Вениамин Кожаринов - Завещание барона Врангеля
В ожидании отплытия корабля Наполеон пробовал играть сам с собой на бильярде, по не мог загнать ни одного шара в лузу. Не находя себе места, он начинал ходить по комнате, напевая под нос какую-то однообразную мелодию… Наконец он схватил подзорную трубу и выбежал на улицу… Над морем вспыхнуло облачко дыма. То был прощальный выстрел с фрегата…
Почувствовав облегчение и одновременно слабость в коленях, Бонапарт опустился на стоявшую рядом садовую скамейку. Он не замечал, что разговаривает сам с собой вслух:
— Теперь остается ждать и надеяться… Это хуже смерти! Смерть… она могла бы быть мне заслуженной наградой за все, что я сделал в этой жизни. Но я боюсь ее! Инстинкт жизни во мне так силен, что, кажется, я никогда не умру. И во прахе мозг мой будет ощущать прелести этого мира…
Наполеон прикрыл веки, пытаясь удержать в памяти видение белых парусов фрегата «Камден». Губы его беззвучно шептали: «И были мы, троянцы…»[2]
Кладоискатели
Семнадцать лет миновало с той поры, как Бонапарт отправил генерала Гранье в Европу, чтобы изыскать способ передать русскому императору секретное послание… Призрачные чаяния Наполеона, однако, не сочетались с политикой России. Действительно, Александр I с интересом читал донесения Бальмена и был заинтересован в частном знакомстве своего посла с Наполеоном. Но это не выходило за рамки того любопытства, каковое Бонапарт вызывал к своей персоне у большинства человечества. Ведь именно Александр, на которого уповал так Наполеон, на конгрессе союзных держав в Ахене в ноябре 1818 года выступил инициатором ужесточения блокады Святой Елены, дабы исключить малейшую возможность побега с острова «великого корсиканца» в связи с выводом союзнических войск из Франции.
Впервые за свою карьеру Гранье не исполнил поручения императора. Очутившись в Европе, он нанес визит экс-императрице Марии-Луизе, умоляя ее помочь спасти Наполеона. Надменная австриячка поразила барона полным безразличием к судьбе бывшего супруга.
Ноябрь 1818 года Гранье провел в Ахене, надеясь встретиться с Александром I. Но барон не только не сумел получить у него аудиенции, но даже передать письмо Бонапарта. Была ли в том чья-то злая воля либо дело провалилось из-за случая — остается гадать. Конечно, можно вспомнить доктора О'Меару, выехавшего со Святой Елены спустя пять месяцев после Гранье… Однако вряд ли сам доктор имел столь далекие подозрения относительно намерений бывшего генерал-адъютанта Наполеона.
Итак, судьбе было угодно воспротивиться последней интриге Бонапарта… Но мог ли предвидеть пленник Святой Елены, что спустя столько лет история его легендарной добычи будет иметь неожиданное продолжение!
Смоленск, 15 августа 1835 г.
Открытые настежь ставни в доме губернатора заходили ходуном, длинные шелковые занавеси то вылетали на улицу, то оказывались внутри комнаты… Весь дом пришел в движение, только один человек в нем не обращал внимания на взбунтовавшуюся стихию. Это был смоленский губернатор Николай Хмельницкий.
Губернатор держал в руках небольшую книжицу — сочинение Вальтера Скотта «Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов». Книга увлекла его настолько, что Хмельницкий не заметил, как к нему подошла Марфа Егоровна Мещурина, неизвестно в каком качестве жившая у губернатора. Была она и домоуправительницей, и невенчанной женой Хмельницкого, а также доброй советчицей во всех его начинаниях.
— И что ты, мил человек, так въелся в эту книжицу? В доме переполох, а он знай себе почитывает… На улице гроза, — выговаривала Марфа Егоровна Хмельницкому, закрывая одно за другим окна в кабинете.
Губернатор задумчиво смотрел мимо Марфы Егоровны… Мысли его были далеко-далеко.
— Да ты, батюшка, впрямь не в себе? Мещурина потрогала пухлой рукой лоб Хмельницкого.
Губернатор загадочно улыбнулся:
— Тут, матушка, — он ткнул пальцем в корешок книги, — может, сокрыт настоящий мой триумф. Олимп всей моей жизни!.. Вот, послушай, что пишет Вальтер Скотт, коего почитают в мире за первейший авторитет в истории: «Он повелел, чтобы московская добыча: древние доспехи, пушки и большой крест с Ивана Великого — была брошена в Семлевское озеро…»
Хмельницкий вскочил с дивана и в сильнейшем смятении сбросил с себя сюртук, оставшись в одной сорочке.
