Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп
— Отличное название, Николя! Мы все являемся чьими-то игрушками. Каждый на свой лад. Вы — игрушка Сартина и Ленуара. Я — ваша игрушка. В нашем мире — и нравственном, и физическом — существует только движение. Все заимствует у всего, все сообщается и возвращается, и тот, кого охраняют швейцарские гвардейцы, имеет лишь одно преимущество: он является главной игрушкой в королевстве!
Николя предпочел сменить тему разговора. Ему не нравилось, когда на Бурдо нападало философическое настроение.
— Игрушки или нет, но я волнуюсь за эту старуху. Я слышал, Ленуар говорил о проекте указа, принуждающего нищих немедленно вернуться в те края, откуда они родом, и там найти себе занятие…
— Но как эти несчастные смогут его выполнить?
— …занятие, которое поможет им выжить, не прося милостыню. Когда срок, отведенный декретом, пройдет, их будут отправлять в богадельни или в тюрьму.[34]
— Старуху Эмилию — в богадельню? Уж лучше сразу ее убить. В приюте Отель-Дье на одну кровать приходится по пять-шесть человек, выздоравливающие гниют вместе с умирающими, смерть гасит жизнь. Надо видеть этих несчастных, лежащих плотно, словно сельди в бочке! Раненые, больные, роженицы, чесоточные, чахоточные, всех не перечислишь! Скопище человеческих несчастий, приют отчаяния.
— Разумеется, как не захотеть бежать из этого ужасного места? Говорят, там умирает каждый пятый больной. А одежду их отдают старьевщикам, даже не пытаясь постирать ее. Потом эти лохмотья продают, заражая город тысячью тайных болезней, о происхождении которых мы не подозреваем. Доктор Жевиглан рассказывал мне…
— А, я так и знал, что найду вас.
Перед столом выросла заснеженная фигура. Отряхнувшись, словно мокрая собака, фигура сняла с себя треуголку, и они увидели длинное плутоватое лицо Рабуина.
— Началось, — насмешливо сказал Бурдо, — поесть спокойно не дадут.
Агент оценивающим взором окинул остатки ужина.
— Насколько я вижу, повечерие от карнавала! Я был уверен, что в этот час найду вас где-нибудь за столом. Но ни у вашего земляка из Шинона, ни на улице Монмартр я вас не нашел; я было совсем пришел в отчаяние, но вспомнил о мамаше Морель. Разумеется, куда ж еще идти перед началом поста!
— Садись, угощайся и расскажи, что заставило тебя нас разыскивать, — сказал Николя.
— Буквальное исполнение указаний, — ответил Рабуин, запихивая в рот большой кусок сердца, предварительно храбро обмакнув его в остатки чесночного соуса. — Я отправил с портретом одного из наших, Ришара, — помните, у него еще почтенная буржуазная внешность? Он под предлогом, что разыскивает родственника, ходил и расспрашивал покупателей и торговцев в самых людных кварталах.
— Отлично! И каков результат?
— Результат? Когда он проходил возле Нового моста, ближе к водокачке Самаритен, его огрели по макушке! Кажется, палкой со свинцом в набалдашнике. Думаете, у него забрали кошелек и часы? Нет, нападавшего интересовал только портрет.
— В каком он сейчас состоянии?
— В очень плохом. Его отнесли к аптекарю, и тот сделал ему примочку из гиацинта и мелиссы и перевязал его. У него прочная голова, он отделается шишкой. Он прислал за мной мальчишку-поденщика, я пошел за ним и проводил домой, на улицу Дешаржер.
— И есть свидетели? — спросил инспектор.
— Масса, точнее, никаких. Я не сумел их найти.
— В котором часу это случилось?
— Примерно после пяти, в сумерках.
— Значит, за нами следят, и следят с самого начала расследования!
И Николя рассказал Рабуину о своих приключениях в монастыре Капуцинов.
— Хорошо, что у нас осталось еще два портрета, — молвил Бурдо. — Теперь мы знаем, среди кого надобно искать, и сузим круг поисков до часовых мастерских. У Лавале остались наброски, с их помощью мэтр сможет восстановить украденный оригинал.
— При условии, что они не возьмутся за нашего художника! — воскликнул Николя; эта мысль только что пришла ему в голову. — Похоже, противникам известен каждый наш шаг. Друзья мои, несмотря на поздний час, надо немедленно навестить пастелиста. Мы возьмем фиакр, и ты, Рабуин, поедешь с нами.
— У меня лошадь. Я поеду вперед и доберусь раньше вас.
