Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич
– Да с того, как я получил эту проклятую тысячу. Я что, опять сел играть?
– Ну да! И все спустил этому Булкину. Ты и играть-то толком не мог…
– Я опять задолжал?
– Да пустяки, семнадцать рублей. Тому капитану, с которым ты начинал. Только не волнуйся, он не в претензии. Сказал, чтоб ты не беспокоился об этом долге.
– Да дьявол с ними, семнадцатью рублями, не в них дело! Главное – перстень! С перстнем-то что делать?!.
Хомутов был искренне удивлен и совершенно не понимал, почему товарищ так волнуется.
– Дался тебе этот перстень! На кой он тебе нужен-то? Прав был Булкин: железка и пятисот целковых не стоит! Будь доволен, что тысячу за нее выручил и смог из игры сухим выйти…
– Да ты с ума сошел! – Бояров даже голос потерял от волнения. – Я же объяснял: дядя его очень ценит! Это символ признания меня наследником! Пойми ты: нет перстня – нет и наследства! Он мне сказал: если что с кольцом случится…
Теперь уже Хомутов поднялся с кресла и серьезно уставился на друга:
– Так какого же ты черта закладывал такую важную вещь?!
– А что мне оставалось делать? Ждать, пока вышвырнут с позором, как нашкодившего котенка?! Чтобы потом в свете не мог показаться?
Хомутов скривился.
– Да хоть бы и так! Подумаешь! За такое наследство можно и битым быть!
Павел нервно забегал по комнате.
– Виктор, у нас до момента выкупа несколько часов осталось. Давай что-то придумывать. Просить деньги у дяди не могу: он меня убьет. Лишит всего. Я в Петербурге один, у меня кроме тебя никого нет. Найди мне эту треклятую тысячу, хоть из-под земли!
Компаньон развел руками.
– Легко сказать, найди! Я, брат, беден как церковная мышь. Ты не смотри, что у меня фрачок модный и рубашка чистая. Без этого я и прокормить-то себя не смогу. А так, у меня за душой и трояка нет. Клянусь тебе!
– Да что мне твои клятвы! – досадливо вскричал Бояров. – Ты же здесь живешь, у тебя полстолицы в друзьях ходит! Займи на день, на два! Покажу дяде это чертово кольцо – он мне опять ссудит тысячу, и не одну. А там уж… Ты же сам видишь, как он сдал… Войду в наследство – тебе голодать не придется! Клянусь!..
Хомутов расстроенно уставился в пол.
– Ах, душа моя! Да разве ж я не понимаю весь трагизм положения? Только друзья мои… одни – не очень состоятельны, другим я и сам задолжал. Однако делать нечего: до двух ночи надо выкупить перстень… Ах, если б я знал, что за вещь ты закладываешь… Я бы тебя за шиворот выволок из-за стола. Одевайся, поедем!..
К девяти вечера они, казалось, объехали весь город. Хомутов выскакивал из коляски, стучался в какие-то двери, куда-то заходил, вновь садился в коляску, проклиная людскую неблагодарность и скаредность. Ему удалось назанимать четыреста рублей. Но этого было явно недостаточно. Наконец, он сказал тоном, не терпящим возражений:
– Все, поздно кататься. Возвращаемся к графу. Зайдем вместе, падем в ноги. Если твоему дядюшке и вправду так дорого это колечко, пусть дает тысячу. Другого выхода нет. И времени нет! Десятый час уж. До двух с гулькин нос осталось…
Предложение звучало вполне разумно, и Боярову не оставалось ничего другого, как согласиться.
– А ты-то зачем к дяде идти со мной собрался? – поинтересовался он у товарища.
Тот хитро подмигнул.
– А за тем, что ему на нас двоих легче орать будет, а мы вдвоем проще перенесем все, что на головы наши падет. Только уж ты, Павел Львович, как богатым станешь, не забудь мои старания и жертвы моральные…
Павел только отмахнулся.
Едва они вошли в дом, дворецкий сообщил:
– Граф немедля требует вас, Павел Львович, к себе в кабинет.
Бояров перекрестился и постучал в дверь. Не дожидаясь разрешения, шагнул в кабинет дяди. Следом просочился и Хомутов. Они сделали несколько шагов и остановились.
Василий Васильевич, по обыкновению, сидел в своем кресле и смотрел на вошедших, а за его спиной, как тень, маячила фигура Петра. Да, дядя совсем уже сдал. На его высохшем лице живыми казались лишь глаза, но и они изменились: если раньше это были горящие угольки, то теперь они остыли и подернулись серым пеплом. Старик явно угасал.
