Джон Карр - Ньюгейтская невеста
Спустя шесть лет, когда Элизабетта Вестрис слыла самой знаменитой певицей (а заодно и куртизанкой) в Англии, некоторые клялись, что она ни разу не пела так хорошо, как в тот вечер в 1815 году.
Ты все еще будешь как прежде любим.
Пускай красота потускнеет…
Пение прервал хриплый звук почтового рожка.
– Вот эта иностранная сова! – опять раздался зычный голос Дэна Спарклера, боксера-тяжеловеса. – Почему ей должны доставаться наши денежки?
Рожок загудел вновь. Кто-то бросил на сцену гнилой апельсин. Он ударил Элизабетту Вестрис в грудь с такой силой, что певица пошатнулась. Это послужило сигналом к началу военных действий.
Сидящий в партере степенный молодой помощник книготорговца внезапно повернулся и с размаху ударил Дэна Спарклера кулаком в лицо, разбив ему нос и опрокинув навзничь. Спарклер тут же вскочил и бросился на него, но в этот момент из ложи второго яруса послышался голос лорда Ярмута, стоящего уперев кулаки в бока:
– Вы когда-нибудь видели такое сборище отъявленных мерзавцев?
– Хочешь получить фонарь под глазом, рыжик? – рявкнул боксер.
– Кто? Я? – осведомился лорд Ярмут, сбрасывая сюртук и соскальзывая вниз по колонне ложи.
Сидящий напротив в ложе партера полковник Дэн Маккиннон, в свою очередь, сбросил китель, перепрыгнул через барьер ложи и устремился в драку.
Даруэнт, находившийся в третьем ярусе, не двинулся с места. Кэролайн вцепилась ему в рукав:
– Дик! Выслушайте меня!
– Ну? – отозвался он, не оборачиваясь.
– Что сказал вам Уилл Элванли на лестнице театра? Что было в письме с печатью раннера с Боу-стрит, которое вы получили сегодня? Не говорите, что вы его не получали. Мне рассказала Мег!
– Вот как?
– Сначала вы хотели, чтобы я пошла в оперу. Но когда мы входили в театр, вы сказали…
– Я сказал, что вы будете в безопасности, выполняя все мои указания. Более того, вы в состоянии мне помочь. Вы согласны?
– Да!
– Я хочу, чтобы вы наблюдали за стороной партера справа от центрального прохода, где происходит свалка… – Раздался женский визг, и Кэролайн вздрогнула. – Драка уже перекинулась на Аллею Щеголей. Но вы видите проход?
– Да, конечно.
– Следите за бритоголовыми. Если они начнут скапливаться у южной двери, ведущей на лестницу к ложам, предупредите меня. Я буду наблюдать за северной дверью.
– Нет! – вскрикнула Кэролайн, бросив взгляд на сцену. – Только не пожар!
При свете бутафорской луны партер превращался в поле битвы. Один из боксеров, пробравшись через оркестровую яму, влез на авансцену.
Элизабетта Вестрис, отступив назад, застыла как вкопанная. Нога боксера раздавила лампу, и огонь побежал по половицам. Трое здоровенных рабочих сцены с предписываемыми правилами красными противопожарными ведрами выбежали из-за кулис. Первый из них выплеснул содержимое ведра в лицо боксеру и ударил его ногой в живот. Двое других лили воду на горящие половицы, превращая огонь в черный дым. Преодолевая адскую боль, боксер нанес противнику ответный удар и раздавил еще одну лампу.
– Дик! – крикнула Кэролайн. – Там мистер Малберри!
– Где?
Кэролайн указала вниз:
– На краю второй скамьи сзади. Он обмотал голову мокрой тряпкой, чтобы протрезветь, и показывает…
Даруэнт проследил взглядом за направлением указательного пальца адвоката и увидел кучера голубой кареты.
Кучер стоял в партере, неподалеку от Аллеи Щеголей, глядя вверх. Высокий и худощавый, он казался незыблемым, как скала, среди всеобщей сумятицы. Призрачное сияние бутафорской луны освещало длинную накидку с пятнами зеленой плесени, шляпу с низкой тульей и сверкающие торжеством глаза поверх коричневого шарфа.
Склонившись над барьером ложи, Даруэнт сложил руки рупором, чтобы кучер мог услышать его сквозь адский грохот.
– Я здесь, – крикнул он, глядя прямо в глаза кучеру, – и здесь останусь! Поднимайтесь сюда!
Впервые после дуэли с Бакстоуном в голосе Даруэнта звучала смертельная угроза.
– Дик, – тихо предупредила Кэролайн, – они начинают двигаться к южной двери.
– Я этого ожидал. Вам пора уходить, дорогая. Не беспокойтесь. Элванли обо всем позаботится.
Лицо Кэролайн стало почти таким же белым, как ее платье.
– Дик, ведь эти боксеры ничего не имеют против мадам Вестрис, не так ли? Все это подстроено кучером, чтобы пустить пыль в глаза. Что им нужно на самом деле?
