Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег
— Благодарю, — снова улыбнулась Полянская.
И у меня закружилась голова то ли от кофейного аромата, то ли от томного взгляда русалочьих глаз.
— Меня продолжает мучить вопрос, — начал я осторожно. — Что такая женщина, как вы, может делать в подобном доме, где я застал вас вчера поздно вечером?
— Вы говорите, как ревнивый супруг, — усмехнулась графиня. — Я купила этот дом на прошлой неделе, — сказала она. — Иногда мне не достает уединения, — добавила Полянская.
Меня пьянил запах ее духов, и я умирал от желания прекратить эту невыносимую для меня игру. Вблизи этой женщины я забывал, что отринул от себя все соблазны во имя великой цели.
Я сделал вид, что поверил ее словам.
— Такие женщины, как вы, не созданы для уединения, — произнес я задумчиво.
— А для чего же они созданы? — усмехнулась графиня.
Я пошутил, пристально глядя ей в глаза:
— Для великих дел, графиня!
Она промолчала в ответ, словно бы собираясь с мыслями.
— Кто приходил к вам прошлой ночью? — спросил я ее. — Я видел вашего посетителя.
Лидия Львовна вздрогнула, по-моему, она не ожидала от меня такого вопроса.
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Ко мне действительно кто-то приходил?! — изумленно воскликнула она и прошептала:
— Мне очень страшно.
— Чего вы боитесь? — спросил я ее, сделав вид, что сильно встревожен.
— Меня уже дважды пытались убить, — сказала графиня. — И теперь я подозреваю, что в этом замешана моя прислуга, — добавила Полянская. — Я никого не видела этой ночью, — солгала она.
— Но кто может желать вашей смерти? — изумленно воскликнул я.
— Не знаю, — тихо проговорила графиня Лидия и пожала плечами. — Я ничего не знаю, — повторила она.
— Позвольте мне защищать вас!
— Я должна об этом подумать, — уклончиво сказала Полянская. — Послезавтра я уезжаю к своему жениху, — твердо добавила она.
И тогда я понял, что уже завтра графиня будет представлена ко двору. История с баварской перепиской набирала стремительные обороты.
— Куда, если не секрет? — печально осведомился я.
— В имение Анатолия Дмитриевича Елагина, — ответила Лидия Львовна.
— Учитывая названные вами обстоятельства, вы разрешите мне сопровождать вас в дороге? — спросил я, уповая на чудо.
К моему глубокому изумлению, графиня Полянская не отвергла моего предложения.
VII
Дома меня уже ждал Кинрю, порядком измотанный погребальными хлопотами. Я застал его в гостиной за чтением журнала.
— Яков Андреевич! — обрадованно оживилось скуластое лицо моего золотого дракона. — Как много вы успели сегодня? Вы уже встречались с графиней? — обрушил он на меня целую лавину вопросов. — Вам удалось узнать что-нибудь новое? — Юкио Хацуми даже привстал со стула. Я и не подозревал в нем такого любопытства.
— Кажется, мне удалось разузнать подлинное имя убийцы, — ответил я.
— Ну так назовите его! — воскликнул Кинрю. — Не мучайте меня! Он должен ответить за смерть Катюши, — скулы на его лице напряглись.
— Созон Сократович Гушков, — произнес я задумчиво и присел на краешек плисового канапе. — Но пока я еще не знаю, как до него добраться! И мне неизвестно, обретается ли он вообще в Петербурге, — добавил я. — Но если он здесь, я непременно найду его через Медведева!
— Обязательно возьмите меня с собой! — воскликнул японец. — Мне смертельно хочется с ним поквитаться!
Юкио Хацуми читал мои мысли, наши с ним желания на удивление совпадали.
— Обязательно! — согласился я и прилег на приподнятое изголовье диванчика. — Как же я устал! — сообщил я Кинрю, расстегивая сорочку. Глаза у меня закрывались сами собой. И как только я смыкал их, то видел перед собою графиню Полянскую, ощущая себя, будто бы под гипнозом.
Я тряхнул головой и приоткрыл тяжелые веки, словно налитые свинцом.
— А что за реликвия, о которой писала графиня? — осведомился Кинрю. — Вам удалось что-нибудь выяснить?
— Да, — я кивнул. — Но, к сожалению, мой милый Кинрю, я не могу рассказать тебе обо всем!
— Понимаю, — японец вздохнул. — Кодекс чести!
Это было не совсем так, но я не стал его переубеждать.
— Ну а с Полянской-то вы увиделись? — вновь поинтересовался Кинрю.
Я промолчал, бросив на него интригующий взгляд.
— Значит, все-таки удалось?! — обрадованно догадался японец. — Ну и?.. — снова спросил Кинрю. — Прекрасный ангел не обнаружил свою истинную личину?
Я усмехнулся:
— Нет!
— Но она вам что-нибудь рассказала? — спросил он с надеждой в голосе.
Я покачал головой, и Кинрю поник.
— А я-то размечтался! — развел он руками. — И как же графиня вам объяснила визит своего ночного гостя?
