Игорь Шприц - Синий конверт
Крафт привязал собаку неподалеку к молодой елочке и занялся браунингом. Гершуни курил и молчал, что было для него весьма необычным делом. Балмашев ходил вдоль линии огня, заложив руки за спину. Сабля чертила узоры по талому снегу, куда проваливались новые хромовые сапоги.
— Дистанция десять метров. Давай, — пригласил Крафт Степана.
Балмашев с любопытством рассматривал невиданное прежде оружие. Коричневые накладки с мелкой насечкой на рукоятке браунинга украшала монограмма — две буквы «FN» в большом овале.
— Что они означают? — спросил Балмашев у Крафта.
— А вам не все ли равно? — недовольно буркнул Гершуни.
— Конечно, не все! — вступился за Балмашева Крафт. — Тебе же интересны фамилия и имя будущей невесты, хотя какая, собственно говоря, разница?
— Тоже мне, сравнил! — Гершуни с утра был не в духе.
— Ему с этой штуковиной на смерть идти, а не под венец! Это поважнее. — Крафт продемонстрировал браунинг в холостом действии: — Fabrique Nationale. Национальная оружейная фабрика в Льеже. Держи, поручик!
Балмашев прицелился. Сам он раньше не стрелял, но много раз видел стрелявших и считал это простым делом. Однако все оказалось довольно сложным: надо было совместить мушку с прорезью прицела, потом вывести их на мишень-бутылку и только после этого нажать на курок. Рука от этих процедур вдруг начала трястись мелкой дрожью, так что выстрел прозвучал совершенно неожиданно для самого стрелка и зрителей.
Бутылка не шелохнулась. Дворняжка жалобно взвизгнула, испуганная резким звуком. Гершуни кинул ей кусок хлеба, но собака уже чувствовала что-то нехорошее и к хлебу не притронулась. Она несколько раз рванула веревку, однако елочка выдержала.
— Цыц! — прикрикнул на собаку Крафт. — Степа! Ну какого черта ты рвешь курок? У браунинга мягкий спуск, а ты как солдат на маневрах! И не жди, пока рука затрясется, как овечий хвост. Подымаешь руку, а палец уже тихо давит! Затаи дыхание на секунду. Подвел мушку в движении и сразу дожимай! Любя! Нежненько! Как женщину! Ствол — продолжение твоего пальца. И не промахнешься. Давай.
Балмашев несколько раз глубоко вздохнул и выстрелил. Мимо. Собака опять взвизгнула и дернулась бежать.
— Дай сюда! — Крафт взял браунинг, выщелкнул учебную обойму и вставил другую.
— Ты что? — спросил Гершуни, ревниво наблюдая за делом, где ему делать было нечего.
Вместо ответа Крафт вытянул руку с пистолетом и ловко выстрелил в дворняжку, перебив ей пулей хребет.
— Надо проверить стрихнин, — Он вернул браунинг Балмашеву, вставив прежнюю обойму, — Стреляй!
Дворняжка изогнулась кольцом, отчаянно кусая спину в том месте, куда вошла пуля. Ее задние ноги бессильно волочились по снегу, из горла непрерывной струей тек жалобный визг.
Балмашева окатила волна ненависти и к Крафту, и к Гершуни, и к себе. Рука стала твердой, горло сжала судорога. Оскалясь, он быстро выстрелил в бутылку, еле сдержавшись, чтобы не развернуться и не выстрелить в Крафта. Бутылка из-под «смирновской» разлетелась вдребезги.
— Отлично! — ободряюще крикнул Крафт.
Балмашев перевел ствол на вторую бутылку.
Выстрел! Попал. Выстрел! Мимо. Выстрел! Попал. Мимо. Мимо. Черт! Браунинг застыл, обнажив вороненый цилиндрик ствола.
— Да сделай ты с ней что-нибудь! Я не могу этого терпеть! — плачущим голосом завопил Гершуни, заткнув уши, чтобы только не слышать визг умирающей дворовой сучки с ласковыми коричневыми глазами.
Крафт ухмыльнулся, зарядил пистолет одним патроном и прострелил собаке голову. Визг оборвался. Балмашев стоял, чуть покачиваясь от волнения. Интересно, Сипягин тоже будет визжать? Надо стрелять наверняка, иначе он сам не выдержит этой муки.
— Погибла за идеалы революции. Счастливая! — Крафт поддел ногой безжизненное собачье тело. — Три из шести! Отлично, Степа!
— Не смейте мне «тыкать»! Я вам не Степа!
Не в силах сдержать слезы, Балмашев быстро отошел в сторону. Там его вырвало на чистый, нетронутый снег.
— Ишь ты! Студент! Нервы, брат, — сказал Крафт, довольный пробой пистолета.
— Ничего, ничего. У всех нервы!
