Сергей Зверев - Господа офицеры
— Стрелять не стоит, шуму много. А нас мало, — сказал Бестемьянов, словно прочитавший мысли поручика. — Ежели рядом еще какие турки шляются, может неладно обернуться. А вот, к примеру, языка бы взять… Тихо, без стрельбы. Они в нашу сторону идут, сесть в засаду и повязать нехристей. Как вам такая мысль, ваше благородие?
— Хм… Думаешь, расскажут что важное? А если упрутся?
— Это как спрашивать станем. Я сейчас злой, и галантерейного обращения от меня ожидать не приходится.
«Мысль хорошая, — подумал Сергей. — Ведь эти турки могут знать, где расквартированы войска, где стоят секреты, а такие места стоит обходить стороной. Могут знать и то, как организован караул гаубицы и лагеря. Вот только…»
— Куда их потом девать? Тащить с собой? Двое пленных… Мы не можем себе этого позволить, — с сожалением произнес он.
— Как куда? — удивился Бестемьянов и очень выразительно провел ребром ладони по горлу. Молодые казаки одобрительно захмыкали, станичникам явно было по душе такое простое решение.
— Петр Николаевич! — укоризненно сказал Голицын. — Убивать пленных… Чем же мы тогда будем лучше турок?
— Да всем, — уверенно заявил старый унтер. — Нешто мы такое с мирными жителями сотворили бы когда? Но раз вы такой галантный да благородный, можно и по-другому. Я, когда из засады выскочим, одному турку просто горло перережу. Тогда ж он будет еще не пленный, а весь из себя вооруженный вражина. Такого убить не грех, а совсем даже наоборот.
— Ну, ты хитер, Петр Николаевич, — рассмеялся Сергей, подивившись военной смекалке и ушлой изворотливости Бестемьянова. — Вот что значит старый солдат! Принимается. А со вторым что делать? После того, как он нам песенку споет?
— А мы его отпустим. Но сделаем так, чтоб до своих он нескоро добрался. Форму его маленько подправим, чтоб не так сподручно было по горам шастать.
— Это как? — поинтересовался Голицын, предвкушая, что сейчас Бестемьянов вновь предложит что-то оригинальное.
— Просто. Снимем с него сапоги, штаны и исподнее, — невозмутимо пояснил Петр Николаевич. — Шинель оставим, чтобы не замерз, — мы ж не леопарды какие. И чтоб было, чем срам прикрыть. Потом пусть себе идет, болезный. Дойдет босиком до своих — его счастье.
Двое казаков дружно заржали, представив, как турок появляется перед своим басурманским начальством босой и с голым задом. К станичникам присоединился Голицын, даже маленький армянин слабо улыбнулся, когда понял, о чем шла речь. Один Дергунцов хранил мрачное молчание, и физиономия его была угрюмой. Голицын еще подумал, что корреспондент расстраивается из-за поломки своего аппарата, из-за того, что теперь он стал совсем лишним в их маленьком отряде, вроде пятого колеса у телеги.
— Хорошо, — сказал поручик, отсмеявшись. — Твой план принимается, Петр Николаевич. Диспозиция засады будет такой…
…Результаты засада дала, но оказались они несколько странными и неожиданными. Ловушка захлопнулась, дичь попалась. Но совсем не та дичь, которую ожидали.
Сергей Голицын и Петр Бестемьянов выскочили на горную тропинку, по которой шли турки, одновременно. Каждый бросился к намеченной жертве. Двое казаков подстраховывали поручика и Бестемьянова, скрываясь за большим валуном чуть сзади, отрезая туркам путь к бегству. Дергунцову поручик приказал, чтобы тот под ногами не путался, спрятаться в ближайших зарослях бересклета и носу оттуда не высовывать.
Тот из турок, что был пониже и похлипче телосложением, достался старому унтеру. Бестемьянов насел на него, точно медведь, даже боль в раненой руке старому солдату не помешала. Ноги турка оторвались от земли, мгновение — и вот он уже опрокинут навзничь, не успев даже пикнуть. В правой руке Бестемьянова блеснуло лезвие длинного и широкого артиллерийского тесака. Жизни турку осталось на один вздох.
Сергею Голицыну достался более опасный и упорный противник, к тому же именно его решили брать живьем, чтобы потом основательно расспросить. Поручик попытался ударить турка под дых, но тот успел уклониться. Тогда Голицын ухватил его за руки, не давая турку сорвать с плеча винтовку. Сейчас подоспеют на помощь станичники, оглушат басурмана прикладом по башке, и дело будет сделано. А к тому времени Бестемьянов разделается со своим турком, ему, похоже, помощь не требуется.
Все шло согласно замыслу, но тут произошло нечто настолько неожиданное, что поручик Голицын впал в легкий ступор: из уст турка, которого удерживал Сергей, вдруг раздался такой затейливый коллекционный мат, что только диву даваться!