Она содрогнулась при виде удовлетворения на лице Даруэнта.
– Боюсь, дорогая, им нужен я.
– Кучер поднимается сюда?
– Да.
– Вместе со своими громилами?
– Да.
– Тогда у вас нет ни единого шанса! Каждый из них может убить вас одной рукой!
– Весьма вероятно, дорогая.
– Чем же вы собираетесь защищаться? Вашей шпажонкой, у которой даже нет острых граней? Они сломают ее, как игрушку! Дик, я не позволю вам так рисковать! Я не уйду!
– У вас нет выбора, Кэролайн. Разве вы не слышите, что происходит?
Несколько секунд они прислушивались к топоту ног по коридору за ложами, который смешивался с протестующими криками женщин.
В дверь негромко постучали, и в ложу вошел лорд Элванли. Круглолицый маленький пэр улыбался, держа в левой руке открытую табакерку.
– Вы были абсолютно правы, мой дорогой Даруэнт, – заговорил он, словно поздравляя собеседника. – Они пытаются атаковать верхние ложи с южной лестницы, так как там шире ступеньки. Большинство факельщиков, служащих в театре, охраняет северную дверь. Мы можем спокойно вывести дам через нее.
– Отлично! – кивнул Даруэнт. – Как насчет других ярусов?
– Публика там предупреждена. Но все атаки будут ложными, исключая этот ярус.
Вспыхнувшее на сцене пламя осветило Элванли, подносящего понюшку к носу. Слышался треск горящих половиц, но передаваемые по цепочке ведра с водой гасили огонь, и партер заволакивало едким дымом.
– Итак, миледи? – вежливо обратился Элванли к Кэролайн.
– Я не уйду!
Сквозь открытую дверь ложи Даруэнт видел процессию дам, спешащих к выходу. Многие, проходя мимо, заглядывали к ним.
Леди Джерси шествовала с высоко поднятой головой, как царица Боадицея[117]. Голубые глаза леди Каслри, полные страха и любопытства, скользнули по Кэролайн, Даруэнту и дивану, прежде чем кто-то не подтолкнул их обладательницу в сверкающие бриллиантами плечи. Маленькая леди Сефтон тоже спешила вперед, громко выражая беспокойство о своем муже и своей собачонке. Хорошенькая мисс О'Нил, звезда «Друри-Лейн», не стесняясь плакала – не столько из-за драки, сколько из-за того, что ее первый визит в ложу истинного аристократа оказался прерванным.
– Говорю вам, я не уйду! – настаивала Кэролайн. – Они убьют его!
– Это может оказаться не таким легким делом, как они думают, – улыбнулся Элванли. – Но ему, безусловно, понадобится помощь.
– Премного благодарен, – отозвался Даруэнт, – но я так не думаю.
Из южного конца коридора донесся приглушенный мужской голос:
– Ради бога, поторопитесь!
Элванли захлопнул табакерку, спрятал ее в карман и высунул голову в коридор.
– Что там происходит? – окликнул он.
– Пятеро боксеров и кто-то в одежде кучера поднимаются по лестнице…
Послышался глухой звук удара, и голос смолк.
Паника охватила не только дам, но и их провожатых. Они пустились бегом по коридору.
– Спокойно! – увещевал Элванли.
Без лишних церемоний он поднял Кэролайн за талию, выставил в коридор и позволил толпе уносить ее прочь. Даруэнту казалось, будто весь театр содрогается от топота ног пестрой компании, бегущей к северной лестнице.
– Спокойно! – вновь крикнул Элванли.
Пристроившись в конец процессии, он скрылся из вида. Даруэнт последовал за ним, подобрав с пола леди, разыскивающую свое ожерелье, и подтолкнув ее в нужном направлении. Шум перекрыл громкий бас одного из служащих театра, звучащий как глас божества:
– Милорды, миледи и джентльмены, умоляю вас не торопиться. Нет ни малейших оснований для спешки.
Но основания были. Даруэнт, почти добравшись до северного края коридора, осознал, что не должен был покидать ложу, где обещал ждать кучера.
Он поспешил назад.
Думая о том, хватит ли ему храбрости, Даруэнт снова коснулся маленькой шпаги на левом бедре. Она отличалась от обычной придворной шпаги лишь тем, что была сделана из настоящей стали, а не из ломкого сплава. Элфред принес ее из фехтовальной школы, и Даруэнт, вернувшись в отель, чтобы переодеться для оперы, вставил шпагу в золотые ножны.
Судя по крикам и грохоту ломающихся декораций, драка в партере усиливалась. Однако у человека, идущего по канату между жизнью и смертью, разыгрывается воображение, и Даруэнту казалось, будто не только в опустевшем коридоре, но и во всем театре царит безмолвие.
В изогнутой стене слева находились двери лож, большей частью закрытые. Справа тянулся ряд выходящих на Хеймаркет высоких аркообразных окон, освещенных лампочками.
