Николай Свечин - Туркестан
– Кто еще там в такую пору? – испугалась Перешивалова.
– Алексей Николаич! – раздался крик капитана Скобеева. – Откройте! На Якова Францевича напали!
Лыков вскочил в ужасе и побежал к дверям. Ах он, идиот! Яшу одного бросил! Что с ним? Думать о самом страшном не хотелось. Алексей откинул крючок – и увидел Титуса, живого и здорового.
– Яша! – обнял он друга. – Жив, слава Богу… Прости дурака!!!
Рядом деликатно кашлянул полицмейстер.
– Яков Францевич отбился геройски! – сообщил он. – Двое барантачей застрелены, извозчик взят в плен и дал показания. Поехали брать шайку!
Через минуту пролетка и две линейки мчались в темноту южной ночи. Скобеев прихватил с собой десять городовых. Его била дрожь нетерпения: сейчас шайке конец! С зимы в Ташкенте резали людей, а до полиции доходили лишь неясные слухи. Иван Осипович ощущал свою вину, хотя разбойники и укрывались в русском городе. Ну, держись!
Алексей трясся в пролетке и думал о другом. Как же он так подставил Якова под удар? А если бы его зарезали? Какими словами он, Лыков, объяснил бы это Агриппине? Что та сделалась вдовой, поскольку Лыкову захотелось наторговать шпал? И когда ее мужа убивали, любезничал с дамой? Сыщик покосился на приятеля. Тот был невозмутим и даже весел. Обрадуешься тут, что живой остался!
И немедленно Лыков подумал о другом. Отдернула бы руку Ольга? Или нет? Черт, сейчас в них станут стрелять, а он о такой ерунде… Но все же: убрала бы или дозволила? Вскочила бы со словами, какие все мужчины бессовестные? Или…
Но тут кучер натянул вожжи, и экипаж остановился. Городовые попрыгали с линеек и вынули револьверы. Стараясь не шуметь, двинулись к нужному дому. Но их все-таки услышали.
Как только полицейские свернули в проулок, раздался залп. Стреляло восемь или девять винтовок. Шалтай-Батыр охнул и упал, держась за грудь; еще одного городового ранило в плечо. Команда быстро убралась обратно за угол.
Дело принимало плохой оборот. Джигит кричал, истекая кровью. Нужно было срочно вытаскивать его из-под огня. Но едва Алексей высунулся, как пуля чиркнула его по щеке. Над глиняным дувалом вытянулись в линию обрезы. Видимо, барантачи побоялись въехать в город с длинными винтовками. Они отпилили приклады и стволы и пронесли оружие под халатами. И сейчас расстреливали полицейских, вооруженных лишь револьверами, с расстояния пятнадцати саженей. У них было явное преимущество в огневой мощи. Как быть?
Иван Осипович оттолкнул Лыкова и бросился под пули, спасать своего подчиненного. Алексей едва успел перехватить его.
– С ума сошли?!
– Да он там умирает!
Лыков убрал за спину короткоствольный «веблей», бесполезный в такой ситуации. Скомандовал:
– Отдайте мне свой револьвер.
Капитан послушался и протянул «смит-вессон». Сыщик откинул барабан – все шесть зарядов на месте.
– Яша!
Титус вручил ему свой «ремингтон».
– Приготовились! Раз… Два… Три!
Лыкову очень хотелось высунуться из-за укрытия только на полкорпуса. Но точность стрельбы тогда будет низкой! А до забора и так далеко. И он сделал два шага вперед вместо одного, наказав себя за малодушие. Стрельбу открыл тут же, с обеих рук одновременно. В барантачей он, конечно, не попал. Ни в одного. Но добился главного: кто-то из них пригнулся, кто-то прицелился второпях, а кто-то пальнул в стрелявшего, а не в Титуса со Скобеевым. И те благополучно вынесли раненого в безопасное место.
– Уф! Повезло… – сказал Иван Осипович, разглядывая свою простреленную фуражку.
Титус вытер кровь с руки – оцарапало. Алексей тоже поймал свинец, и тоже по касательной: по шее сочилось и текло под рубашку. Но все они были живы и почти здоровы. А вот дела джигита были плохи. Когда сыщик увидел его – охнул. В груди Шалтая дымилась огромная дыра.
– Надпиленными пулями стреляют, сволочи…
Парень посмотрел на сыщика красивыми, теперь очень испуганными глазами и прошептал:
– Что я ей…
Шалтай-Батыр не успел закончить фразу. Его передернуло, словно от удара гальванической батареей, и он умер.
На Скобеева стало неприятно смотреть. Он снял дырявую фуражку, смял ее в кулаке, состроил нелепую гримасу.
– Жениться собирался… – наконец выговорил он с усилием. – Я уж и разрешение дал…
Алексей за рукав оттащил его в сторону.
– Иван Осипович! Иван Осипович!
– Да… Что вы хотите сказать?..
– Рисковать жизнями городовых мы больше не имеем права. Согласны?
