Сюзанна Грегори - Нечестивый союз
— В этом я вполне с ним солидарен, — усмехнулся де Ветерсет. — Тем не менее я не принадлежу к общине Святой Троицы, как, впрочем, и Эрлик Джонстан. А вот отец Катберт является ее членом. И Николас тоже им был.
Бартоломью прикусил губу, пытаясь осмыслить услышанное.
— Итак, Николас входил в религиозную общину, известную своей ненавистью к служительницам порока, — задумчиво произнес он. — Месяц назад он умер. Однако тело его исчезло, и в гробу вместо него обнаружен труп убитой женщины.
— Совершенно верно, — кивнул головой де Ветерсет, пристально глядя на доктора. — Все это более чем странно, не так ли? Я вижу, вы подозреваете, что Николас — хитроумный убийца, который после собственной мнимой смерти принялся очищать город от мерзостных блудниц. Но я склонен считать, что тело его исчезло вследствие происков нечестивой секты. Он всегда был их ярым врагом и, скорее всего, поплатился за это после смерти. Возможно, они прибегли к черной магии, дабы лишить несчастного Николаса последнего пристанища и вечного покоя.
— Мастер де Ветерсет, я далек от того, чтобы обвинять в убийствах мертвеца, — отчеканил Бартоломью. — Более того, я убежден, что мертвые не способны причинить зло живым. Однако я далеко не уверен, что прочие жители нашего города разделяют мою убежденность. Поэтому нам следует держать произошедшее в тайне. В противном случае в городе пойдет молва, что мертвые университетские клерки бродят по улицам и убивают гулящих женщин. А это, как вы понимаете, может привести к новым волнениям. Возможно, тело Николаса действительно похищено. Но маска ставит меня в тупик. Зачем глумиться над бедной женщиной и надевать на нее маску? Или преступник предполагал, что могила будет вскрыта?
Слова Бартоломью неприятно поразили де Ветерсета.
— Значит, вы уверены, что преступнику было известно о нашем намерении вскрыть могилу Николаса? — пробормотал он.
— Я ничуть не уверен, — покачал головой доктор. — Может статься, преступник рассчитывал, что женский труп в козлиной маске будет обнаружен до того, как гроб опустят в землю, — возможно, во время похорон. Откровенно говоря, я теряюсь в догадках. В одном я уверен: тот, кто надел маску на мертвую женщину, вовсе не желал, чтобы его кощунственное деяние осталось неизвестным.
— Скорее всего, он повредился рассудком, — заметил де Ветерсет.
— Насчет этого ничего не могу вам сказать, — развел руками Бартоломью. — Но, в здравом уме или нет, у него наверняка были основания предполагать, что труп в козлиной маске появится перед людскими взорами.
— От всего этого можно с ума сойти, — вздрогнув, сказал де Ветерсет. — Полагаю, доктор, нам с вами стоит отправиться сейчас ко мне в колледж и поужинать. Вы когда-нибудь бывали в пансионе Фисвика?
Бартоломью отрицательно покачал головой, и де Ветерсет скользнул по нему удивленным взглядом.
— Неужели? — переспросил он. — Кембридж, в сущности, маленький городок. Невозможно пройтись по улице, не встретив знакомых. А вы никогда не бывали в Фисвике, ворота которого расположены прямо напротив вашего колледжа. Согласитесь, это странно.
В ответ Бартоломью лишь молча улыбнулся. В том, что он никогда не переступал порога Фисвика, не было ровным счетом ничего странного. Между университетскими отделениями существовало постоянное соперничество, и их магистры предпочитали держаться друг от друга подальше. Всего лишь месяц назад ссора, вспыхнувшая между студентами двух колледжей, привела к яростной драке. А на прошлой неделе Элкот вознамерился наложить штраф на одного из магистров, вся вина которого состояла в том, что он пообедал в колледже Святого Томаса, и лишь вмешательство Кенингэма спасло злополучного ученого от наказания. Уж наверняка канцлер знает о напряженных отношениях внутри университета лучше, чем кто-либо другой, подумал Бартоломью. Но, вероятно, де Ветерсет говорит пустые слова, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей.
— Прежде всего мне необходимо вымыть руки, — заявил Бартоломью, вспомнив о том, что недавно ему пришлось прикасаться к разлагающемуся трупу.
— Зачем? — с недоумением осведомился де Ветерсет. — На вид они совершенно чистые. Вы можете вытереть их о мантию.
Бартоломью бросил на канцлера изумленный взгляд. Он знал, что его привычка непременно мыть руки, завершив осмотр больного, воспринимается в городе как чудачество. Но то, что желание вымыть руки после осмотра трупа не найдет понимания у канцлера, поразило доктора до глубины души. Оставалось лишь надеяться, что пренебрежение де Ветерсета к чистоте не распространяется на кухню пансиона Фисвика.