— Вот какая оказия, матушка! Озеро это лежит в нашей губернии. Отсюда, почитай, сто верст с гаком. Смекни-ка, голубушка, что получается, коли англичанин не врет? А он точно не врет, ибо они, англичане, народ холодный — ничего сгоряча не делают. Не то что наш брат…
Мещурина не успела и рта раскрыть, как была ошарашена новым откровением губернатора:
— А ведь я, голубушка, знал про это! Мужик мне однажды сказывал… Забыл я про те сокровища. Как погнали француза дальше — не до того стало. Вот что, сударыня… Никому ни слова о книге и ни о чем таком, что я тут вам поведал! Я немедля еду в Семлево, еду инкогнито. Любопытствующим объявляй, что направился в Дугино с ревизией. Для пущей правдивости заеду туда на обратном пути.
Мещурина недовольно поджала губы:
— Ваше отсутствие, батюшка, нынче совсем некстати. Дела городские в таком состоянии, что требуют вашего присутствия каждодневно. Благовещенский храм недостроен, хотя деньги по смете истрачены сполна…
Хмельницкий был рассеян и нетерпелив.
— Скоро, скоро, матушка, начнется новая история древнего Смоленска… Блестящая история восхождения его в славнейшие города России! — Хмельницкий недвусмысленно похлопал по обложке романа Вальтера Скотта. — Теперь, сударыня, самое время прожектам…
Мещурина покачала головой.
— Ты, батюшка, скажи лучше, что будем делать с юродивым? Имею верные известия, что он доносил митрополиту о непресечении вами расколоучения в губернии… Наущает против нас и смоленского епископа.
— Права ты, Марфа Егоровна. Много у меня врагов явных, а еще более тайных. Язык мой тому виной… Не терплю российских Тартюфов, кои паразитируют на нашем крестьянине! Теперь о юродивом… Дай-ка спроважу я своего недруга на месячишко в кутузку… Насколько старший Маркевич смирен и праведен был, настолько сын его сатанинской силой обуян. А сейчас, матушка, вели собирать в дорогу! В этом деле поспешность не порок. Не дай бог, чтобы кто-нибудь, помимо меня, про сие сочинение вызнал!
Тайная поездка в окрестности Семлева еще более возбудила в Хмельницком желание отыскать трофеи Наполеона. Осмотрев озеро, он нашел, что оно годится на роль хранилища добычи; потом, поставив себя на место Бонапарта, решил, что лучшего места император французов найти бы не смог.
На обратном пути с озера Хмельницкий навестил помещика Бирюкова, которому принадлежало Семлевское озеро. Поддав секретности задуманному предприятию, губернатор заручился разрешением помещика произвести на озере работы, какие только будут потребны для отыскания добычи.
Через две недели после описываемых событий управляющий работами по восстановлению Смоленского тракта Шванебах получил от Хмельницкого секретное предписание, которое заканчивалось следующими словами: «Препровождая вам это письмо, надеюсь видеть в вас деятельного помощника моим устремлениям, ибо тайна, в каковую я вас посвятил, доставит выгоду не одним нам, а всей России!»
Видя такое дело, Шванебах так же скоро поддался страсти кладоискательства, как и сам губернатор.
Париж, 10 октября 1835 г.
Особняк генерала Гранье стоял в глубине густого парка. Поздно вечером барон подъехал к дому в карете. На этот раз он, против обыкновения, не пожелал кучеру спокойной ночи. Войдя в дом, барон тотчас велел позвать к нему… Куперена. Да, да! Того самого полковника, чья участь, казалось, была решена раз и навсегда в подземелье Несвижского замка.
…Не один раз нырял Куперен в ледяную воду в поисках каменной трубы, через которую замок сообщался с парковым прудом. Всякий раз он натыкался под водой на трупы несчастных слуг пана Доминика… И все же полковник каким-то чудом нашел этот лаз и выплыл.
Чтобы уберечь Куперена от возможных неприятностей, Наполеон через свою сестру Полину пристроил полковника учителем русского языка к одному провинциальному буржуа, лелеявшему мысль сделать из своего чада дипломата. Лишь год спустя после смерти Бонапарта Куперен вновь объявился в Париже, где встретился с бароном Гранье. Знание тайны бывшего императора связало этих людей то ли дружбой, то ли ревностью к предмету их обоюдного обожания. Во всяком случае, они были весьма рады свиданию. Полковник поселился в особняке барона на положении то ли приживала, то ли старого друга, а вернее, в обоих качествах одновременно. И все же трудно было порой понять, кто из них имеет больше власти над другим…
