Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской
— Прежние, уже рукоположенные рогожские священники стали умирать, а новых им на смену нет.
— Точно. Раньше рогожцы сманивали деньгами какого попа из казённой церкви, быстренько его перемазывали и он служил. Теперь же приток прекратился. Через пять лет после указа Ястребов остался чуть ли не единственным беглопоповским священником на всю Москву. Почему секретный Рогожский собор 1832 года решил начать поиск своего архиерея. Который мог бы посвящать верующих из числа мирян а сан церковнослужителей.
— Помню, Благово рассказывал. Ваши искали такого иерарха 14 лет и в конце концов купили бывшего боснийского митрополита Амвросия.
— Правильно. Он поселился в Австро-Венгрии, в местечке Белая Криница. Поэтому нас часто называют «белокриницкой епархией» или «австрийским согласием». Амвросий прожил там недолго: по требованию царя австрийский император засадил его в тюрьму. Однако он успел посвятить себе сменщика. В итоге, в 1850 году в богадельне впервые была тайно отслужена епископом Софронием архиерейская литургия. Ястребов — вот мудрый человек! — признал над собой главенство Амвросия, хотя с его влиянием никакой боснийский перебежчик, конечно, сравниться не мог. Зато это сняло все противоречия. Однако гонения усиливались и в 1856 году, уже при новом императоре, случилось самое страшное: были опечатаны алтари рогожских храмов. Ястребов к тому времени уже помер и признаваемых властями священников не осталось совсем. Вот на этом основании и запечатали… Самое обидное, что через два года преследование новых старообрядческих священнослужителей было отменено, а печати на алтарях висят до сих пор. Службу можно отправлять только в моленных домах. Вот, надеемся на нынешнего государя…
— Я слышал, уже есть вам послабления?
— Как прежнего царя подорвали, мы уже на другой день принесли в Рождественском храме присягу Александру Александровичу. Для этого поставили там разборный походный алтарь и престол. Потом отпевали казака-старообрядца из царского конвоя, что погиб при покушении. Алтарь стоит до сих пор; власти помалкивают…
— Воспользовались, так сказать, случаем?
— Ещё как! Теперь уже во всех трёх храмах установлены временные фанерные алтари и перед ними ведётся служба. А сейчас, поговаривают, правительство хочет просить нашей помощи при охране коронации. Мы, конечно, подсобим, но попросим кой-чего взамен.
За разговорами они незаметно доехали до каменного двухэтажного флигеля, стоящего позади Константиновского корпуса богадельни.
— Здесь. Иди, тебя ждут.
Лыков разделся в сенях и вошёл в большую, богато меблированную комнату. Навстречу ему неспешно встал рослый, осанистый бородач с умным властным взглядом. Миллионщик Арсений Морозов, негласный руководитель Рогожской общины, а значит, и всего беглопоповского толка, не стал протягивать титулярному советнику руки. Весь разговор вёлся стоя и в холодных тонах.
— Товарищ министра внутренних дел Дурново прислал мне экспресс о вашем поручении, господин Лыков. Власть просит нас о привлечении наших прихожан к охранению особы государя в предстоящей коронации. Так?
— Так.
— Мы обещаем выставить пять тысяч отборных людей, трезвого поведения и верноподданнического образа мыслей. Списки уже составлены, назначены сотники и десятские, сейчас мы делим улицы между отрядами. Здесь не будет загвоздки. Меня коробит другое. Одну руку вы протягиваете за помощью, а второй бьёте нас наотмашь. Как это понимать?
— Прошу пояснить вашу мысль, господин Морозов.
— Я имею в виду убийство неизвестными в конце прошлого года мануфактур-советника Крестовникова, и полное бездействие при этом московской полиции. Алексей Константинович — почтенный человек и добрый семьянин, совладелец «Фабрично-торгового товарищества братьев Крестовниковых». Был одним из самых выдающихся деятелей Рогожской общины, моим ближайшим помощником. Благотворитель, библиофил, учился в Германии и Англии. Такие купцы — цвет общества. Двадцатого декабря он был найден у себя в конторе с проломленным виском. Полиция осмотрела — и составила протокол о несчастном случае! Будто бы, Алексей Константиныч убился сам, неловко упав и ударившись головой об камин. Детский лепет! Я приехал в последний момент и заставил пристава переписать протокол, вставив туда фразу о подозрении на убийство. Так на другой день бумага опять была переделана! Несчастный случай и ничего более! Я встречался с обер-полицмейстером, но ничего изменить не сумел. Дело закрыто, убийцы остались безнаказанными. Это возмутительно! Вы — столичный чиновник, занимаетесь коронацией; для здешних недотёп, стало быть, являетесь в некотором роде начальством. Вот и сделайте что-нибудь для восстановления в общине доверия к власти! Тогда нам будет легче помогать вам.
