Игорь Шприц - Синий конверт
— Я не потерплю двойной игры! Либо я иду на акт один — и тогда я член Боевой организации, либо после акта я заявляю, что действовал тоже исключительно в одиночку!
— Хорошо, — так же отсутствующе обронил Гершуни, — Клянусь вам, вы пойдете один. Вам достаточно моего слова?
— Да.
Балмашев вживался в роль и вел себя как офицер: держал спину прямой, а взгляд — стальным.
— Пожалуйте кушать, господа хорошие, — склонился в шутовском поклоне Крафт, в душе сильно переживавший потерю браунинга. Говорил ведь, что надо было дать простой револьвер. Нет, все хотим выпендриться, показать, что новая справедливость делается новыми способами и новым оружием!
На столе аккуратно расположились бутылочка смирновской водки, пара пива и нехитрая закуска: полфунта красной икорки, английские сэндвичи с ветчиной, салатом и яйцами, маринованные миноги, черный хлеб, баночка сардин и пяток крутых яиц.
Выпили по первой, на душе стало не так горько. Колеса мерно стучали. Потихоньку разговорились, после третьей стали обсуждать будущее устройство свободного российского государства. Запнулись, как всегда в России, на проклятом национальном вопросе.
— Независимость предоставим только Финляндии! — безапелляционно заявил Гершуни. — Чухонцы делом доказывают верность революционным идеалам!
— Ха! — уничижительно очищая яйцо, вступил Крафт. — Плохо ты, брат, знаешь чухонцев. Они тебе за независимость что угодно поддержат! Такая вероломная нация, у каждого за пазухой по финскому ножичку спрятано. Кому угодно глотку перережут! Надо всех посадить на пароходы и просто отправить в Австралию, как англичане своих каторжников.
Такое быстрое решение векового финского вопроса поставило Гершуни в тупик:
— А на их место кого?
— Евреев! — удивился непонятливости оппонента Крафт. — Евреев! Из всех местечек собрать — и сюда, в леса, в тундру! Торговать они умеют, ремеслу обучены — вот вам и новая Палестина будет.
— Нет, — сказал Гершуни после размышления и четвертой рюмки. — Может, я не знаю хорошо финнов, но уж своих местечковых я знаю преотлично! Никто в тундру не поедет. Не еврейское это дело оленей гонять туда-сюда. Нам больше верблюды по душе.
— Господа, все очень просто! — стукнул по столу Степан. — О чем спор? Тут надо подойти с точки зрения исторической справедливости!
Он быстро охмелел, но образование, которое не пропьешь, еще позволяло поддерживать дискуссию:
— Финно-угорские племена вышли с верховьев Волги и двумя языками вошли в Европу. На юг пошли венгры… подайте мне пива! Спасибо… а на север — финны. Вот их и надо вернуть на историческую родину… к морд…ве, чувашам, мокше, эрь…зя… Такие изолированные территории.
— Почему изолированные?
— А чтобы не разбежались… Господа, имею честь удалиться на покой. Благодарю за компанию!
Утомленный водкой и тесной формой, Степан привалился к стенке и заснул. Крафт заботливо расстегнул ему тугой ворот нового мундира.
Поэтому когда проводник обошел весь вагон и вернулся на свое место, он с чистой совестью отметил, что в шестом купе все в порядке: молодой господин офицер спит, господа жид и немец продолжают пить, речи ведут дозволенные — ругают чухну, еврейчиков и полячишек, иродов рода человеческого. Так и доложим полицейскому наряду на границе.
Глава 7
Подвиги Берга
Торжества по случаю поимки террориста, обстрелявшего квартиру Победоносцева, закончились.
Бергу, как самому активному участнику операции, была выдана премия в размере оклада, а от Синода — грамота и благословение на дальнейшие подвиги. Путиловскому и Медянникову дали по половине месячного содержания. Благословения они не дождались, да они в нем особо и не нуждались.
Наедине, разбирая все эпизоды по мелочам, Медянников в сердцах сказал Бергу, подчеркивая слова отеческой демонстрацией кулака:
— Ваня! Запомни: пуля дура, но бегает быстрее собаки! А если бы он тебя застрелил? Хорошо — верующий попался, не стал невинного обижать. В следующий раз без ствола в руке к человеку не суйся!
Николай Лаговский сейчас находился на психиатрической экспертизе, и, судя по отзыву профессора Цейнмерна, выйти ему оттуда в течение ближайших трех-пяти лет не представлялось никакой возможности. Николай говорил о втором пришествии Сатаны в облике Победоносцева и целенаправленно вербовал сторонников из числа пациентов больницы в войско армагеддоново, причем непонятно, на чью сторону — добра или зла.
