Вячеслав Денисов - Огненный плен
Мазурин считал более важным достигнуть леса. И уже там поболтать о пустяках…
На бегу я расстегнул трясущийся на спине капитана ранец, погрузил руку по локоть и вынул спички и какой-то журнал. До леса оставалось метров двадцать. Сунув коробок в зубы, я оглянулся и, не теряя времени, распахнул журнал на середине. Две голые бессовестные девки, давя меня своим нескрываемым желанием, улыбались и звали. Вырвав лист, потом еще, еще, я стал комкать их в комок.
– Если вы в туалет собрались, доктор, то сейчас не лучшее для этого время. А если просто отодрали этих телок…
Рожь закончилась, и я рухнул коленями на землю. Через секунду в руках моих горели девочки. Эти суки были настолько бессердечны и бесчувственны, что, даже сгорая, они улыбались. Я прихватил огнем рожь, она мгновенно занялась. Прошагал несколько шагов – и снова прислонил горящий комок к колосьям. Хлеб горел, потрескивая – огонь, словно почти сошедший с ума от голода вместе со мной, пожирал колосья, не жуя…
– Немцы… – прошептал над моей головой Мазурин и тут же присел.
Я поднял голову. На опушку леса, который мы покинули, как из небытия, выбегали из-за деревьев солдаты…
Сколько их? десять? двадцать?.. Уже неважно.
– Уходим, уходим, доктор!.. – взмолился Мазурин.
Я швырнул комок в сторону. Уже не было смысла хорониться – наше присутствие стало достоянием эсэсовцев. Здесь не было кукурузных джунглей, и триста метров для автомата – любимое расстояние.
Нырнув в поднявшуюся волну дыма, я вклинился в лес и тут же, следуя примеру Мазурина, свернул налево. Мы бежали параллельно горящему ржаному полю…
Несколько пуль просвистели, но не их я боялся. Свою пулю не услышишь, а та, что свистит, – не твоя. Еще свист – и на голову мою упала березовая веточка. Скорее всего ее просто сбило рикошетом. Не очень хорошая примета. За спиной заработал пулемет. Суки… Охота же было кому-то тащить…
– Вы хотя бы приблизительно представляете, где мы сейчас находимся? – полюбопытствовал чекист.
– Вы об этом хотели меня спросить, до того как увидели погоню?
– О том я спрошу позже.
– Мы движемся на восток. Над вашей головой солнце. Я понимаю, что вы ориентируетесь только в Москве, только по номерам домов и только ночью, но включите мозг, Мазурин, – мне так хотелось есть, что я сунул руку в ранец за его спиной и вынул банку тушенки, – мы движемся навстречу восходящему солнцу! Это значит, что сейчас мы бежим мимо Умани к тому месту, где смыкается кольцо окружения.
Я вспорол банку ножом, отогнул крышку и дважды зачерпнул ножом. Передал Мазурину, и мы заторопились дальше. Не ел ничего вкуснее консервированной немецкой говядины. С ненавистным мне ранее, но теперь приятным звуком скрежета мы вычистили банку, и я засмеялся. Как же, оказывается, просто насытиться на войне. Два трупа – и ты сыт.
– Так о чем вы хотели меня спросить?
Мазурин жевал долго и тщательно. Он не хотел терять ни молекулы вкуса того, что ел.
– Касардин…
– Это начинается вопрос?
– Да… Кто был с вами в ту минуту, когда вы входили в кабинет Кирова?
Я свинтил из пальцев фигу и, не глядя, поднес ее под нос ковыляющему рядом Мазурину.
– Вы с ума сошли? Вас допрашивает сотрудник НКВД!
Вот только этого сейчас не хватало. Вот только этого!
– Меня пытается провести одноглазый беглец из плена, который получил возможность пожрать и покурить! Заткнитесь, сотрудник НКВД, и несите свое бренное тело дальше. Пока его не исковыряли другие сотрудники…
Разговаривать на бегу сложно. Еще сложнее на бегу придумывать рифмы и ответы на дерзкие вопросы. Поэтому справлялся я кое-как. В другое время я придумал бы, верно, более вразумительный ответ, но сейчас не нашел. Изумление давило меня. Мы вместе с этим человеком бежали из плена, мы хлебнули лиха. И когда вдруг судьбе нашей угодно было чуть ослабить узел на наших шеях, этот человек спрашивает меня…
– Теперь я верю, Мазурин… Верю… – бормотал я в ответ на раздражающее молчание капитана. – Охотно верю, что, если нам удастся вырваться отсюда, мне следует держаться от вас подальше!.. Сукин сын!..
Раздражение мое вдруг получило приоритет перед страхом.
– Вот, видел?! – и я снова поместил фигу в поле зрения чекиста.