— Были ли в кабинете Крестовникова следы обыска, похищены ли деньги и ценности?
— Сын и вдова покойного заявили, что всё на месте. Даже братья Алексея Константиновича — а это богатые и влиятельные люди — отказались инициировать расследование. Все словно сговорились замалчивать эту очень подозрительную смерть!
— Господин Морозов! Возможно, вы только что сообщили мне весьма важные сведения. Дело в том, что я приехал в Москву не по делам коронации. Она назначена на начало мая, время подготовиться ещё есть. В апреле я приеду снова и останусь у вас безвылазно до самого окончания торжеств. Пока же мы с Павлом Афанасьевичем Благово — полагаю, вы его помните — выполняем секретное августейшее поручение. Мы ищем убийцу Макова.
— Макова? — опешил фабрикант. — Да он же сам застрелился!
— Была произведена инсценировка. Заметьте, как и, возможно, в случае с Крестовниковым. Чтобы усыпить бдительность преступников и не возбуждать излишних толков, государь приказал объявить о самоубийстве бывшего министра. Ведётся негласное следствие. Мы подозреваем в совершении злодейства некоего Рупейто-Дубяго. Это бывший офицер, бывший агент Третьего отделения и большой мерзавец. По обнаруженным его письмам, он собирался убить и ограбить у вас в Москве какого-то купца-рогожца. Не вашего ли Крестовникова? Сегодня у меня встречи с обер-полицмейстером генералом Козловым и начальником сыскной полиции надворным советником Эффенбахом. Я поинтересуюсь у них этим делом. В какой части проживал покойный?
— В Пятницкой, во втором участке.
— Ваш рассказ, тем не менее, выглядит странным. Почему тревогу по поводу возможной насильственной смерти Крестовникова бьёте только вы, посторонний ему человек? А сын, вдова и братья молчат?
— Я… я не знаю.
— Разгадка убийства — или несчастного случая, если права полиция — в ответе на этот вопрос. Как только я узнаю ответ — тот час же сообщу его вам.
— Буду весьма признателен, господин Лыков. Я помню, что вы с Благово умеете находить ответы на вопросы.
— Могу ли я рассчитывать на содействие в расследовании господина Горсткина?
— Полностью и безусловно; я распоряжусь.
— Честь имею!
Глава 17
Новая кровь
С Рогожского кладбища Лыков поехал на Тверской бульвар, 22, в канцелярию московского обер-полицмейстера. Доложился секретарю и был тут же допущен в кабинет. Козлов, моложавый свитский генерал с залысиной и смешными длинными усами, торчащими в стороны, словно стрелки часов, принял гостя радушно. Они познакомились три года назад. Тогда Алексей на потеху обер-полицмейстеру порвал кандалы легендарного Тунгуса — первого силача среди уголовного мира империи. Род Козловых — старинный нижегородский, известный с 16-го века, что ещё более сблизило генерала и титулярного советника.
— Здравствуйте, Александр Александрович. Вот, прибыл опять под вашу юрисдикцию.
— Рад, Алексей, весьма рад! Как, силушки не убыло?
— Вроде, нет.
— Сколько сейчас поднимаешь?
— До двадцати семи пудов догнал.
— Экий молодец! Завязал бы ещё что-нибудь для нашего музеума.
— Дела бы сначала поделать, ваше превосходительство.
Козлов сразу посерьёзнел.
— Да, уж эти мне дела… Я извещён, Алексей Николаич, что ты занят розысками убийц несчастного Макова. И что эти злодеи, возможно, порешили кого-то и у меня в Москве. Так?
— Да. Возможно, этой жертвою является купец Крестовников.
— Тот, что убился в конце прошлого года?
— Арсений Морозов сейчас убеждал меня, что это не было несчастным случаем. И что полиция ведёт себя в этом деле недобросовестно.
Генерал смутился, стал перебирать на столе какие-то бумаги, потом буркнул:
— Ты вот что, Алексей Николаич… Поговори об данном случае с Эффенбахом. Он тебе всё объяснит. А ко мне потом заглянешь, ежели останутся сомнения.
Лыков понял, что дальнейшие расспросы бесполезны, и откланялся. В дежурных полицейских санках он полетел на Мясницкую, где в доме 3/5 помещалось секретно-розыскное отделение при канцелярии обер-полицмейстера — московская сыскная полиция. Заведующий отделением был ему так же хорошо знаком — в 80-м году вместе арестовывали знаменитого убийцу Сашку-Цирюльника.