Они вышли в церковный двор, залитый ярким солнечным светом, и Бартоломью заметил, как канцлер бросил быстрый взгляд в сторону могилы Николаса из Йорка. Сделав несколько шагов к воротам, де Ветерсет остановился и указал на землю.
— Что это? — спросил он, наклоняясь.
— Моя сумка! — радостно воскликнул Бартоломью. — Позавчера у меня ее похитили в одном из переулков здесь, поблизости.
Он схватил сумку и открыл ее. Все содержимое было в целости и сохранности. Сверху лежала свернутая мантия, которую Бартоломью снял незадолго до стычки с оборванцами, под ней — инструменты и склянки с лекарствами. На месте была и тетрадь, куда доктор вносил имена больных и дозы предписанных им снадобий. В волнении Бартоломью заглянул в потайной карман, где хранил особенно сильные и опасные лекарства. Все они оказались целы, и он испустил вздох облегчения.
— Вы понимаете, что это означает? — тревожным шепотом осведомился де Ветерсет. — Тот, кто похитил вашу сумку, знал, что этой ночью могила Николаса будет разрыта. Поэтому он оставил сумку именно здесь в расчете, что вы ее обнаружите.
При этих словах радость Бартоломью улетучилась без остатка. Скорее всего, де Ветерсет был прав. Сумку мог подбросить один-единственный человек — Джанетта из Линкольна. Именно на нее указывали факты. Джанетта была как-то связана с Фруассаром. И сумку похитили у нее на глазах. Судя по всему, она скрылась в зарослях и наблюдала, как они раскапывают могилу, а когда церковный двор опустел, выскользнула из своего убежища и положила сумку на землю.
— На вашем месте, доктор, я бы выбросил все снадобья из этой сумки, — посоветовал де Ветерсет. — Кто знает, в чьих руках она побывала? Вполне вероятно, что лекарства подменили на яды, способные убить ваших больных. История с отравленным замком научила меня осторожности, — добавил он.
Бартоломью повертел сумку в руках. Выглядела она в точности так же, как и прежде, и не возбуждала никаких подозрений. К новой сумке, одолженной у отца Эйдана, Бартоломью никак не мог привыкнуть. Он подолгу рылся в ней, отыскивая необходимые инструменты. И все же Мэттью не мог не признать справедливости опасений канцлера. Бартоломью решил последовать его совету и уничтожить лекарства, но прежде посредством опытов проверить некоторые из них.
Вскоре они с де Ветерсетом оказались у Фисвика — небольшого, обшитого деревом здания, расположенного прямо напротив Майкл-хауза. Во дворе своего колледжа Бартоломью заметил Элкота, проводившего его подозрительным взглядом. Оставалось лишь надеяться, что суровый старший проктор сочтет приглашение канцлера достаточно веским основанием для визита в чужой колледж.
Войдя в дом, Бартоломью вновь выразил желание вымыть руки, чем немало позабавил коллег де Ветерсета. Впрочем, доктор привык к недоуменным взглядам и насмешливым замечаниям. С большинством магистров Фисвика он был знаком, так как каждый день встречался с ними в церкви. Ричард Хэрлинг, едва удостоив Бартоломью кивком, вернулся к спору с другим законоведом о каноническом праве. Эрлик Джонстан приветствовал доктора куда более сердечно. Судя по всему, он успел прийти в себя после ночных событий, хотя лицо его оставалось бледным, а глаза покраснели и воспалились.
Эль, поданный за обедом, выгодно отличался от того, к какому Бартоломью привык в Майкл-хаузе: он был свежим и вкусным. Хлеб, впрочем, оказался скверным, его явно выпекли из залежалой муки. На столе стояло и блюдо с сыром — высохшим, затвердевшим и отнюдь не возбуждавшим аппетита.
Некоторое время магистры обсуждали достоинства и недостатки принятой в Кембридже системы испытательных диспутов. Затем Джонстан начал сетовать на чрезвычайно утомительные обязанности младшего проктора. Де Ветерсет и Хэрлинг сидели рядом и говорили о собрании общины Очищения, назначенном на завтрашний день. Бартоломью сделал вид, что внимательно слушает скучные жалобы Джонстана, и старался не пропустить ни слова из их разговора. Похоже, предстоящее сборище сатанинской общины внушало немалое беспокойство и канцлеру, и старшему проктору.
— Вспомните, что произошло в прошлый раз, — донесся до Бартоломью приглушенный голос Хэрлинга. — На следующий день в церкви Святого Иоанна Захарии нашли множество обгоревших факелов, а на алтаре кровью был нарисован таинственный знак.
