— Вот такие дела, князь, — громко шептал на ухо Бестужеву барон Моренгейм. — Наш милейший граф Берти — образец примерного семьянина и высокоморального резонера, а очаровательная Элиза — вернейшая супруга, воплощённая невинность. Они у меня попросили на пару часов предоставить в их распоряжение флигель, поскольку им, изволите ли видеть, нужно провести важный и тайный разговор о затруднительном положении, в котором оказался в результате неосмотрительной игры на бирже один наш общий знакомый и дальний родственник… Я, разумеется, пошёл им навстречу, мне не жалко…
— Положеньице, ага! — смачно крякнул драгун.
Бестужев был человеком взрослым, отнюдь не ханжеского образа мыслей и, будучи одиноким, порой отдавал должное радостям жизни. Однако наблюдать это вот так, в немаленькой компании пьяных гуляк, громко отпускавших сальные комментарии… У него даже кончики ушей запылали. Подобное зрелище для него оказалось чересчур уж шокирующим сюрпризом — но для разгулявшейся компании, конечно же, было не в новинку, они веселились вовсю, хохоча и обмениваясь мнениями.
