С. Пэррис - Ересь
— Отчего же? Разве он тоже втайне сочувствует Риму?
— Вот уж нет! Да он последний, кто… — Она даже головой затрясла, таким нелепым показалось ей мое предположение. — Но мы видели, как профессора и все остальные сразу же сплотились против Аллена. Старая дружба тут же была забыта, все беспокоились только об одном: как бы близость к Аллену не была вменена им в преступление. В наши времена обвинить можно кого угодно и в чем угодно. Обвинение может оказаться и ложным, но грязь-то все равно пристанет. А мой отец превыше всего дорожит надежностью своего положения. Все перемены, говорит он, лишь к худшему. Он не злой человек, но ему приходится жить с оглядкой, он защищает себя, свое положение и свою семью, точно медведица медвежат. Оттого-то он и кажется таким строгим и самоуверенным, хотя это вовсе не так.
Усмехнувшись собственным словам, девушка наклонилась и поворошила угли в камине. Кто-то негромко постучал в дверь — вошел Адам с кувшином вина, поставил его и два кубка на низенький деревянный столик у огня.
— Спасибо, Адам. Пошли в кухню за хлебом и сыром, и, наверное, там найдется кусок холодного пирога. Думаю, наш гость проголодался.
Я благодарно кивнул. Только сейчас я сообразил, что, в гневе отказавшись от ужина в колледже Церкви Христовой, лишил себя возможности подкрепиться перед сном. Теперь мой желудок протестовал против такого с ним обращения.
Адам поклонился (взглядом он все же не мог не выразить мне свое неодобрение) и вышел, намеренно не прикрыв за собой дверь. София поднялась и сама закрыла ее. Я налил нам вина.
— Вы так стучали в дверь, что мертвого могли поднять, Бруно, — заговорила она, усаживаясь напротив меня и уютно, как котенок, свернувшись в кресле. — И лицо у вас было бледное, как у мертвеца. Я уж испугалась, что вы принесли весть о новом несчастье.
— Ничего подобного, уверяю вас, — ответил я и с удовольствием глотнул вина.
— Так что же привело вас к нам, да еще с такой поспешностью? Вам пришло в голову блестящее опровержение замшелых доводов моего отца и вы решили срочно изложить их — лучше поздно, чем никогда? — Девушка с улыбкой указала на листок бумаги, который я все еще судорожно сжимал в руке.
— Нет, блестящее опровержение придет мне в голову только ночью, — полушутя ответил я, передавая ей заветный листок. — А вот это послание вы сумеете расшифровать?
Она взглянула на рисунок и в недоумении подняла взор:
— Это же схема мироздания согласно вашему Копернику, разве не так?
Я кивнул.
— Но зачем было так спешить, если диспут уже закончился?
— Вам ничего не кажется странным в этом рисунке?
Слегка нахмурившись, девушка присмотрелась к рисунку. На миг ее глаза расширились, затем она подняла голову и небрежно ответила:
— Солнце как-то не совсем обычно нарисовано.
— Вот именно.
— На колесо похоже. Очень изящный рисунок, — добавила она, возвращая мне листок.
— Изящный, но заслуга в этом не моя — не я это нарисовал.
— Кто же? И откуда это у вас?
— Мне это прислали. Понятия не имею кто, но в этом рисунке может скрываться некий смысл. Я хотел посоветоваться с вашим отцом.
Девушка громко засмеялась.
— Вы примчались и колотили в дверь так, словно наступил конец света, только потому что вам понадобилось показать отцу это? Право, Бруно, кто-то подшутил над вами. Подшутил и над вашим Коперником. Отец будет недоволен, если вы вздумаете отвлекать его такими пустяками.
— Возможно, вы правы, — спокойно отвечал я, забирая у нее листок и разглаживая его в ладонях. — Но все же я хотел бы дождаться вашего отца, если вы не против.
Она кивнула. Я так и не понял, что за выражение мелькнуло в ее глазах, когда она внимательнее пригляделась к рисунку. Узнавание? Страх? Казалось невероятным, чтобы девушка была посвящена в тайное значение этого «колесика». Но если учесть, насколько тесно все общались в университете, вполне можно было допустить, что этот символ — если он был известен Роджеру Мерсеру и моему неизвестному корреспонденту — был знаком также и другим обитателям колледжа, в том числе и Софии.
— Скажите, — заговорил я, откидываясь на спинку кресла и обводя жестом высокие книжные шкафы у стены, — у вашего отца найдется издание Фокса?
София закатила глаза.