Он поправил повязку, промолчал, и мы двинулись дальше…
Малейший шорох, подозрительный звук или просто качание ветки, с которой соскользнула ее соседка, заставлял меня приседать и прижимать к земле потерявшего зоркость приятеля. Когда приближалась дорога, я чуть задерживался, выясняя, нет ли ложбин, и только после этого выходил первым. Следом, прикрывая мою спину, перебегал опасный участок Мазурин. Один раз мы едва не нарвались на немцев, и разве только чудо я должен благодарить за невероятное спасение.
В очередной раз мы вышли из леса, чтобы пересечь дорогу. Одну из тех, что используются главным образом посезонно. Кто-то съездил в лес по дрова осенью, и потянулись за ним соседи. За зиму трава под снегом снова зародилась, и весной выбралась из-под земли. И взгляду любого, кто летом выходит из леса, открывается странная картина: что-то похожее на придавленную ленту – след огромной змеи. Трава на ней на порядок ниже и жиже, а сам путь извилист. Задумавшись таким образом, я вышел на эту дорогу, как если бы опасался чего угодно, но только не смерти. Шаг мой был спокоен, медлен, сам же я двигался в полный рост. И когда я уже занес ногу, чтобы ступить в этот змеиный след, укатанный деревянными колесами летом и полозьями зимой, чекист прыгнул на меня сзади, зажал рот и повалил назад, на себя. Его выпущенная из рук винтовка так и осталась лежать в траве.
– Они!.. – шептал он мне в ухо, продолжая держать на себе.
Мы вышли с солнечной стороны, это и лишило нас необходимости снова стать на край одной на двоих могилы.
Я лежал спиной на Мазурине и с ужасом смотрел на гитлеровского солдата, который, напевая что-то из Вивальди – я даже слышал фальшивые финалы в произведении, срубал веткой головки одуванчиков. Он шел мимо в метре от меня. Как ему удавалось не замечать моих вытянутых ног, остается загадкой. В какой-то момент мне даже показалось, что он споткнется о них. Еще больше тревожила винтовка Мазурина, которая вообще валялась на обочине. Когда нога немца зависла над ней, у меня зашлось сердце. Но солдат переступил через нее, не заметив хищный блеск затвора. Солнце…
Мы лежали еще пять минут, ни разу не шелохнувшись. Через нас, в буквальном смысле этого слова, прошлась цепь гитлеровских солдат. Я мог поворачивать голову во все стороны, и видел, как цепочка бредущих сквозь лес солдат протянулась в обе стороны так далеко, что едва хватало моего зрения. Так растянуться в одну шеренгу могла только рота…
– Они ищут оставшихся в окружении, но еще действующих командиров и бойцов, – проговорил я, понимая между тем, что Мазурину это ясно и без меня.
– И чуть было не нашли.
Я бросил взгляд на чекиста. Он сердито вытряхивал из штиблеты то ли камешек, то ли сучок. Наверное, все-таки сучок. Откуда здесь взяться камешку…
Как ни крути, но поблагодарить за спасение его следовало.
Но я не стал этого делать. Что-то подсказывало мне, что мы квиты. Даже более того…
//- * * * -//
Чувство скорой смерти не покидало меня. Мы продирались нехожеными лесами, которые всегда неожиданно заканчивались. И свет снова вставал стеной, и я не знал, что там, на свету. Полоса поля и – снова лес. Страх, чередуемый с короткой надеждой. Короткой и такой неясной. Я думаю, те, что за нами гнались, уже оставили эту затею. Наткнувшись на огонь и дым, они обстреляли лес, в котором мы находились, порыскали по окрестностям, ничего не нашли и вернулись. Обершутце, унтер, ефрейтор и рядовой отправятся в землю русскую, а домой им отправятся письма, в которых будет скупыми строками описано их мужество и героизм. Часть СС, привязанная к нам «Уманской ямой», оставила нас в покое – я понимал это. И тем тревожней было за ближайшее будущее – за следующие час, четверть часа. Пять минут… Когда они появятся снова? Они везде… Они везде…
Не успел я закончить последнюю мысль, как легкомысленная растроганная философия вылетела из моей головы, как пробка из бутылки шампанского!
Трое мотоциклистов, перепахивая край поля, вылетели из ниоткуда. Мое малозначимое «везде» они подкрепили внезапным появлением.
Боже мой… если мы сейчас же не рухнем в траву, нам конец!..
– Мазурин, падай!..
Надавив ему на затылок, я заставил его повалиться.
Шума моторов я не слышал, потому что они ехали в ложбине. Но как только поднялись на бугор, резкий треск вывел меня из оцепенения. Они объезжали огромную воронку посреди дороги, это и заставило их свернуть почти под прямым углом к дороге и въехать на поле. Не сделай они этого, быть может, две одинокие, торчащие по пояс из хлебов фигуры и остались бы ими незамеченными. Одна воронка от случайно залетевшего в лес снаряда, снаряда, рассчитанного на точное попадание, но пущенного неумелой рукой, могла погубить нас. В минуту, когда на этом месте случился взрыв, он не причинил никому вреда. Но этот выстрел оказался миной замедленного действия. Сейчас он мог погубить двух людей.