Они рассчитались с мамашей Морель, огорченной, что они уходят так быстро. Когда фиакр тронулся с места, Рабуин уже исчез из виду. Фиакр ехал медленно, его то заносило на поворотах, то встряхивало на ледяных кочках. Пока Бурдо, немного перебравший чистой воды, клевал носом, Николя размышлял. Нападение у источника Самаритен не напоминало обычную кражу. Все говорило о том, что ее совершил любитель. Опытный воришка завладел бы портретом, не подвергая себя напрасному риску; он точно не стал бы нападать среди бела дня, особенно возле Нового моста, одного из наиболее многолюдных уголков Парижа. Неожиданно Бурдо проснулся.
— Надо искать среди часовщиков… Ваш Родоле назвал два имени. Леруа и Берту, как мне кажется.
— В Париже многие торгуют часами, но большинство лавок и мастерских расположены на площади Дофин, набережной Орфевр, улице Арлэ и в галереях Пале-Руаяля.
Бурдо расчищал рукой грязь, покрывавшую окошко кареты.
— Если погода не угомонится, нам вновь придется прибегать к помощи слепых, чтобы продвигаться по Парижу, как уже было!
— Продвижение вслепую напоминает мне наше расследование. Не в состоянии разглядеть его контуры, мы наугад пытаемся очертить его границы.
С трудом поднявшись на холм Святой Женевьевы, они вскоре увидели впереди массивное здание коллежа Монтегю. Едва они вышли из кареты, как тотчас утонули в снегу по щиколотку. Им пришлось несколько раз постучать дверным молотком, чтобы в проеме медленно приоткрывшейся двери появилось рябое лицо привратницы, утопавшее в кружевах ночного чепца.
— Как! Еще? Мало мне тех, кто ходит днем, так теперь и ночью беспокоят! Чем еще вы хотите меня охмурить? А?
Подняв фонарь, она уставилась на Николя.
— Снова вы! Значит, вам нужен тот шут гороховый, что живет в глубине двора? Его нет дома.
— И где же он?
— А почему я должна вам отвечать? Я здесь не для того, чтобы караулить этого висельника и его шлюху.
Она попыталась захлопнуть дверь перед его носом. Инспектор не позволил, просунув ногу в дверь.
— Довольно, старая! Если ты не откроешь, отправишься в Бисетр, и без всяких формальностей. Ты обязана подчиняться комиссару полиции; только попробуй у меня не отвечать на вопросы. В сущности, ты же славная тетка, так что давай, будь полюбезнее.
— Вы только посмотрите на этого грубияна, что докучает несчастному народу! Не прикидывайся льстецом, лучше давай иди отсюда.
— Интересно, она долго будет водить нас за нос? — пробурчал Николя.
— Осторожно! — предупредил Бурдо, которому надоели хождения привратницы вокруг да около. — Самая скользкая почва — это ложь. Если ты и дальше будешь изощряться во лжи, ты в этом раскаешься.
— Я всего лишь хотела сказать, — неожиданно ласково проговорила она, — что вы явились слишком поздно. Ваши дружки уже побывали здесь и арестовали Лавале.
— Как арестовали?
— А так. Приехали в карете и забрали.
И она вызывающе помахала фонарем, осветившим ее сморщенное личико и грозно лежавшую на бедре руку.
— Хватит, — проговорил Николя, — помолчи немного. Получается, когда Лавале был один, явились неизвестные и его арестовали. Как думаете, они были из полиции?
— Я ничего не думаю, я говорю то, что видела. А что я видела, так это ничего хорошего: волки кушают друг друга… Однако, красавчик, отвечая на ваш вопрос, скажу, что, когда он прошел предо мной, весь опутанный веревками, он был один.
— То есть он был не один, когда к нему пришли?
— Наверняка со своей подружкой, она расточала ему свои непристойные ласки.
— Ну и?..
— Она, похоже, сумела отвести им глаза и ускользнула под шумок.
— У тебя есть ключи от его квартиры? — спросил Бурдо.
— А, ключи! Они вам не нужны, а если понадобятся, то ищите дылду в синем плаще, чьи помощнички взломали дверь. В щепки разнесли, словно топором орудовали. Я этому пачкуну издержки предъявлю, ежели его отпустят, и заставлю все привести в порядок!
Она продолжала возмущаться; тогда инспектор взял у нее из рук фонарь, и, провожаемые проклятиями и руганью, сыщики направились к флигелю. Войдя в разбитую дверь, они увидели печальное зрелище: настоящий разгром, словно тут побывали вражеские орды. Под ногами валялись осколки фарфора и стекла, обрывки бумаги. Очевидно, Лавале оказал достойное сопротивление, и произведенной борьбой беспорядок дополнил царивший в квартирке художника вечный хаос.
— Такого я нет ожидал, — признался Николя.
— Разумеется! Мы опоздали. Все перерыто, они обыскали квартиру и, без сомнения, нашли все, что хотели.