Пауза затягивалась.
– Здоровы ли, дядюшка? – осипшим голосом, наконец, спроси Павел.
Вместо ответа граф тихо произнес:
– Где был два дня?
– Дозвольте, ваше сиятельство, мне слово молвить? – вдруг сказал Хомутов.
– А этот ферт зачем здесь?
– Я, князь, объясню, если позволите, – не отступил Виктор.
– Ну!
– Второго дня мы с Павлом Львовичем случайно забрели в дом Штильмана. Вы знаете…
– Дальше!
– А дальше господин Бояров решил в штосс с одним капитаном сыграть. Ну, в фараон, иначе говоря…
– Ты мне еще будешь объяснять, что такое штосс и!..
– Конечно, конечно, простите… Так вот, поначалу игра шла успешно, но потом Павлу Львовичу не пофартило, и он…
Неожиданно граф подался вперед и звенящим от ярости голосом потребовал:
– Покажи перстень!
В комнате на некоторое время повисла гробовая тишина. Наконец Василий Васильевич скорее простонал, чем проговорил:
– Проиграл, мерзавец?!.
Заговорил опять Виктор:
– Нет, нет, ваше сиятельство. Просто перстень пришлось заложить. Другого выхода не было. За тысячу рублей. Сегодня в два ночи срок истекает…
– Мерзавец! – ругательство было адресовано Павлу.
– А ты, ферт, куда смотрел?! Я тебя для чего приставил к этому недорослю?! Что бы ты жрал и пил за мой счет?! – это уже относилось к Хомутову.
– Виноват, не доглядел!
– Виноват? Коль так, я тебя накажу! Я тебя, голодранца, за долги в Сибирь сошлю! Там дорогу протаптывать заключенным станешь.
– Воля ваша, – Хомутов, неожиданно опустился на колени.
– Правильно говоришь: моя! А ты, Павел, слушай и запоминай: если завтра перстень не вернешь, поедешь к своей полоумной мамаше в Рязань. И на дорогу копейки не дам. Не достоин. Попомни: хоть умри, а семейную реликвию возверни! Если завтра к вечеру перстня не будет, послезавтра – ты не наследник. Все отпишу сиротскому дому или инвалидам. Пошли вон! – граф тяжело откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
Молодые люди попятились к выходу.
– Ваше сиятельство, дайте тысячу, и утром кольцо будет дома, – скороговоркой выпалил Виктор у самой двери.
– Вон!!
Обессиленные, они вернулись в комнату Боярова и упали на стулья.
– Ну, вот и все кончено, – произнес Павел. – Упустил я свою Фортуну. Опять в Рязань, к маменьке…
– Вздор! Ты своего дядюшку недооцениваешь. Сейчас будет тебе тысяча. Или я игроков не знаю!
– А при чем здесь игра?
– А при том, душа моя, что дядюшка твой лишь год-два, как стариком стал. А до этого…
– А что «до этого»?
– А до этого он азарту поклонялся! Графа Опалова во всех игорных домах знали. Играл он крупно, почти всегда куш забирал. И не только в картах, он и в любви удачу знал!
– В его-то годы?
– Представь себе! Это он сейчас скис. А еще совсем недавно его победам многие завидовали! Удивлялись, откуда у старика силы на все берутся да что дамы в нем находят. В Петербурге, говорю тебе, его знали все, уважали, хотя и не любили. Только ему это все равно было…
Помолчав, Хомутов уверенно повторил:
– Даст, даст граф тысячу, коль скоро ему этот перстень так дорог. Азарт заставит. Только бы поздно не было…
Именно в этот момент дверь без стука отворилась, и на пороге показался Василий Васильевич. Поддерживаемый Петром, он сделал несколько шагов, бросил на туалетный столик перехваченные бечевкой купюры и, не глядя на молодых людей, сказал:
– Вот деньги. Карета ждет. Без перстня не возвращайтесь!
И, тяжело волоча ноги, вышел.
Хомутов пустился в пляс.
– Ну, что я тебе сказал, Павел?! Теперь помчались: уже почти двенадцать!
Дорога заняла около сорока минут. Подъехав к трехэтажному каменному дому с фонарями по обе стороны парадного входа, они выскочили из кареты и бросились к тяжелой резной двери, хорошо известной всем петербуржцам. Старинный особняк хранил много ценных произведений искусств, старинного оружия и других диковинных вещей, видеть которые доводилось лишь избранным. Говорили, что даже государь бывал здесь пару раз…
