Данила Монтанари - Проклятие рода Плавциев
— Теперь все в порядке, Аврелий, — сказала Паулина, прижимая сверток к груди. — Это всего лишь недоразумение, которое следует поскорее забыть. Скажу, что нашла дощечки в вещах Гнея.
Недоразумение, отметил про себя сенатор, с тремя убитыми?
— Это действительно то, чего ты хочешь, мама? — спросил Фабриций.
— Чего я хочу, не имеет значения. Против судьбы не пойдешь.
— Мама, я сделал это ради тебя, чтобы вознаградить за все эти годы…
Фабриций закусил губу. Унижение, какое он перенес в присутствии Аврелия, жгло душу, словно соль на ране, но еще больше терзало опасение, что воровство это навсегда лишит его уважения горячо любимой матери.
— Ничего не случилось, Луций. Не волнуйся — вскоре вернешься в легион, на свое место, которое когда-то занимал и твой отец. Ведь ты родился не для того, чтобы быть земледельцем, — утешила она сына, положив ему руку на плечо.
— Повинуюсь твоей воле, — согласился солдат и почтительно склонил голову.
Почувствовав, что сейчас он здесь лишний, Аврелий неслышно удалился.
* * *Сенатор лежал в своей спальне совершенно расстроенный.
Все сначала! Три насильственные смерти из-за какого-то предсказания, сделанного двадцать лет назад! Неужели остается винить только злой рок? Чем больше ломал он голову, тем более убеждался, что ключ к загадке нужно искать в прошлом, когда обнаружилось это пророчество. Луцию Фабрицию исполнилось тогда шестнадцать или семнадцать лет, достаточно, чтобы его придумать… Нередко бывало, что пасынки наследовали состояние отчима. Август, например, оставил в наследство Тиберию, сыну своей жены Ливии от первого брака, целую империю…
Предположим, размышлял Аврелий, Фабриций убивает, рассчитывая получить все состояние, потом обнаруживает, что в завещании наследником назван сын рабыни, поэтому он крадет документ, и только безупречное поведение Паулины мешает ему осуществить свой план…
— Ave, сенатор Стаций!
Невия вошла неслышно и закрыла за собой дверь. Изысканный наряд, обнажавший плечи, делал ее взрослее и женственнее. Даже слишком, подумал Аврелий, заметив складочку между грудями.
— Украла тунику у матери? — с иронией поинтересовался он.
— А что, не нравится? — пококетничала девушка и на цыпочках подошла к нему.
Ситуация неловкая, подумал патриций, пытаясь сохранить спокойствие.
— Я — женщина, сенатор, — продолжала Невия, — и не говори мне, что ты мог бы быть моим отцом…
Аврелий, как раз собиравшийся напомнить ей об этом, вовремя прикусил язык.
— Ох, Аврелий, зачем притворяешься, будто не понимаешь? Мы с мамой остались без всяких средств. У тебя же денег больше, чем у Креза, и как мужчину тебя еще тоже рано сбрасывать со счетов…
— Сердечно благодарю, — ответил патриций, почувствовав себя столетним старцем.
— Моя мама хочет попросить тебя увезти ее в Рим, но я решила опередить ее. Не думаю, что она твой тип.
— Вот как! А ты, значит…
— Мне только шестнадцать, я девственница и хорошо воспитана. Тебе не придется стыдиться меня. И потом, совсем не обязательно жениться на мне, я ведь плебейка, и ты можешь взять меня к себе как сожительницу.[56] Это же нормально, когда такой знатный господин, вдобавок и неженатый, имеет сожительницу. Я не докучала бы тебе.
Аврелий не верил собственным ушам. Если бы у Невии хватило здравого смысла подождать, пока первый шаг сделает он…
— Напротив, — возразил он, — ты доставила бы мне уйму хлопот. Ты напориста, бесстыдна, не знаешь никакой меры… Заявляешься ко мне в спальню, как если бы я… К тому же нисколько мне не нравишься, — солгал он.
Девушка улыбнулась и закинула руки ему на шею:
— Нравлюсь, сенатор!
— А Сильвий? — все еще с недоверием спросил патриций.
— Ах, все так быстро изменилось. Еще вчера я была неприкосновенной kyria Невией, да, без денег, но свободной, а он — всего лишь слугой, которому даже смотреть запрещено на молодую хозяйку…
— Что, тем не менее, не мешало ему делать это, — заметил Аврелий, задетый за живое.
— Теперь же, напротив, он стал Плавцием Сильваном, paterfamilias, а я остаюсь бедной родственницей, зависящей от его великодушного гостеприимства.
— И тогда ты подумала: «За неимением лучшего, мне не остается ничего другого, как соблазнить сенатора!»