— Вы бы еще спросили, найдется ли у папы распятие. Мой отец собрал у себя все три издания мастера Дея, причем второе и третье в двенадцати томах каждое. А нынешним летом ожидается очередное издание, и, пари держу, его он тоже пожелает присоединить к своей коллекции. Вот уж в чем наш дом недостатка не ведает, так это в изданиях Фокса. Какое из них вам нужно?
— Не знаю. — Я пробежал взглядом по наваленным на столе книгам и вновь обратился к Софии: — «Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтобы я сделался чистым хлебом Христовым».
На ее лице я не увидел ничего, кроме вежливого недоумения.
— Прошу прощения?..
— Это не из Фокса?
— А, цитата. К сожалению, не могу вам ответить. Это ректор у нас специалист по мученикам, а не я. По правде говоря, Бруно, я лишь мельком заглянула в сочинение мастера Фокса, и то немногое, что я прочла, вызвало у меня отвращение. Человек посвятил свою жизнь тому, чтобы собирать и описывать всевозможные пытки и жестокости. Да еще так подробно — по-моему, он смакует детали. А гравюры! Мне после этого снились кошмары! — Девушка поежилась и скорчила выразительную гримаску.
— Насколько я понимаю, мастер Фокс старался укрепить веру и искал наиболее сильные и выразительные примеры.
— Это попросту пропаганда, и единственная ее цель — внушить ненависть к католикам! — вспыхнула София; ее злость настолько поразила меня, что я не сумел этого скрыть. Девушка заметила это, покраснела и добавила уже спокойнее: — Между христианами и так довольно вражды и распрей, к чему подливать масла в огонь.
Смущенная этим взрывом чувств, она отвернулась к огню, а я в изумлении не сводил с нее глаз. Неудивительно, что ректор отчаялся выдать дочь замуж: она настолько смела и оригинальна в разговорах и мыслях, — разве мужчине нужно это в невесте? Независимость суждений редко делает женщину привлекательной в глазах поклонников, но именно этот яростный протест против отведенной ей роли восхищал меня. Я тщетно пытался понять, что она имела в виду. Хотел было подробнее расспросить ее о Фоксе, но дверь вновь отворилась, и Адам принялся с намеренной неторопливостью расставлять на столе тарелки с хлебом и холодными закусками.
— Ваш отец не одобрит, что ужинают в кабинете, — упрекнул он молодую хозяйку, но та жизнерадостно принялась за хлеб.
— Сам он всегда ужинает в кабинете, — парировала она. — Спасибо, Адам, больше нам ничего не нужно.
Слуга не спешил уходить.
— Мистрис София, а ваша матушка…
— Моя матушка легла в постель вчера вечером, когда мы сидели за ужином, и с тех пор не вставала. У нее разгулялись нервы, и она предпочитает, чтобы ее оставили в покое. Спасибо, Адам. — Она улыбалась, но в голосе ее был металл.
Адам, по-видимому произведший себя в защитники чести молодой хозяйки, подыскивал очередной предлог, чтобы помешать нам оставаться в кабинете ректора наедине, но, не отыскав такового, покорно склонил голову и удалился, на этот раз тихонько притворив за собой дверь.
— Угощайтесь, — предложила София, протягивая мне блюдо. — С Фоксом потом разберемся.
Я придвинулся к столу и оторвал кусок хлеба.
— Бруно, — заговорила София, понижая голос и склоняясь ко мне, словно это она пригласила меня для беседы. — Вы обещали рассказать мне о магической книге Агриппы, вот вам и представилась возможность преподать мне урок.
— Обещал, — с набитым ртом подтвердил я, — но сперва объясните мне, зачем вам понадобились заклинания и любовные талисманы? Это запретная книга, обладать подобными знаниями небезопасно.
— Про любовные заклинания я и словом не обмолвилась, — высокомерно отвечала она. — Что это вы себе вообразили? — Но выступившая на лице краска опровергала ее слова.
— Зачем бы девице из приличной семьи понадобилось изучать магию?
— Меня увлекает сама мысль, что возможно овладеть силами, находящимися за пределами нашего понимания, и заставить их служить нашим целям. Разве есть человек, которого не манила бы такая возможность? Я всегда верила, что магия существует. Ведь если б это был пустой соблазн, с какой стати Церковь стала бы тратить столько усилий, чтобы опровергать это?
Я все еще колебался.
— Разумеется, во Вселенной имеются некие могущественные тайные силы, но, чтобы познать их, требуется долгая и тщательная подготовка. Гермесова магия, о коей пишет Агриппа, не сводится к зельям из двух-трех трав и пению заклинаний, как делают это деревенские знахарки. Необходимо разбираться в астрономии, математике, музыке, метафизике, философии, оптике, геометрии и так далее. Целая жизнь уходит на то, чтобы сделаться посвященным.
