Лора Роулэнд - Черный Лотос
— Не извиняйся. — Сано выдержал укол, причиненный словами Хираты. Первый вассал был в числе прочего обязан сообщать хозяину правду, какой бы горькой та ни была.
— Небрежение к уликам может загубить расследование, — добавил Хирата.
— Знаю. — Сано не мог признать правоту Рэйко в ее присутствии, ему было проще обсудить все с помощником. — Придется все же проверить слухи, касающиеся секты. — Задумавшись на мгновение, он продолжил: — Я отклоню предложение министра Фугатами. Не думаю, что поездка в Синагаву так уж необходима. О Черном Лотосе мы можем и здесь расспросить кое-кого.
— Кого же? — полюбопытствовал Хирата.
— Саму главную подозреваемую, — ответил Сано. — Пришла пора навестить Хару снова.
16
Суровая кара ждет всех, кто стоит на пути Черного Лотоса.
Да будут избиты и посрамлены они
И терпят великие муки до конца своих дней.
Храмовой комплекс Дзодзё окутала ночь. Коньки крыш и верхушки деревьев белели в лунном свете, точно тронутые инеем, в пустынных улочках разлилась тьма. Сон заставил умолкнуть десять тысяч голосов, замедлил биение сердец, остановил движение. Осенний ветер, тихо веющий над кварталом, впитывал дыхание спящих.
В одной из подземных камер, сооруженных под храмом Черного Лотоса, стоял священник Кумасиро. Напротив него в углу сидел скорчившись монах по имени Истинное Благочестие. Кисти рук его и лодыжки обвивали веревки, лицо и обнаженное тело покрывали распухшие кровоподтеки. Над монахом склонились двое сектантов с деревянными дубинками в руках. Истинное Благочестие тяжело дышал и обливался потом, не сводя испуганного взгляда с Кумасиро.
— Ну что, сознался? — спросил тот у священников.
Они покачали головами.
— Ничего я ей не говорил! Клянусь! — закричал монах.
Кумасиро, однако, был убежден, что Истинное Благочестие открыл госпоже Рэйко тайны Черного Лотоса, а она сообщила их сёсакан-саме, который — это он видел своими глазами — крутился весь день возле храма. Входы в катакомбы он, разумеется, заметить не мог, но Кумасиро должен был выяснить все, о чем стало известно врагу.
Он склонился над монахом и произнес с тихой угрозой:
— Что ты ей сказал?
Тот съежился, но ответил твердо:
— Ничего.
Кумасиро наотмашь ударил его по лицу. Монах взвыл от боли.
— Я служу только Черному Лотосу! — воскликнул он, сплевывая кровь. — Я нипочем бы не стал говорить с чужаками!
Выпрямившись, Кумасиро окинул взглядом пленника, который уже вынес два дня пыток. Здесь, видно, требовалось более сильное воздействие.
— В лазарет его! — приказал Кумасиро подручным.
Те выволокли монаха из камеры и потащили вслед за священником. Туннель был устроен таким образом, чтобы двое могли пройти по нему плечом к плечу не пригибаясь. Стены и потолок были укреплены досками, между которыми пробивались корни деревьев. Проход освещался висячими фонарями, отбрасывающими причудливые тени.
— Зачем вы меня туда тащите? — всполошился Истинное Благочестие.
Ответа не последовало. Работа гигантских мехов, загоняющих под землю воздух из потайных шахт, отдавался в ушах мерным, безумолчным лязгом. В катакомбах витал запах разложения. Истинное Благочестие всхлипнул. Кумасиро подошел к двум смежным каморкам в боковом ходе туннеля. Посреди одной стоял стол, угол был занят необъятных размеров ванной, установленной поверх угольной жаровни, под каменным дымоходом.
В соседней каморке раздавались приглушенные голоса, топот и бульканье какой-то жидкости. Потом оттуда показался доктор Мива. Завидев Кумасиро, он словно напружинился, но при виде пленника в его глазах-щелках вспыхнул недобрый огонь.
— Новый пациент? — оживился Мива.
— Беглец, вот он кто. — Кумасиро воззрился на доктора с нескрываемым отвращением. — От тебя требуется сделать его посговорчивее.
Мива поклонился и заискивающе осклабился, показав редкие зубы.
— Разумеется.
Бонзы швырнули монаха на стол. Он силился встать и кричал:
— Отпустите! Помогите!
Кумасиро даже не стал зажимать ему рот — все равно наверху не услышат ни звука. Его сподручные привязали пленника, а затем отошли в сторону. Доктор Мива взял чашу с какой-то жидкостью и поднес к губам Истинного Благочестия.
— Нет! — взвизгнул тот. — Не хочу!
Кумасиро заставил монаха раскрыть рот, и доктор Мива влил свой состав. Как монах ни плевался, большая часть жидкости все же попала по назначению.