Штабс-капитан Андрей Левченко, одетый в турецкую шинель и с немецкой винтовкой за спиной, увидев, что на него с самыми недобрыми намерениями напал некто в русской военной форме, бессознательно поступил единственно правильным образом. Закричи он «Свои! Сдаемся! Не стреляйте!» или еще что-нибудь в подобном духе, неизвестно, как бы все обернулось. Могли бы в горячке не разобраться, а то и не поверить. Но вот настолько заковыристые и до боли родные обороты мог выдать только чистокровный русак!
Набегавшие сзади казаки остановились, растерянно опустив карабины: это кого же командир схватил и держит?! Уж, вестимо, не турка, откуда басурманам этакие словеса знать! Да и рожа у мужика в турецкой шинели какая-то не басурманская совсем.
И тут же, усугубляя путаницу и неразбериху, раздался громкий, удивленный и торжествующий крик Петра Бестемьянова:
— Ваше сиятельство!.. Да неужто вы?!
Минут через десять, когда бурные проявления радости, вызванной столь неожиданной и счастливой встречей, немного поутихли, Голицын с острым любопытством вгляделся в лица беглецов.
Итак, этот бледный юноша с горящими глазами и есть великий князь Николай. Его высокий титул если и произвел впечатление на поручика, то внешне это никак не выразилось. А вот второй, который постарше… Знакомое лицо!
— Как вас зовут? — Сергей дружелюбно улыбнулся штабс-капитану. — Мне кажется, мы встречались с вами раньше, но что-то никак не припомню где.
— Андрей Левченко, — улыбнулся тот в ответ. — Но, клянусь, я вижу вас впервые в жизни, у меня хорошая зрительная память.
«Ба-атюшки, так вот кто он такой! Старший брат Веры, а лицо его мне знакомо по фотографии, что она мне показывала. Вот так подарок судьбы: и великий князь нашелся, и штабс-капитан. Теперь никуда они не денутся. Вера и Фредерикс будут довольны. Правда, не я их освободил, они сами постарались, но какая разница? Теперь бы еще разделаться с „Большой Бертой“, и более нечего желать», — подумал Сергей.
Он достал медальон с портретом Веры Холодной, раскрыл его и протянул штабс-капитану:
— Это подарила мне ваша сестра. Как же она обрадуется тому, что вам удалось вырваться на свободу! Конечно, я расскажу вам о нашей встрече, но позже. Сейчас у нас есть неотложное дело, от успеха которого зависит положение на турецком фронте. Я рассчитываю на вашу помощь. Вот послушайте…
Бестемьянов плакал от счастья и не скрывал этого. Он через слово возносил благодарственные хвалы Господу Богу, Богородице, всем святым и угодникам:
— Упас Всевышний, в последний момент руку мою с ножом остановил! Я ж чуть вас не зарезал, ваше сиятельство! Николенька, соколик ты мой, как я счастлив, что ты живой!
У великого князя, прижавшегося к широкой груди Бестемьянова, тоже глаза были на мокром месте.
Молодые станичники, обнявшись от избытка чувств, распевали: «…Дон течет издалека, тихо плещется река, чернобровая казачка встретит казака!»
Даже осиротевший мальчик из разоренного села слабо улыбался, радуясь за своих русских друзей.
Лишь Владислав Дергунцов выглядел как-то хмуро, внося своим видом диссонанс во всеобщее ликование.
Голицын окинул его мгновенным взглядом, прищурился:
— Вы, я смотрю, не рады?
— Сожалею, что не могу снять эту трогательную сцену на пленку. Ведь камера сломалась, — Дергунцов словно бы выдавливал из себя слова. — Так жаль, что пришлось ее выбросить…
30
Разговор между командующим 3-й турецкой армией генералом Махмудом Киамиль-пашой и его начальником штаба немецким полковником Вильгельмом фон Гюзе, проходящий в салоне штабного вагона, был нелегким и велся на повышенных тонах.
Наседал Киамиль-паша. Речь шла об эффективности обстрела, ведущегося «Большой Бертой». Она турецкого генерала категорически не устраивала.
— Один Аллах ведает, куда попадают снаряды вашей хваленой супергаубицы, — когда Киамиль-паша пребывал в раздражении, турецкий акцент в его немецкой речи чувствовался заметнее. — Вы же недавно обещали мне, что раздобудете точные карты русских позиций на том берегу Вана и схему дислокации их частей. Да еще с таким таинственным видом обещали! Я поверил вам, и что же? Мы по-прежнему слепы. Начальник моей разведки докладывал мне вчера, что потери русских от обстрела ничтожны, жалкая сотня убитых, лишь вдвое больше раненых и контуженых. Просто преступно использовать столь мощное оружие, по сути, лишь для психологического давления на неприятеля. Меня не интересуют ваши методы и ваши трудности. Я хочу знать одно: когда, наконец, в моем распоряжении окажутся обещанные вами сведения и материалы?