В этих фундаментальных понятиях он сразу напускал такого туману, что рассеять его без помощи сильнодействующих лекарств было невозможно. Профессор Цейнмерн возлагал надежды на новомодное лечение электрическим шоком, однако случай оказался запущенным и шансы выписаться из больницы на каторгу у больного были минимальны. Но это была уже чужая головная боль.
У группы Путиловского все три головы болели одним: где Гершуни, как вычислить следующего исполнителя и предупредить теракт? То, что за Лаговским стоит Гершуни, сомнения не вызывало: сам Николай в своих революционно-религиозных трансах называл имя святого Герша, в православных святцах не значившегося.
— Иван Карлович! — прочувствованно обратился Путиловский к Бергу во время коллективной пирушки по поводу вручения синодального благословения. — Вот видите, стоило вам включить в работу свой мощный аналитический ум, как вы мгновенно вычислили злоумышленника. Я завидую вашему дарованию! Вам многое по плечу!
И поднял тост за здоровье награжденного.
То было вчера, а сегодня Берг с самого утра включил вышеупомянутый аналитический аппарат и стал думать о той, о которой ранее думать себе запретил. Он стал думать об Амалии с единственной целью — найти и вернуть ценности Шпорледера! А заодно и свой револьвер.
Он сидел у себя в комнате, аккуратно поглощал невкусный, но питательный завтрак (овсянку, черт бы ее съел!) и думал, думал, думал… После вчерашнего аппарат слегка ныл, но все-таки работал.
«Итак, я Генрих! Тьфу… Я Генрих. Я украл деньги, ценные бумаги и девушку. Хотя она уже наверняка не девушка. Украл барышню. Куда нам деться? Россия большая. Нет, это не выход. Она большая, но в то же время маленькая — Петербург да Москва. В них жить нельзя, поймают рано или поздно. Тогда за границу. Нужны паспорта. Заграничные. Официально я не получал — проверено. Неофициально — тоже не получал. Медянников проверил. Тогда я должен украсть чужие и выехать по ним. У кого украсть? У похожего человека. Нужны два паспорта — на мужчину и женщину. Заявлений о пропаже не поступало. Значит, украсть необходимо непосредственно перед выездом. И выехать. Ближайшая граница — со Швецией. Сел на пароход — и ты в безопасности. Шведам наши паспорта безразличны…»
Определив гипотетическое продолжение событий, Берг почувствовал тот же самый азарт, который овладел им при поимке «богомаза». Овсянка показалась вкусной, а жидкий чай — крепким и возбуждающим. Поэтому он налил себе еще стакан.
«Я затаился и вкушаю сладость первой любви… — Берг даже застонал от пароксизма ревности, но усилием воли преодолел древний пережиток. — Вкушаю сладость. Сколько можно вкушать? Дня три, не более. Потом надо драпать. А что, если этот срок — три дня — с чем-то связан? С чем? Со сладостью? Нет. С моим револьвером? Нет. С пожаром? Пожалуй. И с паспортами. Второе предпочтительней. Значит, появились или должны появиться два легкодоступных паспорта на семейную пару! Я и Амалия еще здесь, на границах предупреждены, даны описания. Семейная пара… семейная пара… это родственники, в чей дом можно проникнуть безбоязненно. Но не близкие — близкие осведомлены и будут сопротивляться, начнется семейное насилие!»
Что-то такое мелькало в бумагах! Короткий список родственников и друзей Генриха лежал под рукой. Против всех фамилий рукой Берга были поставлены птички, некоторых он успел опросить в первый же день, некоторых позавчера.
И сразу две фамилии привлекли его внимание: супруги Бибергаль! Оскар Бибергаль, троюродный брат Генриха, и его жена Елена! Он старше Генриха года на три, она — на два года старше Амалии. Тепло. Очень тепло, почти горячо! Потому что напротив их фамилии стояло его собственное примечание: «Со слов прислуги: временно пребывают за границей. Будут 9 апреля».
Берг охолодел: девятое апреля было вчера! Овсянка комом встала в горле. Большим глотком чая он пробил этот ком дальше в желудок и стал метаться по комнате, вдевая одновременно руки в рукава сюртучной пары, а ноги — в ботинки с калошами.
Стуча ногами по лестнице, Берг вырвался на оперативный простор, кликнул извозчика и помчался на Малую Морскую, где безмятежно отдыхали после утомительного переезда из Парижа молодые и очаровательные (так представлялось Бергу!) супруги Бибергаль — это было их свадебное путешествие.