— Я дал ему вытяжку из листа сейиэ, семян баду и повоя заборного, — изрек доктор Мива. — Это избавит его от чрезмерной пылкости духа и влияний злых сил.
— Оставь свою тарабарщину для других, — процедил Кумасиро, взбешенный умничаньем Мивы. Ишь, возомнил себя великим целителем! — Он тебе не больной, да и ты не лекарь.
Землистая физиономия доктора побагровела от злости, но он смолчал, так как был слишком труслив, чтобы перечить вышестоящему.
— Врач из тебя никчемный. А если ты думаешь, что Анраку чтит тебя как грамотея, то здорово ошибаешься. — Кумасиро любил потешиться, задевая тщеславие Мивы. — Он давно бы тебя вышвырнул, не будь ты ему нужен.
То же самое, впрочем, относилось к любому члену секты, и Кумасиро не был исключением. Каждого из них Анраку использовал в своих целях, однако Кумасиро это устраивало, ведь если бы не первосвященник, он был бы уже мертв, погублен собственным безрассудством.
Будучи сыном высокопоставленного вассала из рода Мацудайра — ветви дома Токугава, Кумасиро вырос в имении повелителя Мацудайры из провинции Этиго. Мальчиком он подавал большие надежды в области боевых искусств, пока учителя не заговорили о его душевной неуравновешенности, которая препятствовала его совершенствованию на пути воина. Да и сам Кумасиро ощущал какой-то изъян внутри себя — вроде пустоты. Его не покидало чувство, будто настоящая жизнь сокрыта от него за магической дверцей. Это вызывало в нем злость и досаду. Он все чаще стал срываться на учебных поединках. Сверстники чурались его, так как он задирал их и бил; даже мать ужасалась, видя дурной нрав Кумасиро. Насилие отчасти заполняло гложущую его пустоту, но дверца так и оставалась запертой. Тем не менее его навыки боя впечатлили главу семейства, и тот взял его, тринадцатилетнего, в качестве телохранителя в столичное поместье Мацудайры.
В Эдо Кумасиро выдали пару новых мечей. Зная, что закон позволяет самураю безнаказанно пробовать остроту лезвия на крестьянах, он отправился в многолюдный Нихомбаси и долго рыскал в толпе, высматривая подходящую жертву, пока какой-то нищий случайно не налетел на него.
— Тысяча извинений, господин, — пробормотал бродяга, согнувшись в поклоне.
Кумасиро же вытащил свой длинный меч и полоснул нищего по руке. Тот вскрикнул от боли и неожиданности, а Кумасиро уставился на его рану, зачарованный волной новых ощущений. Выпущенная кровь чуть приоткрыла магическую дверцу: звуки сделались ярче, краски — живее, солнце запылало, как никогда. Его ноздри втянули запах человеческой плоти. Казалось, настоящая жизнь наконец-то открыла ему свой истинный вкус.
Перепуганный нищий пустился бежать, но Кумасиро метнулся следом, рубя мечом по спине и ногам несчастного. Каждый порез приоткрывал дверцу чуть шире. Кумасиро словно наполнялся пьянящей энергией жизни, тогда как зеваки бросались от него врассыпную.
Нищий упал на колени.
— Прошу, господин! — запричитал он. — Пощадите!
Кумасиро высоко занес меч над шеей несчастного и резким взмахом отсек ему голову. Горячая алая кровь обдала Кумасиро. Его жилы и мускулы, сами кости покалывало от струящейся в нем хмельной силы. Он почувствовал, как дух убитого заполнил зияющую внутри его пустоту, и дико возликовал, впервые победив свой душевный разлад. Убийство открыло ему новую жизнь — жизнь воина.
Именно благодаря тому случаю он и попал сюда, в подземный застенок со столом и привязанным к нему послушником. Кумасиро смотрел, как тот стонет и корчится, оплетенный веревками.
— Похоже, лекарство подействовало, — произнес доктор Мива.
Монах обильно потел и мочился, оставляя на столе желтые лужи. Потом его вывернуло. По комнате разнесся едкий смрад испражнений.
— Скоро он очистится полностью, — пояснил Мива. В его тоне слышалось возбуждение. Он часто задышал и затрясся, словно снедаемый похотью.
— Хорош же тот лекарь, который забавляется муками больного, — поддел Кумасиро. Однако как ни омерзительны были ему извращенные пристрастия Мивы, он и сам знал не понаслышке о бодрящем действии насилия и разврата.
Экстаз от первого убийства быстро развеялся, и, поняв, что волшебная дверца снова закрылась, Кумасиро дал зарок испытать его снова. Он и его шайка, состоящая из таких же вассалов Токугавы, рыскала по Эдо, нападая на крестьян и враждебно настроенных самураев. В двадцать лет, совершив еще три убийства, Кумасиро получил взыскание от судьи. Тем не менее его жажда не исчезла.