— Лидия Львовна сказала мне, что ее пытались убить, — эти слова сразили наповал моего золотого дракона, он даже не знал, что мне на них ответить. Кинрю помедлил немного, а потом поинтересовался:
— Яков Андреевич, и вы в самом деле верите в эту чушь?
— Конечно же, нет, — улыбнулся я. — Зато дорогая графиня согласилась на мою помощь, и послезавтра я вместе с ней уезжаю в имение Елагина, где и рассчитываю обнаружить баварскую переписку.
— Но почему? — удивился Кинрю. — Почему Лидия Львовна сдалась так быстро? Неужели наша красавица так ничего и не заподозрила? — осведомился он, потирая руки.
— Вот в этом-то я как раз и сомневаюсь, — невесело усмехнулся я.
— То есть, — Кинрю нахмурился, — вы полагаете, что это?..
— Ловушка, — не дал я японцу высказать свою мысль до конца. — По-моему, графиня уверена, что письмо к Елагину побывало в моих руках, и она рассчитывает держать меня под контролем.
— Так, значит, — пасмурно произнес Кинрю, — вы считаете, что Полянская вас раскрыла и поэтому поменяла тактику?
— Увы! — согласился я.
— И, тем не менее, — не унимался Кинрю, — вы отправитесь прямо в логово тигра?
— Несомненно, — ответил я. — И не пытайся меня переубедить! — предупредил я его. — Мира на этом поприще так и не преуспела!
— Если вы считаете, что так нужно, — пожал плечами японец.
— У меня не остается другого выхода! — ответил я.
— Тогда я буду просить вас лишь об одном, — сказал Юкио Хацуми.
И я уже знал, о чем он меня попросит. Не зря я считал Кинрю своим ангелом-хранителем!
— Я просто обязан сопровождать вас! — воскликнул мой золотой дракон, скомкав в своих руках, и без того измятый, журнал.
— Я не могу взять тебя с собой, — сказал я безрадостно. — Полянская может заподозрить что-то неладное, — добавил я.
— Вы могли бы представить меня своим слугой, — настаивал Юкио Хацуми.
— Но это опасно! — воскликнул я, мне вспомнились Мирины предсказания. Что там она говорила о клетке? Я жертвовал своей жизнью во имя клятвы и долга! Но разве я мог подвергнуть японца такой опасности? Во имя чего рисковать Кинрю?! — Как бы вы ни старались, Яков Андреевич, я все равно отправлюсь за вами, — не отставал японец. И у меня не было оснований ему не верить.
— Я уже жалею, что проговорился тебе, — ответил я грустно. — А впрочем, как знаешь, — махнул я рукой. — Жизнь-то твоя! Вот и распоряжайся ею, как хочешь!
— Ну вот и славно! — обрадовался Кинрю. — Пожалуй, я отправлюсь упаковывать вещи, пока вы, Яков Андреевич, не передумали!
— Не спеши! — предостерег я его. — Вдруг еще графиня не согласится?
— Она же сущий ангел! — лукаво усмехнулся Кинрю, полностью уверенный в своей победе.
Я поднялся с канапе и велел заспанной Саше в длинном ситцевом платье, перевязанном атласной лентой под грудью, сварить крепкого кофе и принести его в кабинет.
Видимо, мне не давали покоя воспоминания о встрече в кофейне.
Кинрю поднялся к себе, я же отправился в кабинет, прихватив с собой канделябр с тремя свечами. Открыл свой тайник и достал из него исписанную тетрадь. Я должен был исповедаться в чувствах, внушенных мне этой женщиной. Но мысли путались и никак не хотели ложиться на бумагу из-под пера. Рука сама собою чертила в тетради розу. Разозлившись на себя, я захлопнул дневник.
В дверь постучали, на пороге возникла Саша с серебряным блестящим подносом в руках. На нем дымился кофейник и красовалась миниатюрная китайская чашечка.
Я снова окинул ее взглядом и подивился чудачествам Миры, нарядившей крестьянскую девушку, вытребованную мной из Кольцовки, в это несуразное платье.
Я взял из рук Саши поднос и поставил его на столик. Девушка ушла, оставив меня наедине с моими невысказанными мыслями. Что же сулит мне завтрашний день? Но почему-то не было страшно, представлялись глаза Полянской. Их я и видел всю ночь во сне.
Утром прощались с Катей, и в полдень выехали на кладбище. День выдался ясным и на редкость теплым. Мира держалась стойко, но то и дело на глаза ее набегали слезы. Однако плакала она молча, не по-женски. Кинрю поддерживал ее под руку. У нас с ней по-прежнему отношения были натянутыми, и я старался как можно реже попадаться ей на глаза, чтобы не усугублять и без того неприятную ситуацию. Я сомневался, что смогу оказать ей какую-то поддержку. В итоге мы отправились провожать Катюшу в отдельных экипажах. Пожалуй, такая размолвка между нами приключилась впервые с тех самых пор, как я помог ей бежать из Индии.
