Антон Чиж - Холодные сердца
Петрусев уселся на землю, зачерпнул песок ладошкой и пустил струйку из кулака. Песчинки сыпались с тихим шорохом времени. Да который же час уже?
Городовой вынул из кармана платок, в который заворачивал часы с цепочкой, простенькие, но важные. На циферблате было без пяти два. Вот это приятно. Смена его считай, что кончилась. Пролетела незаметно. Сейчас вернется в участок, напьется чаю и спать ляжет. Пусть пристав хоть из орудий палит. Ни за что с места не двинется.
За спиной послышался тихий шорох. Петрусев отлично знал, что в такой час никого на пляже быть не может. Не иначе еж пробежал, а то лисица забрела из леса. Он обернулся. Дальние кусты, что подступали к песку, стояли неподвижно. Ничего там нет. Конечно, зверь шумел.
Отряхнув ладонь, Петрусев встал, чтобы заприметить сменщика. Поправил ремень, на котором болталась шашка с кобурой, одернул мундир и выпрямил фуражку по козырьку. Старший городовой Макаров любит иногда к мелочам придраться. Вроде порядок блюдет, а вот сам опаздывает.
Послышался тихий свист. Будто подзывает кто-то. И кому вздумалось в такой час забавляться? Свист шел от кустов. Петрусев грозно хмыкнул, чтоб напугать шутников, и направился к кустам. Он успел сделать шага два, как ощутил за спиной движение, но оглянуться не успел. Что-то ударило в затылок. Тело стало мягким, и городовой потек, теряясь в пространстве, пока не упал ничком. В щеку воткнулись песчинки, ставшие вдруг острыми. И его поглотила тьма.
Огонек вздрогнул и погас.
– Пустите… – прошипело из темноты. – Руку вырвете.
– Вырву, если вздумаете шутить, – сказал Ванзаров. – Я честно предупреждал.
– Больно же… Сейчас закричу….
– Желаете полицию кликнуть? Как раз ночной обход. Сдам воришку.
– Ой! Пустите…
– Пущу, если не станете удирать в окно. Это бесполезно, только себя покалечите. И говорите тише, не хотелось бы разбудить Марью Сергеевну.
– Да как вы смеете… Да я сейчас…
Ванзаров не стал торговаться. Резко дернув руку, вывернул ее за спину, накинул ремень, подхватил другое запястье и стянул узлом, который чем больше дергаешь, тем плотнее садится, врезаясь в кожу. Пойманный охнуть не успел, как его толкнули на кровать со связанными руками.
– Извините, необходимая предосторожность, – сказал Ванзаров, принимаясь за керосиновую лампу. – Вы же не хотите, чтобы я обыскивал карманы. Да и права не имею.
– Вот именно: не имеете права! – человек на кровати пытался освободиться, но только крепче стягивал узел. Наконец он прекратил бесполезные попытки. – Снимите ремень, мне больно…
Огонь керосинки разгорелся медленно. Ванзаров надел стеклянный колпак и открыл фитилек. Комната осветилась неясным желтоватым светом.
– Подытожим: за сегодняшний день мы с вами встречались три раза, – сказал он. – Сложно назвать это случайностью.
Связанный дернул руками и застонал.
– Немедленно развяжите. Я требую! Вы слышите?!
– Для ночного воришки вы ведете себя смело. Не желаете представиться?
– Повторяю: развяжите меня.
– В таком случае я не могу быть невежливым: Ванзаров, сыскная полиция.
– Надо же, какая удача: сыскная полиция!
Связанный господин сказал это с таким пренебрежением, какому могли бы позавидовать столичные воры.
– А вас по одному запаху можно узнать, господин Усольцев, – продолжил Ванзаров. – Интересный способ бросить вызов обществу. Не говоря уже о студенческом кителе.
– Я не собираюсь с вами беседы вести. Приказываю меня отпустить. Или иначе у вас будут крупные неприятности.
– Это какие же?
– Зря ухмыляетесь. У меня есть все возможности поставить мелкого чиновника на место. Вы еще пожалеете, что связались со мной.
Ванзаров неторопливо застегнул рукава, надел жилетку и пиджак.
– Видите: мне становится страшно, – сказал он. – Только ведь и вы, господин Усольцев, не знаете, кого пугать вздумали. А вдруг я вам не по зубам? Прикиньте такую возможность…
Устав бороться с ремнем, Усольцев затих и обмяк.
– Это мы еще посмотрим, господин полицейский, – пробормотал он уже не столь уверенно.
– Пока будете смотреть, ответьте на три вопроса. Обещаю сразу же отпустить. Даже приставу не доложу. Можем разойтись миром…
– Что за наглость! Вы не имеете права…
– Вот и договорились, – сказал Ванзаров. – Первый: какие у вас дела с Жарковым?
– Это вас не касается!
– Усольцев, просил же не кричать: почтенная дама отдыхает. Тогда второй: где были прошлой ночью?