— Глупый, не так! — упрекнула она его. — Ты всегда мне очень нравился… — Она одарила его нежным взглядом. — Римский патриций, твои предки сражались кто вместе со Сципионом при Заме, кто вместе с Цезарем при Фарсале… Женщины тебя обожают, мужчины завидуют, а я…
Влажные губы Невии коснулись его шеи.
«Проклятая девчонка! Отчего бы ей не соблазнять своего Сильвия, а меня оставить в покое? Так нет, она бредит Римом и его чудесами: мраморными колоннами и пышными праздниками. Ничего не поделаешь, — решил Аврелий и, наклонившись, поцеловал девушку. — Ей нужен Рим, и я могу ей дать его. А почему бы и нет, в конце концов? Проведу с ней несколько месяцев, вспомню молодость, а потом найду хорошего мужа среди моих клиентов,[57] побываю на ее свадьбе и…»
— Я люблю тебя, сенатор, — со страстью в голосе произнесла Невия. — С первой же минуты, как увидела!
Аврелий выпрямился. Это не должно случиться. И не случится.
Он вдруг крепко сжал ее. Девушка, испугавшись, попыталась высвободиться. Хотела оттолкнуть его дрожащими руками, но не смогла. Патриций крепко держал ее еще некоторое время и насмешливо улыбался.
— Ну, так куда подевалась знатная дама, решительная и уверенная в себе? — презрительно рассмеялся он, грубо бросив ее на кровать.
— Не трогай меня! — В глазах Невии теперь был один лишь страх.
Не раздумывая больше, Аврелий набросился на нее.
— Нет, — закричала девочка. — Не так!
Он отпрянул, и Невия тотчас вскочила.
— Разве не этого ты хотела? — с сарказмом поинтересовался сенатор.
Прислонившись к стене, Невия смотрела на него с обидой и ненавистью.
— Думаешь, наверное, договориться с моей матерью? — сердито бросила она ему в лицо.
— Ах ты, маленькая самонадеянная эгоистка! — ответил Аврелий, не скупясь на выражения. — Девственница и хорошо воспитана: кому, по-твоему, ты обязана всем этим? И если тебе не пришлось продавать свое тело на улицах Неаполя с благословения драгоценного папочки, то потому лишь, что твоя мать делала это вместо тебя!
Невия смотрела на него с такой злобой, какую могут испытывать только очень молодые люди.
— Подлец! — проговорила она сквозь зубы, поправляя помятое платье.
Потом пригладила волосы, пришедшие в беспорядок, и отступила к двери, не отрывая взгляда от патриция, холодно смотревшего на нее.
— Ave atque vale, Невия, — тихо попрощался с ней Аврелий, пока девочка бежала через перистиль. — Живи счастливо со своим Сильвием, у меня ты пробыла бы недолго.
И вздохнул, испытывая сожаление.
* * *— Вот это да! — пришел в восторг Кастор. — Не верю своим ушам: ты дал ей убежать! — Для циничного грека благородный жест Аврелия, отказавшегося от Невии, послужил всего лишь очередным доказательством преждевременного увядания хозяина.
Аврелий не помнил, когда еще так смеялся его секретарь, разве что в тот день, когда выманил сто сестерциев у ненавистного Париса в обмен на лживое обещание переселиться в Каппадокию.
— Годы делают тебя безнадежно чувствительным, — с издевкой произнес грек.
— Зато с тобой такого не случается, верно?
— Стараюсь быть осторожным, патрон. У меня тоже есть свои слабости, но я пытаюсь хотя бы с ними бороться. Однако теперь благодаря тебе славный Сильвий кроме состояния Плавциев получит и Невию. От меня не ускользнуло, как он смотрел на нее своими черными глазами.
— У Сильвия черные глаза. У Гнея Плавция были голубые, как и у германской рабыни, — прервал его Аврелий, размышляя. — Кроме того, когда он кривит губы, на лице его появляется, как мне кажется, какое-то знакомое выражение…
— Цвет глаз не наследуется от родителей, хозяин. Фульвий и Маура, твои римские приятели, оба черноглазые, а у одного из их детей глаза светло-голубые, — напомнил александриец.
— Да, но я имел в виду как раз совсем другое, — уточнил сенатор. — Знаешь ли ты родителей с голубыми глазами, у кого дети не были бы голубоглазыми?
— Знаю. Семья Эмилиев, — тут же ответил секретарь.
— Но у них сын — приемный, — возразил Аврелий. — И все же Сильвий мне кого-то очень напоминает… — задумчиво произнес он.
— Можно полюбопытствовать, кого? — осторожно поинтересовался Кастор.
Аврелий не ответил. Если то, о чем он подумал, верно, тогда все, все объясняется очень просто: убийство Плавциев, завещание, старая собака…
Глупо просить у богов то, что можешь раздобыть сам, учил мудрый Эпикур. Говорят, от судьбы не уйдешь. Но если кто-то преисполнен железной решимости изменить предначертанное? Наверное, он пойдет ради этого на все, даже на три страшных убийства…