Гершуни закурил свежую папиросу и успокоился. Этот не подведет!
Крафт дослал в рукоятку новую обойму и, рисуясь, навскидку выстрелил три раза подряд. Три бутылки из-под пива как ветром сдуло с гранитного карельского валуна, поросшего мхом со всех сторон — и с южной, и с северной.
Выглянуло солнце.
— Это хороший знак, — сказал Гершуни. — Поехали в гостиницу!
* * *Принесенные сведения о пропаже паспортов невинных супругов Бибергаль не вызвали в душе Путиловского ожидаемого Бергом восторга. И понятно: что значила разбитая голова и похищенные акции по сравнению с угрозой жизни одного из самых крупных чиновников империи?
Однако Павел Нестерович похвалил блестящий аналитический ум Ивана Карловича и высказал по сему поводу самые лестные слова. После чего ценная информация о беглецах ушла (не без помощи Медянникова) на филерский опорный пункт Финляндского вокзала. Капкан для двух дурачков был насторожен по всем правилам.
Самому же Бергу Путиловский определил замечательную роль: лично организовать ловушку на Шпалерной, в гостеприимном доме мадам Серчиковой, где Певзнер видел читающего газету Гершуни. Само собой подразумевалось, что Берг должен туда заявиться под видом посетителя, иначе какое же скрытое наблюдение?
Путиловский не спросил застенчивого Берга, а тот не догадался доложить, что он еще ни разу в жизни не посещал публичных домов и вряд ли годится для столь высокой миссии по причине полного отсутствия опыта в этом деле. Берг подумал было заикнуться, но тут же одернул себя: а что, он когда-нибудь ловил государственных преступников? Нет, но вполне справился с первого раза! Справится и сейчас!
Поэтому, взяв картонку с фотографией Гершуни и прихватив для конспирации газету, Иван Карлович в прекрасном расположении духа поехал на Шпалерную. Провести денек в приятном женском обществе — это ли не подарок? Все-таки в полицейских делах есть и приятные стороны. Вот жизнь и повернулась к нему иной стороной!
По дороге Берг пытался освежить в памяти рассказы лихих товарищей, окучивавших за одну ночь пяток-другой развеселых учреждений. Но с какого боку подойти к незнакомой для него проблеме, он не знал и решил положиться на свою природную смелость и решительность.
Лишь только Берг открыл входную дверь и звякнул дверной колокольчик, он обнаружил, что и смелость, и тем более решительность быстро и одновременно покинули его. Он вступил в капище разврата, аки Иосиф Прекрасный в огненную пещеру со львами. Следует напомнить неискушенным, что вышеупомянутый Иосиф был к тому времени невинен по всем статьям.
Эта совершенно отдельная, интимная мужская тема не должна затрагиваться, но, коли перст судьбы направил Берга в дом терпимости, следует заявить откровенно: Берг тоже являлся девственником. Увы.
Как он сохранил такое редкое качество в последних классах гимназии, военном училище и академии — одному Богу известно. Но это было так. Страсти в душе Берга с шестого класса бушевали апокалиптические, но выход был нулевой. Женщин он познал только платонически, хотя был не против и дальнейшего развития событий. И лишь одна закавыка перечеркивала все его далеко идущие планы: женщины были против! Все как одна считали Берга слишком херувимоподобным.
Но в этом гостеприимном доме все оказалось иначе. Навстречу раннему гостю, раскрыв весьма широкие объятия, устремилась сама мадам Серчикова.
— Здравствуйте, дорогой мой! — лучезарно улыбаясь золотыми зубами под небольшими усиками, воскликнула мадам, одетая в широкий китайский халат с драконами.
— Здравствуйте, — ответил вежливый Берг и зарделся.
— Вам кого? — тихо и понимающе спросила мадам.
— Вас! — рдея, продолжил Берг. И тем самым совершил роковую ошибку.
Мадам Серчикова давно уже не практиковала, поскольку долгим неправедным путем приобрела финансовую независимость и смогла открыть свое дело. Однако женское начало в этот момент в ней возобладало над финансовым. Причиной тому стала весна, голубое небо и поразительная схожесть Берга с господским мальчиком, которого она в детском сексуальном возрасте полюбила за очки, матроску, соломенную шляпу и марлевый сачок в руке.
К тому же девушки были утомлены прошедшей ночью: гуляли мальчишник молодого, но уже известного адвоката по бракоразводным процессам. Будить кого-то было бы просто жестоко. «Справлюсь!» — решила тряхнуть стариной добросердечная мадам.
Она долгим томным взглядом посмотрела в лицо будущей жертве, которая, ни о чем не подозревая, уже готовилась к следующей фазе знакомства — представлению друг другу. Однако в этом доме, да и в аналогичных домах по всей империи, вначале делали дело и только потом представлялись.