– Спал дома. Устраивает?
– Сердечно признателен. И последний: что хотели здесь найти?
– Жарков мне денег задолжал. Теперь как с него получишь? Вот и рискнул хоть что-нибудь вернуть. Разве не понятно?
Ванзаров кивнул за подробный ответ.
– Много, наверное, задолжал?
– Тысячу рублей. Устраивает? – огрызнулся Усольцев. – Развязывайте!
Стоило дернуть язычок, как узел распался сам собой. Усольцев вскочил и стал растирать содранную кожу, охая и сопя.
– Ванзаров, вот мой совет: не суйтесь ко мне, – проговорил он. – Не суйтесь в мои дела. И вообще: не суйтесь. Здесь вам делать нечего.
Прыгнув на подоконник, ночной воришка исчез в темноте. Из сада донесся хруст несчастного куста. Ванзаров накрутил ремень на кулак, погасил керосинку и вернулся в укрытие за шкафом.
– Вот как? – спросил он окружавшую ночь.
Ночь не ответила. Вздохнула неопределенно. И зашуршала тенями.
7
Призраки и муки
Тишину утра беспокоили шлепки волн о прибрежную кромку да крики чаек, что носились и падали за добычей. Солнце еще не взошло. Белесое небо было чище свежей простыни. В дальнем конце пляжа показался силуэт, быстро приближавшийся. Человек шел по песку, брюки закатаны до колен, пиджак закинут на плечо, а ворот сорочки широко распахнут. Он дышал всей грудью так жадно, будто изголодался по морскому воздуху.
Старший городовой Макаров заметил его издали.
– Только этого еще не хватало, – пробурчал он, ремень оправил, а фуражку натянул покрепче. Когда нежданный гость направился прямо к нему, а не пошел куда подальше, выпрямился, но не так чтобы уж совсем по стойке смирно, и лениво поднес ладонь к козырьку. – Здравия желаю, господин Ванзаров.
Городовому протянули руку, как равному. Это было странно, но приятно. Замешкавшись, Макаров пожал крепко, от души, пробуя на слабину столичную кость. Кость оказалась неподатливой. Городовой ощутил неожиданную силу, если не сказать мощный отпор. Чего от юнца с наглыми усами ожидать было невозможно. Макаров надавил еще, хватило бы сплющить орех. Ответ получил не менее крепкий. Тогда он вдавил со всей силы крестьянской мышцы. Но добился того, что пальцы вздулись. Столичная рука держалась скалой, не шелохнувшись и не поддавшись.
– Мы, конечно, можем давить друг из друга сок… – сказал Ванзаров так спокойно, будто сидели за чаем, – но не лучше ли признать ничью?
Макаров опомнился, что позволил себе лишку с начальством, и ослабил хват. Тут же его пальцы сдавили пучком, чуть не сломав кости.
– Нельзя терять бдительность, – сказал Ванзаров, отпуская городового и помахивая кистью, чтобы дать отдых мышцам, все-таки схватка случилась без разминки. – Наш маленький поединок доставил мне большое удовольствие. Сердечно признателен.
В душе городового, суровой и неласковой, что-то шевельнулось. Мальчишка хоть задирист, из-за него, можно сказать, ночь не спал, но есть в нем что-то располагающее. Никакого зазнайства, с нижними чинами прост без наигрыша. Всегда чувствуется, если «ваше благородие» с народом заигрывает. А этот – в самом деле свой и настоящий. Макаров отогнал неправильные мысли и напустил самое мрачное выражение на обветренную физиономию. Чтобы, значит, не вздумал чего.
– Что у вас тут произошло ночью?
Вопрос застал врасплох. Макаров никак не ожидал, что его спросят об этом.
– Никак нет, все в порядке, – пробурчал он.
– Вот как? Тогда почему заняли такую странную позицию: спиной к заливу? Такое положение имеет смысл только в одном случае: чтобы просматривать ближний сектор пляжа. Для чего? Ожидаете нападения из-за кустов. Далее: кобура расстегнута. Зачем? Чтобы ловчее выхватить оружие. При внезапном нападении. Так что случилось ночью?
Очень захотелось Макарову доложить в красках. Но висел над ним строжайший приказ: столичного гостя не посвящать ни во что. Особенно если что-то случится. Пусть сам разбирается. Приказ был доведен таким образом, что сомневаться не приходилось: пристав душу вынет, если узнает. Тут уж деваться некуда.
– Не могу знать…
– Макаров, вы борьбу любите?
– Борьбу? – переспросил городовой, словно был туг на ухо.
– Греко-римскую, классическую, – пояснил Ванзаров. – Ну, или ту, что у нас называется «русская борьба», или «в крест», то есть в обхват.
– Отчего же… На Масленицу, как полагается… Можно и потешиться.
– Предлагаю поединок до трех бросков. Если выиграю – рассказываете все, что тут творилось.