Капитан оглянулся на своих подчиненных. Те выставили револьверы, но с каким-то общипанным видом. Сыщик отметил, что из девяти человек лишь один был русский, остальные – сарты.
– Да, конечно. Хватит нам Шалтая…
И он застонал, как от физической боли, но быстро взял себя в руки.
– Что же делать?
– Тут нужны солдаты с винтовками, – ответил Алексей. – Человек двадцать. Чтобы с расстояния расстрелять эту мразь.
– Согласен. Вызывать в помощь полиции военную силу может лишь начальник города. Но это долго. Я полагаю, что в моем батальоне мне не откажут!
– Езжайте быстрее! А мы пока оцепим дом, чтобы они не разбежались.
– Только не подставляйтесь!
Скобеев исчез. Началась осада. Барантачи стреляли редко, берегли патроны. Сдаваться они не собирались. Попытку отступить через заднюю калитку пресекли Алексей с русским городовым. Отставной солдат, человек опытный и нетрусливый, он один из всей команды сохранил присутствие духа. Лыков снова бил из двух револьверов. Иван Осипович оставил ему свой «смит-вессон», а патроны Алексей занял у запасливого Титуса. Он опять ни в кого не попал, но хоть пуганул. Сарты сбились в кучу и готовы были вообще сбежать. Стреляли они так: высовывали руку за угол и пуляли в сторону противника не глядя. Если бы разбойники пошли сейчас в атаку, они бы пробились.
Уже рассвело, когда быстрым шагом на помощь полиции прибыл взвод туркестанских стрелков. Ими командовал молодой поручик. Во главе взвода шел капитан Скобеев.
– Ну-ка, – сказа он, отодвигая Лыкова дальше за угол. – Армия пришла. Теперь наша очередь.
Офицеры посовещались и отвели цепь на сто саженей вдоль по переулку. Пули из обрезов досюда не долетали.
– Ребята, – хищно ухмыльнулся Иван Осипович. – Покажите, как вы умеете стрелять. Задайте тамашу![53]
– Будет сделано, ваше высокоблагородие, – заверил его унтер-офицер. Лыков шагнул к нему и положил руку на бердану.
– А дай попробовать.
Унтер и не подумал расстаться с оружием. Лыков посмотрел на Скобеева, тот на поручика.
– Дай ему, Чеботарев.
Только тогда унтер разжал пальцы. Сыщик встал в шеренгу, присмотрелся к дувану. На таком расстоянии папахи барантачей казались пятнышками. Он поднял винтовку, прицелился и нажал на спуск. Одна из папах исчезла.
Все трое: и офицеры, и унтер – скривились.
– Долго наводили! – заявил Чеботарев.
– Покажи, как надо! – обиделся Алексей.
– А вот!
Он вскинул винтовку и сразу шмальнул, не утруждая себя выцеливанием. Черная папаха полетела с дувала вниз…
– Чудеса… – пробормотал Лыков. Такого он еще не видел.
Скобеев довольно улыбнулся и сказал противным менторским тоном:
– В традициях туркестанских стрелковых батальонов, Алексей Николаевич, стрелять на «сверхотлично». А уж в Первом батальоне сплошь Вильгельмы Телли!
Тут прилетела пуля и упала к ногам полицмейстера.
– Ребята, жарь, – скомандовал Иван Осипович.
Ребята не заставили просить себя дважды, и вскоре все было кончено. Когда Алексей ворвался в калитку, на дворе всюду лежали мертвые разбойники. Только один сидел возле колодца, сложив руки на коленях.
– Чего это он расселся? – осерчал сыщик.
Полицмейстер пояснил:
– Когда барантачи сдаются, они садятся на землю.
И, подойдя к пленнику, поднял его за ворот.
– Это ты Мулла-Азиз, казначей шайки?
– Я, таксыр! На моих руках нет крови, я только считал деньги.
– На этих деньгах та же кровь, шакал! Тебе дорога в ад! Мы тебя повесим. Считай, что ты уже стоишь на сырте![54]
– Ай, таксыр, я все скажу! Только не убивайте меня!
Казначея отдали стрелкам, чтобы те законопатили его на батальонной гауптвахте. А Скобеев повез бывших лесопромышленников в переулок Двенадцать Тополей. Оказалось, что Ольга Феоктистовна не спит. Более того, она даже не ложилась, переживала за нового жильца и его товарищей. Вдова сразу стала осматривать раненых.
Дела Титуса оказались не так хороши, как думалось изначально. Видимо, надпиленная пуля ударила в кость одним из своих осколков. Предплечье сильно болело, начали неметь пальцы. Капитан расстроился.
– Контузия – вещь очень опасная, – заявил он. – Вспомните мою руку! Так, чиркнуло, а болит до сих пор. И с каждым годом все сильнее. Срочно поехали в военный госпиталь. Только пусть сначала залатают дыру в моей фуражке, а то жена перепугается…
